В отличие от обычного, глубоководное погружение происходит поэтапно, и по времени оно более продолжительно. Лодка из надводного положения переходит в позиционное, когда из воды торчит лишь ограждение рубки, затем уходит на перископную глубину. Так начинается глубоководное погружение. Весь личный состав расставлен таким образом, чтобы ни один укромный закуток в трюме, ни одна шхера не оказались без присмотра. Все переборочные, каютные двери и люки находятся в открытом положении. Через каждые 50 метров производится доклад глубины, по громкоговорящей связи из главного командного пункта поступает команда: «Осмотреться в отсеках». Каждый осматривает порученный участок и докладывает. Операция длится не час и не два, так как в таком важном и ответственном деле торопливость и спешка излишни. Наконец достигается заданная глубина. По всей лодке вырванных клапанов и сальников не отмечено, лишь в трюме одного из отсеков зарегистрирована незначительная фильтрация воды. Чтобы проверить работу главных механизмов, какое-то время лодка должна освоиться на максимальной глубине, заодно совершается архиважное дело... Вот какое.

Погружение на глубину 320 метров явилось первым не только для лодки, но и для большинства членов экипажа. А это в свою очередь связано с обязательным обрядом посвящения молодых моряков в подводники. Ритуал проходят все, он весьма специфичный и занятный, память о нем сохраняется на долгие годы. Когда стрелка глубиномера, размещенного у кормовой переборки первого отсека, над системой пожаротушения ВПЛ (воздушная пенная лодочная), останавливается на отметке «320», лодка прекращает погружение. Отсеки сотрясаются от восторженных восклицаний состоявшихся подводников. Появляется осознание, что над тобой — многометровая толща воды, в которой человек может выжить только под защитой высокопрочного металла. Через выпускной клапан глубиномера, сообщающегося с забортным отверстием, набирается морская вода в круглый плафон от лампы освещения. Для каждого кандидата в подводники набирается полная чаша.

Нас, новичков (гражданские не в счет), собралось пятеро: командир БЧ-3, он же командир первого отсека Виктор Степанович Николаев; старшина команды торпедистов, мичман Виктор Киданов; старшие торпедисты — я и старшина Петр Оверко; а также трюмный специалист, мичман Сергей Рассказов. Забортная вода в плафоне слегка пузырится, прямо как шампанское в бокале. И это понятно. Ведь на глубине она сжата тридцатью двумя атмосферами и, попадая в отсек, где давление обычное, чуть ли не пенится. Каждый должен выпить ритуальную чашу (наполненную Японским морем) до дна. Замечу — задача не простая. Выполнить можно только в возбужденном состоянии, вызванным осознанием погружения. Примеров невыполнения условий ритуала не знаю.

Затем Николай Степанович выдал граммов по пятьдесят спирта на каждого. Микрофлора моего желудка агрессивно встретила своих глубоководных собратьев, пришлось приложить максимум усилий, чтобы удержать получившуюся смесь внутри. И если бы не своевременная дезинфекция желудка, то не избежал бы я диарейных последствий. На этом испытания не заканчивались. Участники посвящения должны были поцеловать подвешенную к подволоку кувалду, смазанную ЦИАТИМом (в аббревиатуре ЦИАТИМ заключено название Центрального Института Авиационного Топлива и Масел, разработавшего смазки для наших приборов и механизмов). Нам еще повезло, некоторым пришлось целовать АМС (смазка АМС-3 предотвращает коррозию механизмов кораблей, подводных лодок, гидросамолетов; изготавливается из высоковязкого нефтяного масла, загущенного алюминиевым мылом стеариновой кислоты), темного цвета — более неприятное и противное техническое масло. Кувалда не просто висела, а раскачивалась, как маятник. Тут могло и не повезти, так как, плохо рассчитав угол упреждения, можно было в кровь разбить губы.

Вывод: Посвящение в подводники предусматривало приобщение моряка не только к морю и глубине через пенящуюся морскую воду, но и к постоянной качке. Церемониал напоминал о необходимости выработать особенную координацию движений, чтобы уклоняться от колышущихся предметов и не травмироваться о них.

Розетка за шторой

Больше всего времени я проводил с другом детства Петром Калининым. Перед призывом на флот я около года работал брошюровщиком в типографии треста «Оргдорстрой». Начал получать зарплату и, конечно же, почувствовал себя взрослым. По обыкновению первая зарплата должна быть обмыта. Но я почти все деньги отдал маме, а в кармане оставил четвертной (25 рублей). С ними мы и направились в кафе «Мядуха», что напротив стадиона «Динамо». Погуляли так, что не рассчитали финансов и остались должны. Пришлось уговаривать официантку поверить нам на слово, что завтра мы принесем недостающие деньги. Она поверила, и мы свое слово сдержали. Сегодня такое вряд ли возможно. На следующий день мы совсем обнаглели. Долг-то отдали, да не совсем точно истолковали доброту этой женщины, начали глупо приставать к ней с ухаживаниями. Но она оказалась умницей, и на наш вопрос о ее имени дала исчерпывающий ответ:

— Меня зовут Ка-Пэ-Зэ, мальчики.

Кстати, КПЗ — это камера предварительного заключения, ныне ИВС — изолятор временного содержания. От такой недвусмысленной шутки наш пыл значительно поугас.

После того поучительного опыта прошло более двух с половиной лет. И воспоминания о нем окутывались юмором и легкой усмешкой. Но теперь я был мичманом Краснознаменного Тихоокеанского флота, а Петр Калинин — выпускником Художественного училища, женатым человеком. Он женился на медсестре и жил в просторной новостройке, раскинувшейся на месте бывшей деревни Шабаны.

Посещение Петиного жилища запомнилось комичным казусом. Обязанности художника-оформителя дворца культуры Минского автомобильного завода, куда он был направлен на работу, мой друг исполнял со всей ответственностью и осознанием долга. Зато его творческая хулиганско-юморнная и озорная натура ничем не сковывалась в бытовой обстановке. Дома, на стене гостиной, Петр нарисовал женскую фигуру в полный рост. Увидел я ее не сразу, и дал ему меня разыграть.

Мы пригубили ликер с поэтическим названием «Абрикосовый водар» из высоченных фужеров чешского стекла и решили послушать записи, сделанные на бобинном магнитофоне:

— Есть песни Высоцкого. Хочешь послушать? — спросил Петр.

— С удовольствием!

— Вон вилка от шнура, — он махнул рукой куда-то в сторону окна. — Воткни в розетку.

— Не вижу розетки… — бубнел я, шаря глазами по стене.

— Отдерни штору — увидишь, — и по лицу гостеприимного хозяина, приготовившего сюрприз гостю, скользнула хитроватая улыбка.

Со шнуром в руках я повернулся к окну, отдернул штору и оторопел. Видимо не зря Петр посещал уроки профессионального мастерства и рисовал женские тела с натурщиц. На меня бесстыдно уставилась нагая искусительница.

Так, где же розетка? Я опустил взгляд, и вдруг моя рука непроизвольно дернулась за спину. Там, где возвышался мохнатый холмик, прикрывающий детородный орган, и была талантливо оформлена художником злосчастная розетка.

Розыгрыш удался на славу. Мои конвульсивные движения вызвали у Петра гомерический хохот. За эту шутку я на него нисколько не обиделся, она была в духе нашего возраста. Наоборот, веселое настроение тогда не покидало меня весь день. Да и сегодня, вспоминая этот случай, не могу удержаться от улыбки.

На флаг и гюйс смирно!

Служба в экипажах на подводных лодках, находящихся в первой линии, сумасшедшая — все делалось быстро и бегом, в экстраординарном порядке и бешеном темпе. Создавалось впечатление, что если что-то сегодня не сделаем, то все будет перечеркнуто войной, которая начнется сию секунду или через час. Сказанное подтверждают слова историка флота Николая Андреевича Черкашина, опубликованные в книге «Чрезвычайные происшествия на советском флоте»:

«Атомный и дизельный подводный флот страны был самым крупным в мире по числу кораблей и, пожалуй, самым напряженным по коэффициенту эксплуатации, по длительности и дальности океанских походов».