Несколько недель назад он вынужден был пойти к царю и доложить о трудностях на строительстве, о нехватке продовольствия. Царь собрал верховных жрецов храмов и обязал оказать помощь из своих сокровищниц и продовольственных складов. Сколько раз приходилось за эти годы обращаться к храмам! Самые большие запасы зерна у них. И богаче всех храм Птаха. От него поступил огромный вклад. На последнем совещании жрецов именно Яхмос сыграл главную роль. Хемиун прекрасно знал, что хитрый честолюбец мечтает о леопардовой шкуре верховного жреца и поддержка его отнюдь не бескорыстна. Но окончание строительства зависит от поддержки храмов и особенно от самого богатейшего в стране. Высоко стал подниматься храм Ра, но ремесленники, да и многие другие, больше всех богов почитают своего бога умельцев — Птаха. В храме Яхмос играет роль чуть ли не большую, чем Птахшепсес. Ссориться с Яхмосом нельзя из-за сословных и деловых соображений.
Все эти мысли роем пронеслись в озабоченной голове Хемиура. Он глянул на понурившегося любимца, и стало жаль его.
— История твоих друзей не обещает хорошего конца. Твой друг совершил тяжелый проступок и избавить его от наказания невозможно. Я могу лишь облегчить его участь. Дня через три сообщу, что могу сделать. — И строже добавил: — Я запрещаю тебе делать что-либо самому. На примере своего друга ты должен понять, как опасно вмешиваться в дела храмов и государства. Я тебя ценю и не желаю терять из-за безрассудных действий. Если тебе что потребуется, приходи — помогу.
Руабен покорно приложился к сандалии вельможи лицом и тихо побрел к выходу.
Хемиун сдержал слово. Через два дня от него прибыл вестник. Князь передал Руабену кусок папируса для начальника каменоломен с разрешением свиданий с рабом Инаром и передачи ему вещей и пищи. Хемиун ободряюще улыбнулся и проговорил:
— Утешь пока своих стариков, потом, может, постепенно уменьшат наказание. При встрече посоветуй Инару держаться покорно и во всем подчиняться надзирателям.
Этот разговор принес всем облегчение. Старики деятельно занялись сбором большой корзины с едой для сына. Свидания разрешались только Руабену.
В СЕМЬЕ ПТАХШЕПСЕСА
Тия была хорошо воспитанной девушкой. Она глубоко почитала своих родителей. Отец, величавый и медлительный, иногда казался ей чем-то похожим на бога — так он был суров, важен и далек. И не так-то было легко говорить с матерью. Она тоже старалась походить на мужа, быть достойной женой верховного жреца. Ближе всех была няня. С ней Тия болтала обо всем. Только о своей любви не могла говорить.
За последние дни в доме было какое-то оживление, суета. Отец с матерью часто что-то обсуждали вполголоса и уединялись.
Наконец, ее торжественно вызвали в большую столовую. С тревожно бьющимся сердцем слушала она, как мать высокопарными словами сообщала о решении выдать ее замуж за знатного юношу. Мать перечисляла его достоинства и убеждала, что более удачного выбора не может быть. Отец взволнованно следил за Тией, безуспешно старался поймать ее взгляд.
Но девушка стояла бледная, вытянутые ее руки были напряженно сжаты.
В назначенный день пришел жених с родителями. Она спокойно и равнодушно глянула на него.
Ночью она встала и подошла к столику, где стоял малахитовый светильник с белым лотосом. Она бережно гладила его и видела все ту же картину: длинные сильные пальцы уверенно и быстро двигались, безошибочно и ловко работали.
Тия смотрела на далекую звезду на небе и шептала:
— Слышишь меня, Инар? Я знаю, ты не спишь и думаешь обо мне и тоже смотришь на звезду. Наше с тобой счастье — это тоже звезда и такая же невозможная. Я совсем короткий миг была с тобой счастлива. Но и за этот короткий миг я поняла, что такое счастье, когда люди любят друг друга. Слышишь ли меня, Инар? Твоя Тия будет женой другого. Но мой ясноглазый и нежный! Всегда ты будешь моей единственной любовью. Меня не научили бороться за счастье, и я этого не умею. И ты меня не учил этому. Слышишь ли меня, любимый?
В ЦАРСКОМ ДВОРЦЕ
Руабен энергично работал над статуей царя, надеясь, что, окончив ее, он поедет домой за семьей, как обещал Хемиун.
Много дней от зари до зари он проводил в мастерской, стараясь ускорить окончание работы. Размечена глыба с трех сторон согласно строгим законам пропорций, размечены сетки, и в них — контуры сидящего в кресле царя с покоящимися на коленях руками. Божественное величие должно отражаться в каменной статуе Хуфу. В нее переселится Ка — двойник души фараона, когда он перейдет к отцу своему Ра и станет Осирисом. Чтобы Ка нашел свою земную оболочку, статуя должна походить на живого царя.
Когда Руабен стесал ненужный камень, возникла необходимость увидеть лицо царя. Однажды он видел, как блистающего золотом и торжественным великолепием Хуфу пронесли на носилках. В памяти осталось яркое шествие, полное блеска и ярких красок. Носилки проплыли вперед, а лежащие в пыли простолюдины подняли почтительные, но тем не менее любопытные головы. Вместе с другими Руабен увидел спину величественно и неподвижно сидящего царя в бело-красном платке. Роскошные опахала из темно-коричневых и белых страусовых перьев защищали его от знойного солнца. Да, фараон в самом деле походил на земного бога — такое сияние и блеск исходили от него.
Теперь ваятель должен был увидеть его и хорошо изучить особенности лица, чтобы правдиво передать его в камне. Хемиун сам пошел с ним во дворец.
Во дворе стоял большой караван, прибывший из Нубии. Громадные слоновые бивни, сваленные грудой на земле, стволы угольно-черного дерева, страусовые перья, мешочки с золотым песком — все это ждало своей очереди в склады и сокровищницы большого царского двора. Мимо Руабена провели дрожащих антилоп. Их кроткие влажные глаза, боязливые и выразительные, напомнили ему родные края, и сердце тоскливо сжалось.
Носилки чати остановились у широких ступеней, ведущих во дворец. Руабен прошел за князем в зал приемов, и они остановились в соседней комнате. Через высокие проемы, обрамленные колоннами, можно было видеть все, что происходило в тронном зале. Хемиун еще раз напомнил шепотом, что наблюдать царя надо так, чтобы он этого не заметил, и ушел куда-то по своим делам.
Руабен встал на указанное место и начал осторожно заглядывать в зал. В конце зала на возвышении стояло высокое золотое кресло. В кресле сидел неподвижный как статуя царь — надменный и равнодушный. Перед ним, на узорчатом полу из ярко-желтых и темно-зеленых фаянсовых плиток, лежали иноземные послы. Один из них что-то говорил.
Спрятавшись за колонну, Руабен внимательно рассматривал суровое лицо грозного владыки, сидящего боком к нему.
Скульптор испытывал чувство страха и недоумения. Ведь это было обыкновенное человеческое лицо, только очень жестокое. В его взволнованных мыслях стояло поразительно похожее лицо земляка, жившего в родном селении. Только тот был худее да ходил в истрепанной повязке. А здесь на блестящем троне восседал нарядный, холеный человек в клафте с драгоценным уреем надо лбом. Какое-то разочарование шевельнулось в сознании Руабена, но он сейчас же взял себя в руки. Лежащие на полу важные послы напомнили ему о неограниченном могуществе владыки, с которым он посмел сравнивать жалкого крестьянина. Теперь он внимательно изучал все черточки, стараясь запомнить его особенности.
Сзади послышался шорох легких шагов. Руабен повернулся. К нему подошла молодая женщина в легком прозрачном платье. Обнаженные руки ее были унизаны золотыми браслетами, на ногах блестели обручи. Дорогое ожерелье спускалось на смуглые плечи и грудь. Задорное лицо с подвижными лукавыми ямочками на упругих щечках выразило удивление.
— Что ты здесь делаешь?
— Я работаю над изображением его величества, да будет он жив, здоров и могуч!
Она задала ему еще другие вопросы. Они тихо перешептывались, когда Хемиун вернулся. Он хмуро посмотрел на обоих, дама кивнула головой князю и тихо удалилась.