— Господа, у вас появился шанс заработать денег. — Плешивый толстяк с микрофоном в руке едва смог забраться на ринг. — Тот, кто зашлет в оркестр тысячу баксов и сможет продержаться раунд с нашим чемпионом, — он похлопал Слона по мускулистому загривку, — получит втрое больше. Ну, господа, денежки ждут вас.

«А также сотрясение мозга, это как пить дать». — Юрий Павлович с интересом рассматривал двухметрового гиганта, килограммов на тридцать тяжелее его самого, да еще если верить голомозому в ринге, имеющего третий дан по Кекусинкаю — контактному детищу корейского папы Оямы, проводившего в свое время корриду голыми руками.

Энтузиастов что-то не находилось. Минуту подождав, Савельев неторопливо поднялся на помост, заслал плешивому тысячу зелени и, разоблачившись до пояса, отправил одежду следом за баксами:

— За прикид отвечаешь.

Глянув на брюхатого сурово, он двинулся в центр ринга, где его уже поджидал амбал, по морде видно, заранее уверенный в своем превосходстве. Широкая ущера искривляла его скуластую харю, расслабляя плечи, он поигрывал грудными мышцами, а воняло от него, как от самца-победителя.

Тем временем ударили в гонг. Стараясь побыстрее покончить со смотревшимся весьма неказисто на его фоне противником, Слон с яростью тигра бросился в атаку. Хоть и каратэка, но голову он держал грамотно — округленно, закрывая подбородком шею, двигался стремительно, и Савельев смог выстоять только благодаря своему опыту: содранная кожа у виска вместо раздробленной челюсти да гематома на бедре взамен отбитого паха — это пустяки. Атака выдохлась, и только удивленный Слон на мгновение застыл, когда Юрий Павлович вставил ему апперкот в район хобота. Однако молодцу весом в центнер с гаком это лишь добавило адреналину. Рассвирепев по-настоящему, он попытался конкретно вцепиться противнику в трахею, но недаром говорят на Востоке, что гнев — это худший учитель.

«Т-я-я-я». — В мощном стоп-ударе ребро савельевской ступни встретилось с коленом амбала. В суставе натурально хрустнуло. Дико заорав, Слон запрыгал на здоровой ноге. Такой, правда, она оставалась недолго — Юрий Павлович резко впечатал сапог в нижнюю треть вражеского бедра, тут же повторил, и амбал всей тушей шмякнулся на помост, крепко ударившись при падении затылком. Голова его не подымалась, тело лежало расслабленно. Среди почтеннейшей публики пронесся вздох разочарования — ох, не такого финала ожидали многие. Ну что ж, попадалово так попадалово — выругались в сердцах несчастные, погрозили небу и, скорбя по собственным денежкам, потихоньку начали на своих «ягуарах» и «мерседесах» разъезжаться.

Не все, правда, запечалились, глядя на разбушевавшегося Савельева. Например, пожилой мужичок с золотыми зубами и бриллиантовым «Ролексом», скромно ужинавший в углу, при виде Юрия Павловича вначале чуть не подавился лобстером, потом всмотрелся повнимательнее и, уже широко улыбаясь, вытащил сотовый «Бенефон»:

— Лось, в гадюшнике Хвост прорезался. Да, тот, который нас на сто кусков кинул, я его с фронта срисовал. Да, одной машины за глаза, шевели грудями.

Савельева тем временем, к слову сказать, весьма неохотно, наградили тридцатью бумажонками с унылым фэйсом дяди Франклина, и под восторженными женскими взглядами он направился в сортир умываться. Душу его все еще переполняла ярость, дико хотелось заехать кому-нибудь в бубен, так, чтобы вдрызг. Едва не хряпнув туалетчика кулачищем прямо в слюнявую пасть, Юрий Павлович сунул голову в прохладу водяной струи. Подождал, пока не полегчало, отфыркнулся, утерся вафельной свежестью полотенца, и в этот момент, мягко ударившись в затылок, внутри его черепа проснулся знакомый голос: «Иди, поклонись Хармакути, да озарит свет летящей звезды тебя коленопреклоненного, распростертого у ног его».

Двигаясь как во сне, Савельев отбросил полотенце, устремил свой взгляд куда-то высоко в небо и, странно подволакивая обе ноги сразу, неторопливо побрел на парковочную стоянку. Морозило, с неба валилась пороша. Когда, глубоко пробороздив выпавший снег подошвами, он принялся открывать свою «восьмерку», в позвоночник ему уперся ствол «Стечкина», и сразу же кто-то сильно ударил по почкам:

— Руки на капот, сука!

Боли Юрий Павлович не ощутил — голос в голове заглушал все чувства, однако понял, что сознание его стремительно переместилось в совсем иной временной пласт. Повернувшись, он отшагнул в сторону и увидел трех амбалистых быков. Один из них на удивление медленно возвращал после удара ногу, второй, видимо ничего не успев сообразить, упирался стволом в пустоту, а третий крайне неспешно тащил из кармана наручники. Получилось что-то очень похожее на скульптурную композицию с аллеи бандитской славы. Голос в савельевской голове внезапно сделался похожим на гром: «Убей их, Хармакути ждать не может».

Энергия удара, как известно, пропорциональна квадрату скорости, а та обратно зависима от времени. Шлепнув обладателя ствола ладонью по затылку, Юрий Павлович без труда снес ему полчерепа. Этого, похоже, даже не заметил никто — второй боец все еще тянул назад свою ногу, его коллега продолжал неспешно возиться с наручниками, а у запаркованного неподалеку «ягуара» начали по миллиметру открываться двери.

«Ф-р-р». — Почти не ощутив сопротивления, Савельев глубоко всадил кулак в грудь любителя пинков по почкам, ударом сапога разворотил брюшную полость еще здоровому участнику скульптурной группы и, удивляясь отсутствию крови, направился к бандитской лайбе. Салон в ней уже осветился, сквозь окна были видны хари еле шевелившегося экипажа. Рванув дверь, Юрий Павлович легко сорвал ее с петель.

Выражение бандитских вывесок не изменилось — хозяева их просто не успели въехать в происходящее, а Савельев уже вонзил свой палец рулевому глубоко в глазницу, тут же вырвал горло сидевшему на командирском месте пассажиру и, вышвырнув их из машины, вдруг понял, что привычное восприятие мира возвратилось к нему. В ноздри шибануло запахом бойни, бросились в глаза кровавые разводы на снегу, а в голове, все заглушая, раздалось: «Торопись к Хармакути, поклонись божеству Востока».

Подчиняясь чужой воле, Савельев погрузился в «ягуар». Мягко заурчал мощный двигатель, и в облаке снежной пыли Юрий Павлович рванул на стрелку с египетским чудом. При этом взгляд его был направлен куда-то высоко в звездное морозное небо.

— Интересная история, просто арабские сказки какие-то. — Таисия Фридриховна рассмеялась до того заразительно, что доктор Чох с Катей тоже заулыбались. — Роман можно написать, бестселлером будет.

Гостям подполковница была рада — нынче пришла со службы как собака злая, коты, ободрав на входных дверях утеплитель, гадостный настрой только усугубили, и тут как раз кстати пожаловала Бондаренко, да не одна, а с начальством своим, хоть и мужиком, но приятным. Наплели всякой фигни про кольцо египетское, словом, мистика, но интересно, а чего, спрашивается, огород-то городить? И так ясно, что Савельев родного брата пришил и установочными данными его прикрылся. Любой следак дело это размотает в шесть секунд, но зачем воду-то мутить — живет с ним Катерина и ладно, опять-таки беременна от него. Все зло в этом мире от мужиков, лучше бы их, сволочей, и не было.

— Ну, может, и похоже это на сказку, но существует лептонно-электромагнитная гипотеза, согласно которой энергоинформационная структура, суть душа человеческая, — доктор наук Чох улыбаться перестал и заглянул Таисии Фридриховне в глаза, — практически бессмертна и в состоянии оказывать воздействие на предметы физического плана. Итак, сдается мне, милые барышни, что добровольцы на сегодня отсутствуют, или я не прав?

Подполковница, показав острые белые зубы, снова расхохоталась, Катя, улыбнувшись мило, как бы невзначай дотронулась до своего уже заметного живота, а Игорь Васильевич, веселья не поддержав, отхлебнул чаю:

— А я, пожалуй, сегодня к ночи ближе прогуляюсь к этим сфинксам, — и почему-то сразу же вспомнил об узком железном ящике, в котором хранил пятисотый «Моссберг».