Выпив кофе, такой же обжигающий, как и суп, Наполеон встает и направляется в бильярдную, где он обычно работает со своими помощниками. В зависимости от погоды и настроения он либо начинает диктовать, либо уходит к себе, чтобы поспать. Если Император решает работать, то по очереди вызывает Лас Каза и тех офицеров, которые обязаны делать разыскания и готовить заметки. В этом просторном зале гулко раздаются его шаги, но не потому, что зал так велик, а потому что пол настелен прямо на балки, на которые опирается надстройка дома. Заложив руки за спину, он ходит взад и вперед, ибо так ему лучше думается, и тишина нарушается только звуком его шагов и скрипением перьев. Иногда он вращает глобус, на котором запечатлены этапы его блистательной карьеры: сейчас он пытается объяснить ее, проанализировать и даже оправдать. Тягостная работа для генералов, затянутых в тяжелые расшитые мундиры со стоячими воротниками. Но генералы должны повиноваться знаменитому приказанию: «Пишите!» А снаружи жизнь почти что замирает под знойным летним солнцем, чьи жгучие лучи бросают мерцающие отблески на просмоленные крыши. Или же юго-восточный ветер нагоняет тучи, которые изливаются потоками дождя, и густой туман обволакивает тогда и сад, и дом, и людей. Но будь то зима или лето, все та же мучительная тишина гнетет этих людей, привыкших к шуму походной или бурной парижской жизни; здесь же не услышишь ничего кроме воркования голубей, щебета канареек, ржания лошадей или крика ребенка. И это после грохота сражений, которые вела армия, прошагавшая через всю Европу и занимавшая столицы разных стран, после шума биваков, где звучали приветствия и марши, такие как Pour VEmpereur, La Carabiniere или La Canardiere, в то время как адъютанты неугомонным роем наперегонки спешили исполнить приказания Императора и его маршалов! Каким далеким и в то же время каким близким должно было все это казаться им.

Иногда Наполеон останавливается, вздыхает и приставляет служивший ему при Аустерлице старый бинокль к проделанным в ставнях отверстиям. Но не для того чтобы увидеть, как Мюрат бросает в атаку свою конницу, обращая в бегство белые мундиры, а для того чтобы разглядеть проезжающего рысью кавалериста Хадсона Лоу, или учения британского полка, или китайца, несущего на коромысле ведра с водой. Закончив диктовать, Наполеон принимает ванну. Вот уже час, как лакеи и китайцы суетятся вокруг допотопного аппарата, где вода течет по трубкам, обвивающим спиралью нагреватель, а затем тонкой струйкой стекает в глубокую медную ванну; а так как Император требует, чтобы вода была чуть ли не кипящей, Маршан нервно подгоняет своих узкоглазых помощников:

— Больше воды, больше жару!

Эти ежедневные и продолжительные ванны являются настоящим лекарством: тело, погруженное в воду по самую шею, расслабляется, нервы успокаиваются, и Наполеон забывает о времени. Он беседует с Лас Казом, Маршаном или с кем-нибудь из генералов, если не завтракает в это время или не листает какую-нибудь книгу[12]. Затем Маршан помогает ему одеться: белая рубашка, черный галстук, белые чулки и туфли с пряжками, белый жилет и фрак, шляпа с кокардой, после чего он идет в гостиную, где генералы в ожидании его появления болтают с дамами. В первые годы — в 1816-м и 1817-м — среди посетителей было множество иностранцев: кроме офицеров и влиятельных лиц Колонии, это прежде всего мореплаватели и высокопоставленные чиновники, направляющиеся в Индию или возвращающиеся оттуда, которые придают большое значение этой аудиенции. Некоторые из английских путешественников, уже повидавшие чудеса Ганга или направляющиеся в эту сказочную страну, заезжают по пути посмотреть на диво другого рода, писал Шатобриан. У врат Индии, привыкшей к завоевателям, находится завоеватель, скованный цепями. Обер-гофмаршал выдает приглашение на аудиенцию, скрепленное печатью с императорским гербом: «Обер-гофмаршал Двора...» Губернатор же добавляет к этому унизительный пропуск, подобный тому, что можно видеть в одной из витрин Лонгвуда, — бумагу, вроде той, что дает разрешение на посещение уголовника в тюрьме, напечатанную в местной типографии «Соломон, Гидеон и Мосс...»: «Начальник охраны разрешает предъявителю сего, господину такому-то, посетить резиденцию генерала Буонапарте такого-то числа...» Этот документ вручается офицеру охраны, который на следующее утро передает его губернатору.

Что побуждает всех этих людей добиваться странной чести быть представленными низвергнутому монарху? Любопытство — обычная слабость англичан. Все эти путешественники и помыслить не могу возвратиться в Европу, не увидав человека столетия, но уже не на троне, в великолепном одиночестве Тюильри, а в этом огромном сарае, расходы на содержание которого они подсчитывали в дороге. Человек, заставлявший трепетать добрую старую Англию, теперь получает от нее свой одеколон и нюхательный табак — ради этого стоит потратиться на путешествие. А поскольку эти посетители, все как один, ведут «путевой дневник», который публикуют по возвращении, то как же можно упустить возможность вставить между рассказом о «Кафрах мыса Доброй Надежды» и «Прибытием в Спитхэд» главу, названную «Интервью с Буонапарте. Его внешность, его манеры и его положение на Святой Елене». Так вот он каков, этот человек, чьи деяния сотрясали Европу и, более того, угрожали Британским островам! Его рассматривают с нескрываемым любопытством и болезненной пристальностью исследователей или охотников на крупных хищников. В целом впечатления не слишком лестны: одни находят, что он выглядит как тучный испанский монах, другие замечают его почерневшие зубы и «французский цвет лица», и все эти наблюдения исполнены неприязни и недоброжелательности. Многие из этих ценных для истории заметок, полных срисованных с натуры деталей и прекрасно написанных, увидят свет; но ни в одной из них, за очень редким исключением, не сыщется ни слова сочувствия к пленному врагу, которого медленно убивают скукой и мелочными придирками. Аудиенции эти, имевшие место в течение двух лет, доставляли Наполеону удовольствие: в интеллектуальной пустыне, куда он был заброшен, появлялись люди по большей части образованные; они приносили с собой свежие впечатления от таинственного и манящего Востока, чьи образы некогда опьяняли молодого генерала Бонапарта, который, считая Европу кротовой норой, мечтал отправиться по следам Александра Македонского в Азию в поисках славы, обрести каковую ему суждено было по ту сторону Альп. Эти разговоры оживляли его ум и память, будили его любознательность, и он с удовольствием и интересом расспрашивал и высказывал свое мнение. А есть люди, которых он принимает почти как друзей: семью Уилкса, который, прежде чем стать губернатором на Святой Елене, жил в Индии и прекрасно знал эту восхитительную страну, Скелтонов, которые первыми согласятся отправлять послания в Европу, генерала Бингэма с супругой и преемника Кок-бэрна адмирала Малькольма и его жену.

А дабы эти приемы не приобрели характера визитов деревенских соседей, Наполеон учредил строгий церемониал. Облаченный в ливрею служитель, Сантини или Новерра, ожидает гостей в саду и сопровождает их до бильярдной; там один из офицеров, а иногда и все придворные, в мундирах, приветствуют их от имени Императора и сообщают, что его величество готов принять их. Обер-гофмаршал появляется в дверях гостиной и приглашает войти. Несмотря на свою уверенность и привычку бывать в свете, эти иностранцы робеют перед ожидающим их человеком, смущенные тем положением, в какое он поставлен, и лишь от Наполеона зависит, будет ли общение легким или, напротив, принужденным. Леди Малькольм, жена адмирала, говорит графине Бертран, как ее пугает мысль оказаться лицом к лицу с героем, который в течение двадцати лет держал в своих руках бразды европейской политики, но Наполеон, зная, что женщины с удовольствием говорят о самих себе, быстро успокаивает ее своими расспросами: