Кладка слоев камня на пирамиде близилась к концу. Хемиун поднимался, чтобы своими глазами проверить состояние Ахет Хуфу. Он сидел в кресле, которое несли восемь носильщиков. Они шумно дышали на крутом подъеме. День был жаркий, но опахала отбрасывали тень на князя. Навстречу шли таскальщики, поднявшие глыбу. Посторонились, почтительно склонились, оглядывая князя исподлобья, — с любопытством одни, с неприязнью другие. И Хемиуну стало не по себе от этих взглядов исподлобья, словно говоривших: тебе тяжело себя нести наверх, а каково нам поднимать камни? Он остановил носильщиков, отправил их вниз, сам стал подниматься. Дышалось трудно, ноги наливались тяжестью. С насмешкой думал о себе: «С каких это пор он, гроза на Ахет Хуфу, обрел такую странную чувствительность и застеснялся от взглядов черного люда. Несколько раз отдыхал. Но вот и верхняя площадка. Главный помощник, архитектор Руи, улыбаясь, подбежал к чати и заботливо усадил на камень, предварительно смахнув пыль. Хемиун тяжело дышал, Руи налил воды из затененного кувшина.

— Где же носильщики? — после приветствия спросил удивленно Руи.

— Отослал... Надо же испытать тяжесть подъема, — смеясь, ответил чати.

Укладчики продолжали работать после поклонов, знали — князь не любил, когда при нем прерывали работу. Хемиун с удовольствием наблюдал за ними. Здесь были постоянные мастера, работавшие много лет. Приятно смотреть на ловкость и сноровку без суеты, которые даются умным распорядком, отбором лучших приемов работы. Сидя у края уже небольшой площадки, Хемиун глянул вниз. Там у длинной насыпи, напоминающей чудовищный хвост рукотворной горы, суетились мелкие насекомые, но он-то знал, что это работают люди.

— Мы, великий господин, уже четвертый слой камня укладываем без насыпи рычагами и канатами. Решили не наращивать насыпь, осталось немного — слоев восемь-десять. Как-нибудь обойдемся.

Хемиун посмотрел вниз и ужаснулся от мысли наращивать этот хвост.

— Хорошо сделали. Сам знаешь, Руи, сколько надо людей, земли, кирпичей, чтобы поднять насыпь. — После раздумья посоветовал: — Для опоры рычагов сделай коротенькую насыпь, у ступеней для подъема отбери людей посильнее и половчее.

— Скоро и эту насыпь будем убирать. Наши укладчики такие сноровистые и с сильными руками, что и не сыщешь, да и догадкой боги не оскудили. — Он радостно улыбнулся. — Вершина совсем близко, и начнем одевать нашу Ахет Хуфу в праздничный наряд. Думаю, через неделю будем поднимать облицовочные плиты.

Хемиун посмотрел на довольное лицо Руи и тоже ощущал довольство. Самое трудное сделано, облицовка не так трудна, как кладка. Отдыхая на свежем ветерке, он смотрел, как шлифовали грани камнями и сырым песком, поворачивали и двигали глыбы рычагами, подкладывая под них медные листы, чтобы не сбить ребра. Готовую глыбу на катках продвигали к месту, где ей предстоит быть вечно. Любо смотреть, как мастера, не делая лишних движений, работали почти молча и глыбы точно занимали свое место. Умные эти шлифовальщики и укладчики. На них держалась все кладка, неумейка легко может скосить. А эти неукоснительно выполняли все указания по сложным перемещениям в плане внутри пирамиды. А сколько сами придумывали для облегчения и быстроты работы, чтобы слои не сбивались вкривь! И с зодчим Руи повезло. Тот и бог творчества Птах не поскупились на дары этой голове. Этими всеми людьми чати дорожил и часто награждал.

Между тем к установленной глыбе подошел Руи с большим деревянным угольником, и молодой рабочий приставил его к глыбе. Оба склонились, внимательно всматриваясь в линию соприкосновения. Подошел к ним и Хемиун и тоже склонился. Он отметил необыкновенную точность установки без просветов. Глыба стояла строго вертикально. Руи указал на помощника, скромно стоящего с угольником в больших сильных руках.

— Видит, как никто. Гор сокологоловый наградил его глазами орлиной зоркости. Он у нас все проверяет, где нужен меткий глаз.

Молодой помощник, покраснев, смущенно молчал.

Проверили еще несколько глыб, ранее установленных, и Руи видел, как светлело лицо князя.

— Я доволен тобой, Руи. — Хемиун задумался и продолжал: — Глыб теперь надо немного, к вершине площадка все меньше. Поставь большую часть таскальщиков на подъем облицовочного камня, здесь есть место для него. Когда облицовку спустите до насыпей, начнем их убирать.

— Работа пойдет легче, мусор ведь уносить вниз.

— Легче ли, Руи? — усомнился князь. — Вокруг пирамиды целый город из мастаб вельмож. Убирать мусор придется ближе к пустыне. Кажется, там есть глубокая впадина для него. Дорожку твердую проложишь, чтобы ноги рабочих не вязли в песке.

— Носильщиков много надо, чтобы убрать эти горы насыпей, да еще облицовочные глыбы надо поднимать. Надо новых рабочих набирать.

— Видно, что эти выдохлись, у них самый тяжелый подъем, на высоту двести шестьдесят локтей. Отдам завтра приказ, чтобы сепы присылали новых людей, а этих отпустим. Ко мне завтра придешь, выберем место для сброса мусора. Да, чтобы не забыть. Острие вершины закончишь гранитной пирамидкой, и в последнем слое камня высверлите круглое гнездо, и на каменный шип насадите пирамидку, да покрепче, наверху сильный ветер. Размеры узнаешь в моей мастерской.

— Будет выполнено, как приказано, великий господин.

Хемиун устал и в сопровождении Руи начал спускаться вниз.

Прошел год. Благодаря постоянной поддержке Руабена Инар сохранил силы. Постепенно притупилось горе. Его окружала новая семья товарищей, сумевших сохранить мужество и взаимную помощь. Но бывали дни, когда он впадал в отчаяние. Тогда Руабен старался найти слова ободрения:

— Потерпи! Пройдет еще немного времени, позабудется история с храмом, ослабнет надзор, и ты будешь свободным. Сделай хорошую вещь и проси за нее свободу. А там, может быть, и я сумею помочь.

— Печально томится мое сердце, и нет в нем надежды, — угрюмо говорил Инар. — И, помолчав, продолжал: — Никогда мне не быть свободным в нашей стране. Всюду, где бы я ни был, клеймо раба, видимое каждому, сейчас же напомнит, что я всего-навсего каторжник и преступник. В нас всегда воспитывали презрение к рабам. Но только здесь я понял, что многие рабы более достойны называться людьми, чем наши высокочтимые жрецы, перед святостью которых преклоняется народ. Один Яхмос чего стоит, а ведь он собирается стать Великим Начальником Мастеров.

Инар многое передумал за это время. Прошлая жизнь казалась далеким, неправдоподобным сном. Иногда во сне он видел задумчивые глаза Тии. И тогда днем в каменной душной щели у него падал тяжелый молоток, и он, закрыв глаза, вспоминал ее. В дробном перестуке ударов, в шорохе падающей каменной мелочи он снова слышал ее мягкий печальный голос:

— Какое счастье быть с тем, кого любишь. Один только взгляд любимого человека приносит радость.

Осторожное, участливое прикосновение руки Эсхила возвращало его к суровой действительности. Он брал длинное полое медное сверло и вводил его в глубь скалы медленно и терпеливо. Стоя на коленях, он понимал, что избалованному нежному цветку, который назывался Тией, здесь не место. И нет теперь тоненькой девушки Тии. Есть молодая прекрасная княгиня Тия. И есть еще пожизненный раб Инар, с жесткими мозолями на руках, с черным измученным лицом и хмурыми глазами. Что между ними общего? И никогда, никогда не увидит он девушку, которая была его единственной любовью.

Эсхил, питавший к Инару особое расположение, заметил безразличие и душевную вялость у него. Терпеливый, видавший множество всяких невзгод в своей жизни, Эсхил не терял жизнелюбия и бодрости. Вечером он сумел найти нужные слова и ободрить Инара. На другой день скульптор сказал своему старшему другу:

— Давайте по очереди что-нибудь рассказывать по вечерам. Сначала о своей жизни, потом кто что знает. Что-то человеческое будет у нас.

Эсхил ответил после долгого раздумья:

— Согласен. Но только после подготовки. Когда по ночам на стене стоит Псару, сбор невозможен, он слышит, как кошка, и глаза вроде кошачьих, в темноте видит. Присматривайся к страже. Подготовимся и будем собираться всем стражникам, всем Псару на зло.