Вот что видят французы и англичане в истории своих земель, — и это очень верно.
Предлагаю вкратце историю западных государств.
К одному племени приходит другое (к галлам франки, к бриттам норманны, к испанцам вестготы, к итальянцам лонгобарды и проч.). Пришельцы побеждают туземцев и поселяются между ними. Предводитель делит землю между своими сподвижниками, которые (феодалы), в крепких замках, становятся господами, угнетают народ, отделяют его от государя, — и живут за счет племени побежденного. Возникает непримиримая ненависть между этими племенами, которая усиливается тем более, чем долее должна бывает таиться. Только в городах укрываются немногие жители, которые в течение веков, после многих тщетных усилий и жертв, мало-помалу, с величайшим трудом освобождаются от их влияния и успевают приобрести себе независимость, при помощи королей, которым феодалы были также тяжелы. В городах образуется среднее сословие, а при дворе аристократия, происходящая от феодалов, которые переходят туда из замков, присваивают себе все привилегии и начинают угнетать народ под другой формой. Среднее сословие после оборонительной войны предпринимает наступательную, стремясь уравниваться мало-помалу с привилегированной аристократией. Она не уступает, и борьба этих двух сословий оканчивается революцией, историю которой Наполеон выразил в четырех словах: галлы свергли иго франков.
В наше время низшие классы, вслед за средним, являются на сцену, и точно как в революции среднее сословие боролось с высшим, так теперь низшее готовится на Западе к борьбе со средним и высшим вместе. Предтечей этой борьбы мы уже видим: сенсимонисты, социалисты, коммунисты, соответствуют энциклопедистам, представившим пролог к Французской революции. Горе, если средние сословия не образумятся там заблаговременно и не сделают уступок. Им дается теперь на решение задача такого же рода, как нотаблям в 1789 году: те не поняли своего положения и навлекли на свое отечество тучу бедствий. Не понимают, кажется, и наши знаменитые современники, судя, например, по просьбам манчестерских фабрикантов и речам Грагама и Пиля, которые с таким ожесточением не хотят уступить одного часа из двенадцати в облегчение несчастных работников и вешают равнодушно на аптекарских весах капли их пота и крови, в гордой надежде распутать Гордиев узел, который лишь только затягивается крепче на Западе.
Все эти происшествия, прошедшие, настоящие и будущие, имеют тесную связь между собой, составляют одну цепь и ведут свой род, совершенно генеалогически, от завоевания, т. е. от начала западных государств.
Завоевание, разделение, феодализм, города со средним сословием, ненависть, борьба, освобождение городов, — это первая трагедия европейской трилогии.
Единодержавие, аристократия, борьба среднего сословия, революция, — это вторая.
Уложения, борьба низших классов… будущее в руце Божией.
Истории западных государств, повторю, представляют одни и те же явления, только с немногими отличиями, смотря по количеству, качеству, соразмерности и прочим отношениям ингредиентов начала.[6]
Обратимся теперь к Русской Истории и посмотрим, представляет ли она эти главные, характеристические явления Западных Историй.
С первого взгляда мы примечаем, что у нас, в начале ее, нет решительно, по крайней мере, в том виде: ни разделения, ни феодализма, ни убежищных городов, ни среднего сословия, ни рабства, ни ненависти, ни гордости, ни борьбы…
Отчего такое различие?
Западные явления, как мы видели, тесно связаны со своим началом, из которого они непосредственно проистекают: так точно и наши явления, наша История, должны быть связаны с нашим началом. Если следствия различны, то и начала различны.
Действительно, мы имеем положительное сказание летописи, что наше государство началось не вследствие завоевания, а вследствие призвания. Вот источник различий! Как на Западе все произошло от завоевания, так у нас происходит от призвания, беспрекословного занятия и полюбовной сделки.
Призвание и завоевание были в то грубое, дикое время, положим, очень близки, сходны между собою, разделялись очень тонкой чертой, — но разделялись!
Взгляните на два зерна: они почти одинаковы; разве вооруженным глазом можно подметить их тонкое различие? Но дайте время этим семенам развиться, вырасти, и вы увидите, что из одного возникнет дуб, а из другого пальма, или какое-нибудь нежное, благоуханное растение, и тонкое различие зерен обнаружится разительно в цветах и плодах.
Вот два шара, употреблю другое сравнение, совершенно равные. Положите их на одно место рядом, ударьте их с одинаковой силой, — но случись одной линии, какому-нибудь легкому, неприметному склонению, разделить толчок, — шары понеслись в разные стороны и через некоторое время вы видите их в беспредельном между собой расстоянии. Ничтожная разница в первом толчке, изменяя направление, решает их судьбу и переносит на противоположные точки.
Так и в истории государств: малейшее различие в начале производит огромное различие в последствиях.
Рассмотрим теперь политические явления, сопровождавшие наше начало, сравнительно с западными, генеалогия которых выше объяснена.
Составные части, элементы государства, в первый период его происхождения, суть: государь, народ, разделяющийся на сословия — высшее (дворянство), среднее (собственно, так называемое, промышленное, городовое), низшее (сельское), и земля.
Будем говорить о каждом элементе порознь.
Государь, сам по себе. Первый наш князь, Рюрик, призван был добровольно в Новгород, Олег принят в Киев без сопротивления. Тот и другой не имел, следовательно, и даже не мог иметь враждебных чувств победителя, завоевателя, какие питали западные государи; тот и другой не мог смотреть на свое владение, как на добычу, взятую с боя, приступом; не имел никаких внутренних врагов, ни внешних соперников, в своем, хотя и ничтожном, в сравнении с западными королевствами, владении. Наш государь был званым мирным гостем, желанным защитником, а западный государь был ненавистным пришельцем, главным врагом, от которого народ напрасно искал защиты.
И отношения его были совершенно другие, чем на Западе, — к боярам, городам, народу.
К боярам. На западе король был обязан своим сподвижникам (герцоги, графы), помогавшим ему покорить землю, а наш князь не имел никаких обязанностей к боярам, большей частью его родственникам, которые сопровождали его без всякой со стороны его нужды; не имели случая оказать ему никаких важных необходимых услуг — и только в случае неудовольствия могли оставить его.
К народу. С народом у нас князь имел дело лицом к лицу, как его защитник и судья, в случаях, впрочем, очень редких, за что и получал определенную дань, — вот в чем состояло его отношение, — а западный государь отделен был совершенно своими вассалами.
Переходим к боярам.
Бояре, сами по себе. Бояр и мужей, соответствующих западным воеводам, у нас было гораздо меньше, чем на Западе (в Галлии, Британии, Испании, Италии), куда пришли огромные войска-племена со множеством предводителей. Потому-то они не составили у нас особого класса, многочисленного сословия, сильного элемента, а были только передним рядом княжеской свиты, гвардии, дружины.
Отношения бояр к князю. Воеводы западные почитали себя почти равными королю, который без них ничего не значил, не мог владеть государством, не мог действовать, всего менее повелевать ими, а наши находились в полном распоряжении князя, — ближайшие исполнители его приказаний, — его родственники, слуги, наемники, без которых он мог обойтись всегда. Они зависели от князя, а на Западе князь зависел от них. Те делали, что хотели, а наши, что приказывал им князь.
К земле. Феодалы западные отняли у туземцев, разделили между собою, как добычу, землю, которую покорили под предводительством короля, а наши не прикоснулись к земле, а получали иногда от князя, временно, в виде жалованья или по договору за свою службу, часть дани, доходов с того или другого города, — как его наместники, приказчики или откупщики, которых он всегда мог сменить, без малейшего для себя вреда и неудобства.
6
Древняя политическая история Европы, т. е. греческая и римская, представляют совершенное подобие с новыми в этом отношении. Вся История Рима от Ромула до Цезаря есть не что иное, как борьба патрициев с плебеями, которые уравнялись, увы, уже под военным диктаторством Цезаря. У греков те же отношения выразились в соперничестве Афин и Спарты, в войне Пелопоннесской, пока Филипп и Александр не положили им также конца; Цезарь и Александр совершенно соответствуют Наполеону, а история Французской революции есть кровавая миниатюра всех западных историй.