Нина. Бывает. Но не часто.

Юра. Часто бывает, часто. Женщины этим и отличаются от мужчин: сначала что-то сделают, а потом начинают думать, правильно поступили или нет.

Нина. Мама, Юра оскорбляет женщин.

Клава. Ну, это он в шутку. Хотя доля правды в этом есть.

Нина. У нас шутки, а соседям не до шуток.

Клава. Что такое?

Юра. Случилось что?

Нина. Случилось. Самое неприятное.

Юра. Что?

Нина. Мне Эдик, их сын, рассказал по секрету. У них арестовали отца.

Юра. Как арестовали?

Нина. Как арестовывают…

Юра. За что?

Нина. Когда они уезжали в Сибирь, на патрульно-пропускном пункте милиция проверила их багаж, который они везли на своей машине, и обнаружили в чемоданах много драгоценных вещей: золото, ювелирные изделия… Все это отобрали, отца Бориса арестовали. А их отпустили. Они вернулись в свою квартиру. А где находится отец, они не знают.

Юра. В тюрьме, где же еще.

Клава. Для них это беда большая, дело серьезное. За контрабанду наказывают строго, вплоть до расстрела.

Нина. Неужели — до расстрела?

Юра. Москва на осадном положении, и меры к нарушителям принимаются самые суровые, особенно к паникерам, контрабандистам, ворам, грабителям — за это могут дать и «вышку».

Нина. Какую «вышку»?

Юра. Высшую меру наказания — расстрел. Ты же слышала по радио Постановление Государственного Комитета Обороны?

Нина. Слышала… Я думала, этим хотят народ попугать, чтобы не воровали, не грабили…

Клава. Нет, Нина, все это очень серьезно. В городе уже несколько паникеров, грабителей расстреляны. Так что у соседей дела плохи. Бориса могут расстрелять.

Нина. Жаль, если это случится. Дядя Боря не такой уж плохой человек. Приветливый, внимательный, веселый. Часто шутил.

Юра. Вот и дошутился.

Нина. Но за шутки не расстреливают.

Клава. Это была у него внешняя мишура, а внутри он был человеком злобным, жестоким, мстительным.

Нина. Ну ты и наговорила, мама!.. Нельзя человека смешивать с грязью.

Клава. Суд разберется, Нина…

Юра. У меня такое предчувствие, из тюрьмы он живым не выйдет.

Нина. Подожди каркать.

Юра. Это точно. Военное время, город на осадном положении. Нет, его расстреляют. Тут и гадать нечего.

Клава. Да, тяжелые времена ожидают соседей. Очень тяжелые. Могут конфисковать все имущество. Оставят только одежду, белье, постель и провиант.

Нина. Не хотелось бы такой судьбы.

Юра. Вот и веди себя честно, будешь каждую ночь спать спокойно.

Нина. Да, дела. И зачем пришли к нам эти немцы?

Юра. Пришли, чтобы на тебя, такую красивую, посмотреть.

Нина. Ты все шутишь.

Юра. А ты не говори глупости.

Нина. Ну не всем же быть такими умными, как ты.

Клава. Хватит вам припираться! Займитесь делом. А я схожу к соседям.

Юра. Зачем?

Клава. Ну надо же выразить им сочувствие в связи с арестом Бориса.

Юра. Стоит ли?

Нина. А почему нет?

Юра. Подумают еще, что пришли не сочувствие выразить, а позлорадствовать над их горем.

Нина. Ну ты и скажешь!

Юра. А что? Бывает и такое. Люди разные есть.

Клава. Нет, я схожу. Жили мы дружно, не скандалили, как бывает иногда у соседей, относились друг к другу уважительно. Пойду.

Нина. Иди, мама, иди.

Клава уходит.

А ты тоже умник! Не ходи, подумают не так, как надо!

Юра. А что? Всякое бывает.

Нина. Ты что, плохо их знаешь? Первый раз видишь? Живем рядом более десяти лет.

Юра. Это еще ни о чем не говорит. Можно прожить всю жизнь рядом и не знать человека.

Нина. Так не бывает.

Юра. Бывает. Есть люди открытые и есть закрытые. У открытых все написано на лице, смотри и читай их мысли. А у закрытых — душа и сердце на замке, а лицо, как у каменной мумии.

Нина. Согласна с тобой.

Юра. Вот у тебя лицо открытое, как у Моны Лизы, на нем все написано. Смотри и читай твои глупые мысли…

Нина. А у тебя лицо, как у каменного Будды. На нем ни одной живой мысли. Лицо, как гипсовая маска. Получил сдачи?

Юра. Получил. Счет: один-один. Ничья. (Смеется.)

Входит Клава.

Клава. Чего смеетесь?

Юра. Да так. Смешинка Нине в рот залетела.

Нина. А у него она уже вылетела.

Клава. Все шутите. А вот соседям не до шуток. Переживают сильно. Клара лежит на кровати и не встает. Эдик тоже в слезах. Дело серьезное. Говорят, Бориса за контрабанду в особо крупных размерах могут расстрелять. Вот так обернулась для них поездка в Сибирь.

Нина. Жили бы в Москве, может, и пронесло бы. Не все же квартиры обыскивают.

Юра. И таких дельцов обыскивают.

Клава. Да, это так. Сколько веревочка ни вьется, а кончик все равно найдется.

Юра. Вот именно.

Клава. Ты когда поедешь на окопы?

Юра. Завтра.

Клава. И я с тобой поеду.

Юра. Зачем?

Клава. Может, отца удастся там разыскать.

Нина. Как же ты его разыщешь, мама?

Клава. Ну, там же, на окраине Москвы, есть военные учреждения, зайду, спрошу, где расположено его ополчение. Номер ополчения у меня есть. Может, повезет, и я увижу отца.

Юра. Трудная задача, мама.

Клава. Но ничего простого в жизни, Юра, не бывает. Приходится многое добывать трудом, упорством, настойчивостью.

Юра. Да, это так.

Клава. Приготовлю ему что-нибудь из еды, отвезу теплые вещи. Становится уже холодно.

Нина. Поезжай, мама. Повидать папу надо. А после тебя поеду я.

Клава. А теперь давайте обедать.

Юра. Нина, на кухню с мамой, помоги готовить обед!

Нина. Не командуй! Ишь какой командир объявился! Ты пока окопы роешь, а не ротой командуешь.

Юра. И ротой буду командовать, и полком, и дивизией, а, может, и армию доверят. Вот уж тогда ты передо мной часами будешь на вытяжку стоять, а команды мои бегом выполнять.

Нина. Сейчас — разбежалась! Не дождешься. Чтобы генералом стать, знаешь, сколько соли надо съесть?

Юра. Сколько?

Нина. Вагон и маленькую тележку!

Юра. Ого, не мало! Но ты мне поможешь как сестра брату? Будешь есть соль из вагона, а я из маленькой тележки.

Нина. Еще чего! Не дождешься!

Юра. Я тебе за это дам походить в моем мундире с генеральскими погонами на плечах.

Нина. Ох, ох! Обрадовал! «Мечты, мечты, где ваша сладость?»

Юра. А что? Мечты, может, и сбудутся. В жизни все бывает.

Нина. Возможно. А пока копай окопы поглубже, бросай землю подальше, чтобы тебя не завалило.

Смеясь, уходит на кухню.

В служебном кабинете Черчилля сидят в креслах Иден, Гленн, Исмей.

Черчилль (раскуривая сигару). Получил вчера из Москвы грозное послание Сталина.

Иден. Даже грозное?

Черчилль. Сердитое, обиженное. Этот грузин, дядюшка Джо, слишком разошелся.

Гленн. И что же его рассердило?

Черчилль. Да все тот же второй фронт.

Гленн. Но второго фронта пока нет.

Черчилль. И скорее всего, не будет.

Гленн. Как не будет?

Черчилль. Очень просто. Мы к открытию второго фронта не готовы.