Заметив настойчивые знаки, которые мне подавала Аза, я удалились вместе с ней одной из первых, плюнув на приличия.

Заговорили мы в каком-то пустынном коридоре, став возле окна, ведущего в сад со старинными буками и дубами.

— Я так думаю, что мать этого Йоширо имеет в родстве какую-то подлую русалку, — заговорила Аза. — Отсюда и зеленоватый оттенок волос, что у неё — почти незаметный — что у её отпрыска. Гнилая, опасная кровь! Ведь эти твари обычно убивают людей гораздо охотнее, чем размножаются с ними.

— И что, мы можем… э-э-э… применить силу? — поинтересовалась я с жадным любопытством. Обычно я не увлекаюсь убийством людей, да и та куча денег, которую я в своё время одалживала у Повелителя, уходила на помощь несчастным, чьих родителей сожгли на костре по ложному обвинению в колдовстве. А ведь мы, Хранители равновесия, всегда знали, какой колдун настоящий, а какой нет. У нас имелись определённые списки, правда, их давали редко и не всем. И часто только короткие выписки. Если в руки инквизиторов и попалась пара-тройка настоящих магов, то только случайно. Да и то, в основном они отделывались в крайнем случае изгнанием из городов и посёлков, где жили и конфискацией имущества, а не сожжением, так как действительно умели колдовать и воздействовать на людей. Но эту подлую тварь по имени Харука мне убить уже хотелось. Включая её сына, от одного взгляда на которого моя демоническая кровь начинала кипеть и требовать жертв.

— Нет, — огорчила меня подруга, тряхнув белыми волосами. Странно было видеть её без привычного белого халата и штанов. Но длинная серая юбка и свободный тонкий свитер так же неплохо маскируют её женские прелести, как и мой мужской костюм. — В обычные человеческие дела мы не вмешиваемся, как бы гнусны они не были. Вот если б они вдруг начали вызывать демонов и натравливать их на людей прямо на улицах… Или творить что-то в этом роде. Или с помощью теней создавать чудовищ. А так, увы, — она развела руками.

— Понятно, — если пнуть стенку, то от этого легче не становится… а только болит ударенная стопа. Почему-то я снова окунаюсь в тоскливую безнадёжность и обычную душевную пустоту. Краем сознания, постепенно проваливающегося в наполненную серым туманом бездну, я изумляюсь такой своей реакции. В конце концов — и не такое видела. Особенно когда по долгу службы оказывалась в камерах пыток… и в Гитлеровских лагерях. Но сейчас у меня возникло ощущение, словно происходящая на наших глазах гнусность напрямую касается моей персоны. Странно. Наверное, у меня опять что-то нехорошее с головой творится. Да уж, психушка никому на пользу не идёт!

Аза сочувственно посмотрела на меня, всё поняла и тихо ушла в свои комнаты. Каждой из нас предоставлено аж по пять комнат — хоть бери и коллекционируй! Впрочем, замок большой.

Достаю из кармана блокнотик с ручкой, резким жестом вырываю тонкую страничку, кладу листик поверх блокнота, а сам блокнот — на подоконник — и быстрыми, отточенными движениями рисую формулу заклятья невидимости.

Когда бумажка спрятана в мой карман, рядом с блокнотом, я уже невидима для людей. Впрочем, для всяких демонических тварей тоже — я учитываю природу Харуки и её сыночка.

Долго блуждаю коридорами и почти интуитивно обнаруживаю мать с сыном. Они сидят на массивном кожаном диване в зале с древним оружием, развешанным по стенам.

— Ты отлично сделал, что лишил Маюри глаза, — хищно улыбаясь, говорит Харука, обнимая сына. Тот только покровительство улыбается, одним движением высвобождаясь из объятий. — Благодаря этому твой отец наконец-то сделает тебя настоящим наследником! Я об этом позабочусь. Может, не сейчас, но через пару лет точно. Ведь Сейгун мечтал, чтобы его сын продолжил их семейную традицию — стал врачом. К тому же, этот противный Мияги собирался заплатить за учёбу Маюри, лишь бы тот стал хирургом. А теперь… одноглазый хирург — это очень забавно! — женщина засмеялась визгливым, отвратительным смехом, в котором было мало что человеческого. Я ощутила, что невольно сжала кулаки и почти с вожделением взглянула на самый крупный меч, поблёскивающий на стене. — Теперь врачом ему не стать, он останется лишь бесполезным калекой… Хотя… может лучше его убить? Чтобы уж наверняка?

— Не сейчас, — мальчишка ухмыляется, порочно и жестоко, его зелёные глаза мерцают в темноте… точь-в-точь, как мои глаза. — Он мне ещё нужен. Я с ним играю.

— Ну-ну, — женщина кривится, — смотри, слишком не увлекайся. Нам нужны деньги, которые принадлежат тебе по праву — ведь ты тоже его сын! Зря, что ли, я столько лет жила в нищете?

Я очень тихо ушла, так как, если б я провела наедине с ними ещё пару минут, ещё неизвестно, чтобы пришло в мою шальную голову. А устраивать кровавое побоище в жилище такой приятной женщины, как Астория мне не хотелось. Хоть я и чувствовала, что, скорее всего, аристократка была бы мне благодарна. Но расследование, полиция и прочие неприятности могли бы её подкосить. Да и нам с Азой нечего светиться.

* * *

Я был только рад, что родители, Харука и мой ненавистный брат, которого я бы с удовольствием прибил собственными руками — но пока силёнок маловато — уехали в Шотландию к моей двоюродной прабабушке. Мне только любопытно, что они рассказали обо мне. И как объяснили наличие Харуки, ведь отец уже совершенно не стесняется и открыто называет Йоширо своим сыном, а Харуку — второй женой. Вот только по закону жена может быть одна, старинные времена многоженства остались в прошлом. Хотя, ещё неизвестно, что отец напишет в завещании… если уже не написал. Ведь ему было всё равно, что меня лишили глаза. Это подкосило меня намного больше, чем я ожидал.

Я был готов ко многому, но только не к его равнодушию. В глубине души, я бы как-то смирился со своим увечьем, если б за этим последовало изгнание Харуки с её выродком.

Но… этого не произошло. Словно бы для отца и матери ничего не изменилось.

Мама лишь нахмурилась и спросила: «Кто изуродовал мою куколку? Я её больше не хочу!» — и отвернулась от меня. И теперь ведёт себя так, словно бы меня не существует. Я ей больше не интересен.

Отличный урок на будущее.

Каждый из нас — лишь товар, взвешиваемый на весах чужого сознания. И каждый раз, общаясь с кем-то, мы выступаем в роли разменных монет, игрушек. А любовь всегда сопровождается ненавистью — это доказал мне Йоширо, постоянно говоря, как он ненавидит меня за то, что любит. За эту свою грязную потребность.

Только общаясь с моими подругами Агояши и Сае я словно оказываюсь в совершенно другом мире. Ведь мы любим друг друга. И что странно, обе девочки совершенно не ревнуют меня друг к дружке. Когда мы играли, Сае совершено серьёзно сказала, что хотела бы стать моей невестой, если Агояши не против. Тензо только улыбнулась и кивнула, поправив свои невероятные волосы: каштановое золото, словно начищенная до блеска бронза, чистый шёлк — и добавила, что согласна и на роль любовницы.

Мне кажется, дедушка единственный, кто любит меня, кто обо мне заботится. Но пока что мы оба бессильны перед отцом… и Харукой, которая управляла им. Дед не мог забрать меня от родителей. Иногда я настолько падал духом, что готов был даже на то, чтобы все деньги и дом были оставлены Йоширо и Харуке, лишь бы мне позволили остаться жить с дедушкой. Но отец не позволил… Я для него лишь собственность, но не любимый сын. Как никому ненужная, презренная, но в то же время навеки порабощённая нелюбимая наложница в гареме, где господствует любимая жена.

* * *

Эта ночь запомнилась мне надолго. Тогда я уже долгое время не жил дома, а спокойно существовал в автономном варианте собственной жизни в медицинском университете, в общежитии.

Для этого были многие причины: я уже достаточно вырос, чтобы стать независимым, я ненавидел своего брата, его мать и не хотел видеть своих родителей.

Однажды Харука даже пыталась приставать ко мне, но я её жёстко поставил на место, сказав, что старушки не в моём вкусе. Харука буквально взбесилась и тут же начала придумывать разные бредни, рассказывая моему отцу, будто я к ней приставал. Я тут же холодно сообщил за обеденным столом, что фантазии престарелых баб в климаксе меня не волнуют, и что со своим умом и внешностью я найду себе молодую и красивую любовницу. И напомнил отцу о существовании двух моих подружек, Сае и Аояги — последняя показалась бы красавицей даже недоброжелателям.