В конце декабря 1989 года Гавел был избран президентом Чехословакии — выбирали его члены старого коммунистического законодательного собрания. Они голосовали за него, скрежеща зубами, но голосовали единогласно: им никогда и в голову не приходило, что можно голосовать против.

Я наблюдал за инаугурацией Гавела по телевизору на своей ферме в Коннектикуте. Он пообещал стране свободные выборы, первые за последние сорок лет, и новую конституцию. Он поклялся, что снова сделает Чехословакию страной, где правит Закон, и будет добиваться превращения командной системы экономики в свободный рынок.

Я гордился своей Родиной и президентом Вацлавом, так гордился, что стал все чаще и чаще думать о том, что же на самом деле сделало моим домом старую ферму в Коннектикуте. На протяжении многих лет у меня было очень простое определение дома. Дом — это место под крышей, где лежит мой чемодан. Дом — это также и место, где я могу спокойно работать, и мне было гораздо легче снимать фильмы на западном побережье Атлантики, чем в Центральной Европе или где-нибудь еще. Но теперь, после «бархатной революции», я понял, что когда моя энергия начнет иссякать, когда я захочу уйти на покой, как это сделал Джеймс Кегни, тогда центростремительная сила может снова толкнуть меня туда, где прошла моя юность, туда, где я провел детство, туда, где воспоминания принимают самые ясные очертания.

Может быть. Кто знает?

«Адский лагерь»

Неудача «Вальмона» заставила меня снова взяться за работу, то есть читать, читать, читать. Я протоптал дорожку на ковре от кресла до холодильника, но так и не нашел то, ради чего стоило выкинуть еще два года из жизни.

Мне предлагали хорошие сценарии, для которых нужен был просто профессиональный исполнитель. Я же, наверное, искал какой-то полуфабрикат, недоработанную идею, которую я мог бы сделать своей. Но единственным, что пришло мне в голову, был сюжет, который я видел когда-то в передаче «60 минут». Там рассказывали о школе японских менеджеров, которую неофициально называли «Адским лагерем». Эта школа находилась у подножия Фудзи, и все окончившие ее, несмотря на такое страшное название, отличались завидным энтузиазмом. Мне показалось, что эта школа могла бы стать местом действия увлекательного фильма.

Примерно в то же время я решил вернуться к одному давнему замыслу. Это была история о молодой супружеской паре и о муже, оказавшемся параноиком. Однажды бессонной ночью я размышлял над тем, как соединить эти два сюжета, и вдруг мне пришла на ум довольно-таки пугающая мысль: а что, если я опять стану работать так, как раньше, в Чехословакии? Что, если я просто сяду с кем-то за стол и попробую написать оригинальный сценарий? Неужели за последние двадцать два года я узнал об Америке недостаточно, чтобы сделать здесь фильм, начав с нуля? Но осмелюсь ли я отказаться от всех костюмов, декораций и хореографов и снова посмотреть на мир ясными глазами через объектив камеры?

Потребовалось какое-то время, чтобы я освоился с мыслью о возвращении к простому кинематографу, но в конце концов я собрался с силами. Я занялся изучением Японии и скоро открыл для себя борьбу сумо, суровый и живописный вид спорта, который казался созданным для кино. Постепенно в моей голове начал созревать черновой план сценария о двух американцах в Японии — конечно, о двух неудачниках. Сюжет увлек меня. В это время японцы все громче стали заявлять о себе в киноиндустрии, и с этой точки зрения моя идея тоже представляла практический интерес. Я встретился с Питером Губером, руководителем «Сони пикчерс энтертейнмент», компании-учредителя «Коламбии» и «Трай-стар». Я рассказал ему, что хотел бы снять изящную комедию о двух любовных историях, в которых участвовали бы представители двух разных культур, в том числе — борцы сумо.

— Никому больше не говорите об этом! Мне это нравится! — сказал Губер и направил меня к Майку Мидавою из «Трай-стар». Я знал Мидавоя уже лет двадцать, и мне было легко с ним говорить. Мы решили запустить проект под названием «Адский лагерь», со сценарием, который я рискну написать сам, а «Трай-стар» должна была подстраховать мои усилия.

Я нашел талантливого молодого кинорежиссера, Адама Дэвидсона, и весной 1990 года мы вместе вылетели в Японию. «Сони» обеспечила нас лучшими переводчиками, гидами и связями. Перед нами открывались все двери. Дэвидсон поступил в «Адский лагерь» и прошел там двухнедельный курс обучения, а я в это время съел горы божественного суси и посмотрел много соревнований по сумо. Я сходил в театр Кабуки, где один из персонажей спектакля выходил на сцену, держа отрубленную руку, — это был необъяснимый, странный и могучий образ, и страна была полна такой символики.

Вернувшись в Америку, мы с Дэвидсоном написали сценарий о молодом американце, чей брак разваливается именно в тот момент, когда компания переводит его на работу из Нью-Йорка в Токио. В самолете он знакомится с Джо, тучным парнем, который мечтает найти применение своему огромному телу в сумо.

В Токио выясняется, что у парня на счете нет ни цента, а молодого служащего увольняют. Заливая свое горе вином, они встречают двух молодых японок. С этого и начинается основная история.

Мидавою сценарий понравился, и я подписал контракт на постановку фильма для «Трай-стар»; моим продюсером должен был стать Майкл Хахусман. Мы с Дэвидсоном пригласили японскую писательницу Сигэко Сато, чтобы она сказала нам, насколько достоверно показаны японские персонажи с японской точки зрения. Сато предложила сделать несколько поправок и признала сценарий реалистичным, после чего я послал его нашим представителям в Японии, которые должны были подыскать основные места для съемок. Тут начались осложнения, которые, впрочем, так и не кончились.

Сценарий возмутил руководителей «Адского лагеря» под Фудзи: они считали, что на первом месте в фильме должна быть именно их школа, но, как это часто бывает при создании сценария, первоначальный замысел стал всего лишь отправной точкой для нашего сюжета. Однако новая расстановка акцентов настолько разочаровала людей из «Адского лагеря», что они отказались пустить нас на съемки в свои помещения.

Я спокойно принял это известие. Каждый сценарий можно истолковать по-разному, и список учреждений, где мои сценарии были неправильно поняты, весьма обширен и любопытен. В нем вы найдете армию США, Моргановскую библиотеку, архив Моцарта, многочисленные психиатрические больницы, а также высокие правительственные инстанции старой Чехословакии. Я полетел в Японию и расщедрился на несколько пышных обедов для руководителей «Адского лагеря». Я шутил, пил пиво и сакэ, приводил тонкие аргументы между тостами, согласился внести несколько изменений в сценарий. После долгих разговоров и еще нескольких попоек лидеры «Адского лагеря» согласились впустить нас в школу.

В нашем сценарии было два небольших эпизода, происходящих в токийском аэропорту. Это могли быть ночные сцены, так что мы никоим образом не нарушили бы график, но нас не пустили ни в один аэропорт города. Ни на день, ни на ночь, ни за реки сакэ.

Я решил забыть об аэропорте. Сцены были так незначительны, что я мог себе это позволить. Но я никак не мог снять свой фильм, не заручившись поддержкой «рикиси», борцов сумо, и не получив доступа на старинную арену для сумо в Токио, строгий и красивый стадион, без которого мы никак не могли обойтись в истории нашего тучного паренька. Японцы считают сумо национальным видом спорта, выражением своего национального характера, и мы не знали, как именно отреагирует Ассоциация сумо на желание американцев снимать фильм на ее священных циновках, поэтому мы стали искать человека, пользующегося влиянием в мире сумо, который мог бы замолвить за нас словечко. Нам удалось наладить сложную сеть контактов, которые вывели нас на г-на Дэвауноми, занимавшего второй по значимости пост в Ассоциации сумо. Он прочел наш сценарий и сразу начал нам помогать. Он обратился к работникам японского телевидения, транслировавшим все соревнования, с просьбой оказать нам всяческое содействие.