… Странный мужчина, который явно следил за мной, не сразу привлёк моё внимание, но, когда я его заметила, и несколько раз внимательно глянула, то ощутила исходящее от него зло. Даже не так — смерть.

Хотя на вид он выглядел обычным туристом: европейская внешность, невозможные ярко-синие глаза — я даже решила, что это линзы — тёмные волосы и синий костюм с тёмно-синим галстуком.

Он смотрел на меня внимательно, с долей агрессии, и было в его глазах что-то неприятное, та цепкая, внимательная настороженность, которая встречается в глазах охотника, преследующего дичь с ружьём в руках.

Я зябко передёрнула плечами, так как у меня возникло ощущение, что от его взгляда моя душа заморозилась ещё сильнее.

Легко улыбнувшись, я немного отошла от толпы, хотя и не собиралась убегать.

Всё равно, несмотря на то, что я надела мягкие, удобные туфельки, и быстрая лёгкость моей походки, он был быстрее.

Когда мы очутились в преддверии парка, незнакомец ухватил меня за локоть сильными, по ощущению — стальными пальцами.

Резко, до боли, развернул — и я почти утонула в этих синих глазах.

Он моргнул, в его взгляде появилась растерянность. Он практически разжал пальцы, но я не стала выдирать руку и убегать, хотя могла. И даже не стала кричать.

— Ты оборотень? — прошипел он, но в его голосе явно чувствовалась некоторая неуверенность.

— Лиса, — я кивнула. — Наполовину. Только по матери. Я очаровательно улыбнулась своему предполагаемому палачу.

— Ты пришёл убить меня?

Между нами повисло тяжёлое молчание. Он продолжал крепко стискивать мою руку, то сжимая, то расслабляя пальцы. На его лице была написано борьба, он явно не мог принять решения. Скорее всего раздумывал над тем, что некоторые вещи делать правильно, а некоторые — легко.

— Ты только наполовину лиса, — он разговаривал явно сам с собой, пытаясь себя в чем-то убедить. Я не трепыхалась, понимая, насколько важным для моего будущего является его решение.

— Ты так прекрасна, — он зарылся лицом в мои волосы, потянув меня на себя. — Можешь свести с ума любого мужчину. Может быть ты согласишься, если тебе не тяжело? Я… у меня, — он запинался, удерживая меня двумя руками так, чтобы стоять за моей спиной, продолжая наслаждаться ароматом моих волос.

На миг я даже понадеялась, что он выколет глаза моими палочками. И всё-таки его прикосновения не были мне так уж неприятны. И даже почти не пугали, наверное, отчасти потому, что я всё ещё болталась в своём мире, захлёбываясь в скорби, почти не существуя на этой улице, в объятиях этого странного… существа. Он не был человеком так же, как и я, это я ощущала всем своим естеством.

— У меня никогда не было женщины, — наконец выдавил он, и тут же развернул меня к себе, уставившись в мои глаза. — Позволь мне… только один раз! И я не причиню тебе никакого вреда.

Его щёки вспыхнули, а затем лицо побледнело. Я видела, что ему тяжело быть таким, но что он не видит возможности получить это от меня добровольно. Странно, настолько красивый самец — и даже не попытался меня соблазнить. Или хотя бы кого-то другого.

Японки понимают толк в красоте, и я была уверена, что и у местных красавиц — даже у гейш — оценят эти глаза с оттенком тёмно-синего сапфира, высокий рост, прямые, стройные ноги, тонкую талию и широкие плечи. Стандартный суповой набор красавчика — как раз для сексуальных утех. Да он был просто создан для того чтобы раздвигать женские ножки!

— Просит, — он снова прижал меня к себе. — Я просто не могу так просто тебя отпустить… ты слишком прекрасна.

Я немного отстранилась и посмотрела ему в глаза — открыто и прямо.

— Ты мне нравишься, и, в общем-то, я не против. Это будет интересный роман, — я легко улыбнулась. — Меня как раз бросил любимый мужчина — единственный мужчина, который был в моей жизни.

Я хмыкнула:

— Если б я жила в прошлом веке, то романтично добавила бы, что он был единственным, кто развязывал моё оби. Но я почти не ношу кимоно, только на официальные церемонии, — я глянула на своё платье-халатик с рисунками листьев клёна: жёлтыми, коричневыми, кроваво-алыми на оранжевом фоне. — Это, как ты понимаешь, далеко не оно.

Он недоумённо глянул на меня, ну, да, конечно, мужчины не только не любят, но часто и не умеют говорить о милых, ничего не значащих пустяках. Они любят вплетать в свои слова смысл — или иллюзию значимости.

— Ты можешь пойти со мной, — я пошла по дороге, не оглядываясь, но он сразу же очутился рядом, немного позади.

— Кто ты? И как тебя зовут? — я полуобернулась, кинув на него быстрый взгляд. Каждый взгляд на этого красавца доставлял мне неизъяснимое наслаждение.

— Я рыцарь равновесия, — он устало улыбнулся. — Ты мне веришь, или мне это доказать? А зовут меня Тигрис.

Я повела плечами.

— Я ведь даже не знаю, что это за организация, но, судя по твоей мёртвой хватке, — ещё одно движение плечом, — ты очень силён. И у меня останутся синяки.

— Извини, — покаянно произнёс он, вновь неудержимо краснея. Я только улыбнулась — мне нравилась его эта беспомощность, и явный страх перед сексом, и его страсть, совсем недавно горящая в синих глазах — отголоски её до сих пор сверкали в его алчных взглядах, которые он кидал на меня, оплетая моё лицо и тело, словно невидимой, но прочной сеткой.

Хорошо, что в моём старом доме вполне современные ванные со всеми удобствами. Я люблю понежиться в джакузи, когда шипящие, словно в стакане с газировкой, пузырьки забирают всю мою усталость и печальные мысли.

Но сейчас всё по-другому.

Я подвожу Тигриса к двери одной ванной, а сама отправляюсь в соседнюю.

Принимаю душ, так как сейчас нет времени как следует понежиться, да и я хочу совершенно другого. Тело горит, и я вздрагиваю, когда только прикасаюсь к себе, намыливаясь и смывая душистое ароматное мыло с запахом роз и сирени. Соски напрягаются, и кажутся бледно-розовыми пулями, которые вскоре вонзятся в чужой торс, требуя ласки и разрушая сознание.

Поворачиваю кран холодной воды, и освещаю кожу прохладным душем.

Несмотря на шапочку, кончики некоторых прядей всё равно мокрые. Впрочем, так бывает всегда — слишком уж густые у меня волосы и постоянно выбиваются из всех причёсок. Непослушные, словно живые змейки, если, конечно, в природе существуют пресмыкающиеся бронозово-золотистого цвета с каштаново-багровым оттенком.

Тщательно вытираюсь, накидываю коротенькую шёлковую рубашку и расчёсываю волосы, распуская их по плечам.

Смотрю в запотевшее зеркало — мои глаза горят предвкушением, словно бронза внезапно превращается в золото.

Последний штрих — надеваю лёгкие тапочки и выходу из ванной.

Он уже ждёт меня, прислонившись к стене. На нём — длинный серый халат, который обычно надевал Маюри, когда выходил из ванной.

Прикусываю губу, уничтожая болью боль, но затем успокаиваю себя тем, что, на самом-то деле, мог ещё надеть мой нежданный гость?

Вряд ли бы ему подошёл мой шёлковый халатик.

Невольно улыбаюсь, представляя его в нём, отчего Тигрис кажется уже не таким страшным, хотя я даже не пытаюсь себя убедить в его полной безобидности.

Его сила чувствуется в каждом движении его тела, горит во взгляде, буквально обжигая — словно мне на кожу медленно льют горящий воск сгорающей свечи.

— Пойдём, — я беру его за руку и веду за собой в свою спальню. Затем, когда мы уже входим в комнату, отпускаю его руку и подхожу к кровати.

Чувствую ногами мягкость одеяла и твёрдость деревянной основы, смотрю на него, ожидая следующего хода.

Он двигается настолько быстро, что я даже не могу уловить это взглядом, только ощущаю, как он мгновенно срывает с меня рубашку — я едва успеваю поднять руки, чтобы он не разорвал ни в чём не повинный кусок ткани, изумлённая, ошеломлённая его нечеловеческим натиском.

Он валит меня на кровать, а сам скидывает халат и оказывается рядом, прижимая меня к одеялу. Я ощущаю его горячее дыхание на лице, а бешено бьющее сердце словно пытается вырваться из его груди и вонзиться в мою грудь, чтобы вжаться, впечататься в мою сердце. А потом взорвать нас обоих как бомба.