— Доподлинно помню. — Улыбаясь возможности помочь хорошему человеку, Пантюхов долил заварки и распушил седые, завитые кверху усищи. — Находился он на Петроградской стороне, меня как-то майор подвозил в ту сторону.

Вроде бы делать здесь уже было нечего, однако, чтобы хозяев уважить, Астахова торопиться не стала и поднялась, только когда беседа за жизнь иссякла.

— Спасибо за чай и дружбу.

Утро следующего дня выдалось хлопотливым. Вначале случился завал на службе, и только-только, одолев напасть, Таисия Фридриховна решила расслабиться, как нагрянули хмыри из прокуратуры — душу мотать. Битый час подполковница строила куру, прикидывалась шлангом, крутила восьмерку — мол, не знала, не догадывалась, не брала. В роддом на Петроградскую сторону сумела вырваться лишь после обеда.

В обшарпанном приемном покое она показала ксиву и, получив белесый халат вместе с кратким разъяснительным инструктажем, направилась по лестнице на второй этаж. Своего кабинета у заведующей не было. Отыскав в конце коридора ординаторскую, Таисия Фридриховна открыла жалобно заскрипевшую дверь:

— Вечер добрый, как мне найти Зою Павловну?

— Долго искать не придется, это я. — Пожилая осанистая дама поставила на стол чашку с кофе и внимательно посмотрела на гостью: — Что за вопрос у вас?

— Полагаю, времени много не займет. Подполковник Астахова, из главного управления. — Она ловко развернула красную книжицу и, не давая прочитать свою сугубо хозяйственную должность, довольно косо посмотрела по сторонам. — Меня интересует человек один, работавший здесь раньше.

Как-то само собой получилось, что люди в белых халатах, мирно сидевшие рядом, вдруг разом допили свой кофе и кинулись выполнять врачебный долг, а подполковница придвинулась к заведующей поближе:

— Человека этого звали Ириной Константиновной Берсеньевой.

— Как вы сказали? — Голос Зои Павловны внезапно задрожал, и случилось неожиданное — она пустила слезу, сразу же превратившись из надменной руководительницы медучреждения в седую шестидесятилетнюю женщину. — Господи, какая нелепая смерть!

— Да, этого не избежать никому. — Внутренне страшно обрадовавшись, подполковница изобразила на своем челе глубокую скорбь и томно завела глаза к небу. — Так вы помните ее, Зоя Павловна?

— Как я могу забыть свою лучшую подругу? — Та перестала плакать и вытерла свой покрасневший нос выцветшим кружевным платочком. — Столько пережито вместе — мы дружили еще с училища, я ведь тоже начинала медсестрой.

Чтобы успокоиться, она молча допила остывший кофе. Покачав горестно головой, заведующая уставилась на подполковницу:

— А вам-то какое дело до Ирочкиной жизни?

— Понимаете, Зоя Павловна, — Астахова сделалась задумчиво-печальной и глубоко вздохнула, — долгое время у Ирины Константиновны не было детей, а где-то в начале шестидесятых появился сын Миша. Вам известно что-нибудь об этом?

— Мне и не знать? Да если хотите, именно благодаря моим стараниям она этого ребенка и усыновила. Будете? — Заведующая бухнула в чистый стакан растворимого кофе, плеснула кипятку и пододвинула гостье. — Сахар — вон там.

Она указала на пол-литровую банку и налила из чайника в свою чашку:

— Вы ведь женщина, наверное, поймете. У Ирочки был инфантилизм матки, забеременеть и родить она в принципе не могла, так что, когда произошел у нас тот случай, я ей и говорю, мол, забирай ребенка, это судьба. — Заметив крайнюю заинтересованность в астаховских глазах, Зоя Павловна поведала историю действительно занимательную.

Примерно в году шестидесятом к ним в роддом поступила несовершеннолетняя первородящая, естественно, незамужняя. Рожала тяжело, порвалась вся, однако, что бы вы думали, произвела на свет двойню — мальчиков-близняшек. Вроде бы все хорошо, а затем случилось что-то ужасное и совершенно непонятное. Когда в первый раз молодой мамаше привезли сыновей для кормления, на нее как затмение нашло — глаза закатила, пена изо рта, и давай одного из младенцев душить, громко вереща при этом дурным голосом.

— Знаете, до сих пор у меня в ушах крик этот звенит. — Зоя Павловна вздрогнула и поставила чашку на стол. — Что-то вроде: «Возьми его себе, владыка Востока». А самое непонятное в другом: как только полуживого ребенка отобрали у нее, она успокоилась, накормила второго и уснула, будто и не случилось ничего.

Заведующая закурила. Деликатно выждав время, Астахова тронула ее за рукав:

— Зоя Павловна, а нельзя ли узнать, как звали ту первородящую?

— Можно конечно. — Шумно вымыв у раковины лицо, заведующая вытерла глаза и, не глядя на подполковницу, направилась к дверям: — Подождите, я недолго.

И правда, минут через пятнадцать она вернулась, держа в руке пожелтевшую от времени медкарту несовершеннолетней первородящей — Ксении Тихоновны Савельевой.

Юрий Павлович Савельев сидел скрючившись в самом дальнем углу подвала и, жмурясь, выглядывал на улицу через пролом в стене. Очень хотелось пить, но вода в радиаторе отопления закончилась еще месяц назад. Чтобы хоть как-то обмануть жажду, он прижимался языком к ржавому железу трубы и быстро сглатывал набегавшую тягучую слюну.

Совсем недалеко от его подвала находилась глубокая бетонная яма с чистейшей, неотравленной влагой, но идти туда сейчас было нельзя, потому что солнце стояло еще высоко, и его палящие лучи мучительно убивали все живое.

Савельев уже не помнил точно, сколько времени прошло с той поры, когда вдруг подул холодный ветер и принес черно-фиолетовые тучи, из которых на землю стали падать градины размером с кулак. Потом заблистали молнии, поджигая все, что могло гореть, и наконец раздался звук, представить который невозможно, отчего твердь земная пошла волнами, а из проломов хлынуло на сушу огненное море. Людей погибло тогда во множестве, а на небо взошла красная пятиконечная звезда, и видевшие ее свет стали не живые и не мертвые, но словно безумные двуногие твари. Нестройными толпами бродили они аки волки рыскающие, сея повсюду разорение, и светились адским пламенем три шестерки на их челах.

А потом упала та звезда на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны. И вышел оттуда дым, как из большой печи, и явились на свет всадники, имевшие на себе брони огненные, гиацинтовые, а у их коней головы были как у львов, а изо рта их выходили огонь, дым и сера, хвосты же были у них как у скорпионов, и в них были жала. И вел их ангел бездны по имени Аввадон, и в те дни люди, кои не были отмечены числом дьявольским, искали смерти и не находили ее.

Между тем от развалин по земле потянулись длинные тени, постепенно исчезая, — багрово-красный диск солнца нехотя уходил за горизонт. Все вокруг окутала мрачная серость сумерек, и медленно стал опускаться на мертвый город гнойно-зеленоватый светящийся туман.

Мгновенно Юрий Павлович отпрянул от проема. Приложив к носу сложенное вчетверо полотенце, крепко закрыл глаза, пытаясь вдыхать как можно меньше полного отравы воздуха. За стеной уже стало вовсю слышно бряцанье панцирных пластин, стук копыт о землю и голоса громоподобные, нечеловеческие — это сновали в тумане Губители, выискивая Неотмеченных печатью. Внезапно в ночи раздался крик. Даже представить трудно, что мог так кричать человек, но вопль повторился снова и затих, а Савельев, вообразив, что сделалось с несчастным, вздрогнул и, обхватив голову руками, замер.

Наконец гнойная пелена тумана рассеялась. На небе показалась луна, ныне все время полная, цветом напоминающая сгнившую заживо плоть. В зловещем свете ее стали видны обломки разрушенного, сгоревшие на корню деревья и мертвая земля, лишенная всякой растительности, зато обильно политая человеческой кровью.

Стараясь двигаться бесшумно и вслушиваясь в каждый ночной шорох, Савельев выскользнул из пролома, секунду переждал и, огибая лужи с отравленной водой, метнулся к нагромождению бетонных плит, покореженного железа и мусора. Услышав звуки раздираемой плоти, он глянул в их сторону и, вздрогнув, побежал еще быстрее — скопище огромных черных крыс доедало оставшееся от плоти пойманного Губителями человека.