Противники вновь закружились, настороженно пробуя пальцами траву под ногами. Тамийа-химэ крикнула и бросилась вперед, атакуя.

   Абу аль-Хайр просто сидел. У него не было сил встать и вернуться. У него вообще не было сил.

   И вдруг со стороны внутренних покоев - откуда он только что вышел - раздался пронзительный женский крик.

   Арва ахнула и тут же подскочила на тростниковом коврике, запахивая хиджаб. Абу аль-Хайр ахнул следом.

   Из темноты на них, мелко перебирая ножками в белых-белых носочках, придерживая разъзжающееся в стороны запашное платье, выскочила женщина с голым лицом сумеречницы. И, увидев ошалевших ашшаритов, отчаянно закричала:

   - На помощь! На помощь! Скорее! Князь Тарег Полдореа изволит убивать княгиню Тамийа-химэ! По-мо-гитеееее!...

   И, все так же истошно голося, засеменила дальше - видимо, ей казалось, что это она бежит, причем быстро.

   - Аааааа!...

   Абу аль-Хайр неожиданно для себя вышел из тупого оцепенения и бросился вперед.

   - Куда! Куда, о Абу Хамзан! Там же харим! - верещала сзади Арва.

   Таких, как он, взбудораженных криками и наплевавших на приличия, оказалось немало. Грохоча и цокая каблуками по доскам и изразцам полов, они неслись через дворики и арки, стараясь не смотреть по сторонам, откуда до них доносились истошные, заполошные крики и проклятия женщин. Уже потом Абу аль-Хайр спросил себя, куда бежал и почему безоговорочно доверился бегу этой странной толпы - а если бы они ошиблись направлением и ломились вовсе не туда, куда надо?

   Произволением Всевышнего их вынесло прямо к цели - потом стало понятно, почему.

   Бежавший впереди молодой человек в простой белой чалме и стеганом зимнем халате налетел на раскинувшего руки сумеречника. Как большая серая бабочка, тот закрывал рукавами арку:

   - Нет!

   - Прочь с дороги! - закричал молодой человек, и Абу аль-Хайр понял, что это халиф.

   У аль-Мамуна было такое лицо, что ятрибец его не узнал. Да и мудрено было узнать: Абу аль-Хайру еще не придилось видеть своего повелителя в таком бешенстве.

   - Нет! - в отчаянии крикнул сумеречник. - Не пущу! Он убьет всех! Всех! Не подходите! Вы не видите... не видите его...

   Самийа запнулся и в отчаянии широко раскрыл глаза. Бледную острую мордочку искажал совершенно человеческий страх.

   И тут они услышали. Женский яростный вскрик. Короткий лязг мечей. Вопль боли - не женский. Орал Тарик. Ори-ори, чудище. А потом - долгий согласный вопль на аураннском.

   Загораживавший дорогу сумеречник ахнул и кинулся в арку.

   Все бросились следом.

   И ударились о стену из расплавленного стекла, которая стремительно неслась вместе с ними куда-то в черную темень.

   В странной тишине, где все бесшумно двигались и раскрывали рты, Абу аль-Хайр, словно в вязком сне, переставлял ватные ноги и шел, шел вперед.

   В прямоугольном просвете серого утра он увидел рассветный сад. Траву. Яркое розовое пятно на траве. Платье розового шелка, бледное лицо, черная волна волос. Цвета размыто подплывали, словно глаза слезились.

   Над розовым пятном, пошатываясь, стоял кто-то высокий. А потом сложился и рухнул в траву - странным, плавным, замедленным движением.

   На мужчин, бессмысленно столпившихся на террасе, из глубины сада нетвердой походкой шла женщина с длинным, залитым кровью мечом, вся опоясанная болтающимися рукавами. Из-за вороха свисающих с талии ярких платьев Абу аль-Хайр не сразу понял, что на бедре у женщины - длинный красный порез.

   С жалобным писком к ней тут же метнулась целая стая парусящих рукавами простоволосых аураннок.

   - Он еще жив? - голос аль-Мамуна звучал очень отстраненно.

   - Жив, - ответил ему кто-то за спиной.

   Абу аль-Хайр обернулся на не очень приятный, дергающий изнутри голос. И невольно отшатнулся: о Всевышний, разве такое бывает - как будто кожу и волосы ашшарита натянули на череп сумеречника. Джунайд, догадался он, борясь с отвращением. Загадочный шейх суфиев из ар-Русафа.

   - И ты еще отговаривал меня... Все все меня отговаривали... - с горечью пробормотал халиф.

   - Это бесполезно, - спокойно прикрыл и открыл свои... перелицованные, нечеловеческие глаза Джунайд.

   - Что бесполезно?

   - Наказывать его.

   - Хм, - недоверчиво отозвался аль-Мамун.

   - Он все равно ничего не поймет. К тому же в данном случае сильнее всего он накажет себя сам.

   - А что... произошло? - тихо спросил халиф.

   - Видимо, Майеса бросилась между ними. Или к ним. А он... отмахнулся.

   Абу аль-Хайр вспомнил жидкое стекло вместо воздуха и сглотнул. Бедная девушка...

   - А почему... он...

   - Потому что техника очень хорошая, - глуховато отозвался из-за спины голос Якзана аль-Лауни. - Как опытный мечник сдерживает удар, не давая ему уйти на излишнюю глубину, так опытный маг способен отмеривать Силу. Князь Полдореа, кстати, совершил один из самых благородных поступков, которым мне приходилось быть свидетелем. Он заметил девушку, когда было слишком поздно - но попытался остановить удар.

   - Сумеречники говорят в таких случаях - хлебнул, - бесстрастно пояснил Джунайд. - Прерывать выброс Силы очень, очень опасно.

   - Он выживет, - пожал плечами Якзан аль-Лауни.

   - А девушка? - неожиданно для себя спросил Абу аль-Хайр.

   Ее как раз поднимали с травы. Голова с тяжелой волной черных волос свисала, как у сломанной куклы. Даже Тарик - у него вся морда залита была кровью из носа, а через грудь и правое плечо шла длинная резаная рана, хорошо его секанула аураннка напоследок - выглядел лучше. У него хотя бы текла кровь. А сумеречница казалась не просто безжизненной - выпотрошенной.

   - Время покажет, - сдержанно ответил Джунайд.

   Лаонца рядом, конечно, уже не оказалось.

   Усаживаясь на войлочную подушку, аль-Мамун огляделся - ему еще не приходилось бывать в покоях здешнего дворца, отведенных Якзану аль-Лауни. Стертые рыжеватые ступени сбегали в крошечный квадрат двора. В середине голубело холодное окошко прудика. В нем плавали желтые сухие листья торчавшего над черепичными крышами тополя. Снова налетел ветер - погода стремительно портилась, с моря тянуло серыми рваными тучами, обещавшими моросящий дождь. Басра...

   - Приведи его, - нахмурившись и поправив чалму, наконец сказал халиф.

   Нерегиля он отправил под домашний арест в комнаты хранителя ширмы. Якзану служили сумеречники и мелкие джинны, которые выгодно отличались от людей тем, что их невозможно было подкупить или заставить обойти приказ. А приказ был - никого к нерегилю не впускать и охранять, как зеницу ока.

   Две недели заточения самийа протекли очень тихо - тем более, что зажило на нем все, как на бродячей собаке.

   Впрочем, тихо - не значит приятно. Мало кому понравилось бы сидеть взаперти и ждать, когда тебя поведут на казнь. Ни на что другое Тарику, конечно, надеяться не приходилось.

   А вот у эмира верующих две недели прошли в сплошных хлопотах. Старый Иса ибн Махан сказал: "Прости меня, о мой халиф, но я слишком стар для должности вазира барида". И предложил поручить все дела этому храброму ятрибцу... или мединцу?.. одним словом, Абу аль-Хайру ибн Сакибу. "Если справится - я буду знать, что у меня есть преемник", поглаживая бороду, кивал сам себе начальник тайной стражи аш-Шарийа.

   Абу аль-Хайр - как и Якзан, впрочем - сказал: не всякий, кто явится и будет требовать казни нерегиля, виновен и участвует в заговоре.

   Начальник местного отделения барида, нужно сказать, от таких советов воздержался. Он пришел на прием к эмиру верующих в садовые покои. В комнате расстелен был розовато-коричневый лаонский ковер. На ковре лежали подушки розового шелка. Мирадор покоя выходил в розовый сад. А на шелковой розовой подушке сидела прекрасная девушка-невольница - закутанная в легчайший розовый шелк. Ибн Заки просто обмер, когда увидел такое великолепие. И аж застонал, выражая надежду, что халиф счастлив и доволен в такой роскоши.