Великая княгиня Ольга, приняв к сердцу новое учение, обещавшее ей вечные радости, пожелала, разумеется, больше всего сделать участником их своего милого, единственного сына, и начала тотчас убеждать его, чтобы он принял святое крещение, но Святослав не хотел ее и слушать. И в самом деле, ему ли, пылкому юноше, воспитанному в бранных норманнских обычаях, могли понравиться святые истины веры Христовой: он уже отведал жизни и ее сладостей, душа и тело его жаждали тревог и деятельности, он мечтал только о кровавых сечах и пирах за столом Одиновым, в чертогах Валгаллы, где ожидают храбрых прекрасные девы. Закон мира, терпения, воздержания, был противен Святославу так же, как и буйным его товарищам, которые видели в нем осуждение всего, чем мила и дорога им была жизнь, и потому презирали всегда тех, кто оставлял веру отцов своих. Напрасно твердила ему Ольга: «Сын мой, я познала Бога и радуюсь; и ты будешь радоваться, если познаешь Бога». «Дружина будет смеяться надо мною, прерывал ее нетерпеливый Святослав, как мне принять закон одному?» «Все окрестятся, лишь бы ты начал», возражала с неудовольствием Ольга, но юноша отворачивался от нее с досадой, сердился и продолжал творить «норовы поганские», для него любезные.

Тяжело было матери, горячо любившей сына, видеть, как мало он обращал внимания на ее увещания и просьбы; страшно было ей думать, что ожидает его в будущем свете, теперь перед ее глазами открывшемся, за такое слепое упорство; но делать было нечего. Затаив грусть в сердце, она умолкала, печальная, и возлагала всю надежду на Бога: «Если Бог хочет помиловать род мой и землю Русскую, то возложит им на сердце обратиться к нему, как возложил и мне», так думала Ольга, и молилась за сына «по вся дни и нощи», говорит летописец, «кормящи сына до мужества его и до возраста его».

А он, возросший и возмужавший, позабыл вовсе о ее наставлениях: он думал только о битвах и тотчас начал «собирать вои многи и храбры, легко ходя, аки пардуст», посылая сказать племенам, на кого собирался: «Хочу на вас ити».

Стан его не походил на прежние: обоза за ним не следовало, шатров не имел он никогда, а спал на голой земле, положив под себя войлок, с седлом в головах. Котлов с ним не бывало, и мясо не варилось: на углях пек он, что ему попадалось — конину, зверину или говядину, и ел «потонку изрезав». Так жил он, так жили и все его воины.

С какой же страны начать ему свои бранные поиски? Куда идти? В знакомые места, где уже воевали его удалые соотечественники, ему не хотелось: что взять на севере? Трудно ли справляться со смирными славянскими племенами на западе! На юг, под Царьград, дорога была слишком известна. И Святослав решил идти на восток, к Волге, туда, где так ужасно погибли Игоревы дружины, и где тлевшие кости их давно призывали себе мстителей.

По степям, по рекам, через дремучие леса, путями непроходимыми, пришел он из Киева, наконец, на Оку; там жило суровое племя вятичей. «Кому дань даете?» спросил Святослав. «Даем по шлягу от рала хозарам», отвечали они. Русский князь обложил их своею данью и пошел далее.

Сначала плыл он Окою, из Оки переправился в Волгу, спустился вниз по этой широкой реке, и увидел, наконец, за нынешней Казанью, богатый город Булгар, производивший издревле обширную торговлю с арабами, хозарами, весью, пермью и самою русью, и бывший складочным местом товаров Востока и Севера.

Чего желать лучше молодому князю? Можно ли ему упустить из рук такую привлекательную добычу? Святослав напал на Булгар с удалой своей дружиной, взял, ограбил и разорил так, что этот знаменитый город долго не мог подняться и достичь прежней степени величия.

Поплыв ниже, Святослав покорил буртасов, страна которых простиралась от левого берега Волги далеко в глубь Азии.

За буртасами встретилось с ним войско козарское, вышедшее с самим каганом защищать пределы своей земли. Но могло ли оно остановить поток гордого победителя! Произошло сражение, и хозары были разбиты наголову, дорого заплатив за истребление руси в 913 году.

Уничтожив войско, Святослав уже не находит более никаких препятствий. Несчастные жители бросались с дороги, искали себе спасения в соседних странах, надеясь после первого погрома заключить договор с русью и опять поселиться на своей родине в их подданстве. Святослав благополучно достиг устья Волги, где процветал издавна по обеим берегам ее знаменитый Итиль, еще более богатый, чем Булгар, столица хозарских каганов, славная на всем Востоке, долговременное пребывание народа образованного, и сборное место многих азиатских торговцев. Город был уже пуст. Жители разбежались; одни на ближнем острове готовились к обороне, другие удалились на остров Дербентский и со страхом ожидали решения своей участи. Святослав взял город и нашел здесь еще более добычи, чем в Булгаре; воины его разграбили и опустошили все.

И вот перед ними необозримое Хвалынское море. Могли ли внуки норманнов преодолеть искушение разгуляться по широкому его раздолью, поиграть с его ветрами и волнами, поспорить с бурями, и, наконец, посмотреть тех плодоносных берегов, где уже были их отцы и так легко разнесли славу ужасного русского имени!

Русь пустилась по Каспийскому морю, и дня через четыре или пять высадилась уже на берегах Дагестана. Там красовался Семендер (между Итилем и Дербентом, близ Тарху), со своими мечетями, синагогами, церквями, окруженный садами и виноградниками, в которых считалось до сорока тысяч лоз. Он разделил участь Булгара и Итиля.

Святослав у подножия Кавказа! Он победил здесь ясов, обитавших в пределах Грузии, и касогов, соседних с Азовским морем. Тогда же, вероятно, был занят русью и остров Тамань, образуемый двумя устьями Кубани.

Здесь, в виду любезного руси Черного моря, на крепком острове, по любимому обычаю норманнов, мог он отдохнуть после долгих утомительных походов и сохранить без опасности добычу, которой был обременен; после, он, кажется, и оставил здесь несколько воинов, чтобы удержать за собою это важное место, при двух морях, ключ к странам Кавказским, с которыми теперь он только что познакомился, — основание княжества Тмутораканского, на развалинах Таматархи или Фанагории, принадлежавшей древнему Боспорскому царству.

Отсюда Святослав мог идти вверх по Дону; он взял хозарскую крепость на берегах этой реки, верстах в семидесяти от устья, Саркел или Белую Вежу, построенную для хозаров греческими мастерами от набегов печенежских, перед тем лет за сто; поднимаясь еще выше, напал на вятичей, обложил их данью и вернулся в Киев по старой дороге, которой вышел оттуда.

Три года продолжались бранные набеги молодого князя. Слава о его подвигах пронеслась повсюду. Обитатели Джордшана, еще полные страха, рассказывали Ибн Гаукалу, арабскому путешественнику, около 969 года, о губительном нападении руси, которое осталось надолго в памяти приморских Каспийских областей и попало во все современные летописи.

Страны, прилежащие к Черному и Азовскому морю, также с трепетом услышали новое имя, грозившее затмить все прежние. Калокир, сын херсонского начальника, известил о нем, вероятно, императора Никифора Фоку, и получил поручение пригласить могучего русского витязя на помощь империи.

Не успел отдохнуть Святослав в Киеве, как явилось к нему это посольство. Греки просили Святослава наказать болгар, навлекших на себя гнев Никифора, за то ли, что они не мешали уграм переправляться через Дунай и тревожить пределы империи, или за то, что требовали от него дани.

Святослава зовут на войну! Он ли откажется? Какой пир для него веселее войны? А греки предлагают ему еще тридцать пудов золота, кроме будущей добычи.

С восторгом услышал он предложение, думал не долго и кликнул клич по всей стране своей, возбуждая особенно молодежь, которая, только что наслышавшись о блистательных его подвигах на Оке, Волге, Каспийском море, Кавказе, рвалась и без того делить с ним труды, опасности, добычу и славу.

Собралось многочисленное войско, до шестидесяти тысяч человек, по свидетельству греков, и легкие ладьи понеслись по знакомому Днепровскому пути, объявились скоро на Черном море и вошли в устье Дуная.