Я прислушался, не собираясь тут же распахивать ворота и вылетать на улицу, рассматривая поверженного врага. Снаружи было тихо, похоже, трех моих посланников калибром семь шестьдесят два хватило с лихвой. Однако это не мог быть медведь, дверь, что перекрывала проход в избу, под силу было выломать лишь стаду бурых, но те в стада не собираются, оставаясь сугубо индивидуальными животными. Слоны и носороги тут не водились, да если бы и водились, тремя пулями из карабина я бы их только разозлил, думаю, что и медведя я не завалил бы так успешно.

Я прошел в комнату и выглянул в окно, пытаясь рассмотреть то, что лежало перед крыльцом. Но ни одно окно не выходило во двор так, чтобы мне хватило угла обзора, я лишь захватывал краешки ступенек, то, что было перед ними, я не видел. Оставалось надеяться, что незваный гость был уже мертв.

Вернувшись в предбанник, я обнаружил странную штуку: скоба, которая должна была вылететь при следующем ударе снаружи, целехонька сидела на месте, без видимых изменений. О недавней стычке напоминали лишь три аккуратных отверстия в двери. Я даже потрогал руками стальной крюк, пытаясь его расшатать и вытащить из балки, но он сидел как влитой и его ничто не способно было сдвинуть с места. Я даже моргнул пару раз, пытаясь скинуть наваждение, но скоба была на месте, что бы я ни делал. Не помогли щипки правой и левой ладони, если это и был сон, то весьма реалистичный. Здесь творилась одна из тех чертовщин, которые описывала она в своем дневнике, я начинал ощущать себя Алисой в зазеркалье, вот-вот выскочит кролик и увлечет меня в нору, где абсурда было больше, чем здравого смысла. А может, я уже был в этой диковинной стране?

Как в тумане, я откинул засов в сторону и вышел на крыльцо, держа карабин так, чтобы его было легко вскинуть в боевое положение. Деревянные доски, по которым я ступал, были залиты кровью, словно здесь недавно освежевали барана. Я однажды наблюдал эту процедуру на Северном Кавказе, честно сказать, потом я не мог есть блюдо, приготовленное из бедного животного, которого резали живьем, чтобы еще не остановившееся сердце вытолкнуло больше крови. Здесь было что-то похожее. Я посмотрел туда, где была первая ступенька, именно оттуда я слышал стук упавшего тела. В траве, заливая ее собственной кровью, лежала симпатичная темноволосая женщина лет тридцати, в заношенных джинсах и полосатой футболке. Три аккуратные дырки в груди говорили о ранении, не совместимом с жизнью, взгляд ее уже остекленел и был неживым, кожа прямо на глазах становилась бледной. На миг я ощутил тошноту и головокружение, с трудом удержался на ногах и словно в забытьи спустился вниз по лестнице, отбросил в сторону карабин и упал перед ней на колени. В том, что это она, не было сомнений, именно она жила в этом городе долгие годы, она выжила в той передряге много лет назад с тем, чтобы я в приступе, наполненном фантомами, застрелил ее. Не знаю, откуда пришло это понимание, но я был твердо уверен, что ее дневник я только что закончил читать. Единственный человек, который мог пролить свет на то, что здесь происходит, человек, в ногу шагавший с кошмарами, в которые превращалась моя жизнь. Она не могла выламывать дверь, она не могла повредить скобы и не повредила их, все это было в моем воображении, мне всего лишь показалось, причудилось, и я убил ее. Но все было так реально…

Котенок выскочил на улицу, ловко спрыгнул с крыльца на траву и начал обнюхивать ее лицо, старый знакомец, который не вырос ни на миллиметр за эти годы и оставался все тем же котенком с огромными глазами. Я как-то уже привык к этой мысли, но почему-то она вновь въелась мне под корку. В такие моменты голова становится ясной и в ней проносится миллиард мыслей в секунду, кажется, что мозг сейчас перегрузится и закипит. Я уже успел подумать о том, что меня посадят на Большой Земле за убийство, с другой стороны – никто не знал о том, что она до сих пор жива, цинично? Да, цинично, но в здешних обстоятельствах цинизм допустим, здесь вообще не существовало норм и морали. Следующая мысль была о ее родителях, думавших о том, что дочь их бесследно сгинула в тайге, но она здесь жила, словно Робинзон Крузо в заточении безбрежного океана. Одна на маленьком острове…

… Потом меня озарило, эта мысль пришла в голову внезапно, даже не знаю, что именно навело меня на нее. Дневник? Безусловно, в нем был ответ, но роль свою сыграла та самая скоба, именно она сказала мне о том, что в этом мире безумия можно выжить. Степаныч в каждой строке дневника говорил об этом, сам не понимал, но говорил. Или понимал? Его-то Еж не тронул, он знал, в чем его сила и молчал? Зачем, что он пытался доказать? Он оставался для меня загадкой. Я сразу должен был все увязать вместе, клещи, что ходили строем, все эти темные фигуры, тайга, сжирающая людей, а самое интересное и лежащее на поверхности – это их путешествие на вездеходе… И как я раньше не догадался? …Сатана или Еж, пришедший к Женьке с Юлей… так бывает со всеми головоломками, когда ее решишь, не можешь взять в толк, как же ты раньше не додумался до такого элементарного ответа, лежащего на поверхности? Черт возьми!

В припадке радости я вскочил с места, почти подпрыгнул и готов был оббежать двор кругом, со стороны я, должно быть, напоминал психа, который только что хладнокровно застрелил человека и скачет на его костях с расплывающейся на все лицо улыбкой. Но я ничего не мог с этим поделать, Большая Земля ждала меня. И я орал во всю глотку так, чтобы Еж меня слышал: – Я понял тебя!

Я кричал еще что-то насчет своей гениальности, которая так легко дарила мне свободу, а ведь я чуть было не остался в этой тайге, Ежу я был не нужен, он хотел избавиться от меня, но не успел.

Чертова вода, не знаю, что там было в ней, но пить ее было нельзя, то ли вирус, то ли бактерии, может, химия, хотя в последнем не уверен, но эта зараза вызывала сильнейшие галлюцинации, галлюцинации, имеющие что-то общее, какую-то разумную составляющую, управляющую людьми. Звучит как бред сумасшедшего, но это так. Это был массовый психоз с хорошо продуманным сценарием, у каждого была в нем своя роль, написанная невидимыми букашками, обитающими в воде реки. Позабавившись с населением города вдоволь, Еж принялся за случайных людей, забредающих в город.

Это была река, это было то, о чем все время твердил Степаныч, но никто толком его не слушал, а я услышал. Ее наградили злой силой еще в незапамятные времена, охотник говорил о своей бабке, а та, в свою очередь, о своей, и цепочка эта уходила в века. Они наградили реку волей и разумом, потому что она обладала и тем и другим, она с легкостью управляла сознанием людей, демонстрируя им картинки несуществующего мира.Теперь я знал, как обмануть ЕГО, я знал, как выбраться из этих проклятых самим богом мест. Неистовый вопль то ли радости, то ли наступившего безумия вырвался из моей глотки, оглашая мертвые окрестности единственным живым звуком…

От автора

Пути, которыми попал этот дневник ко мне в руки, не менее фантастичны, чем та история, которую вы только что прочитали. Они заслуживают отдельной книги, и когда-нибудь я вас с ней познакомлю. Я попытался облечь эти записи в приемлемую форму, где-то пришлось домысливать (часть дневника была уничтожена водой, и ее совершенно невозможно было прочесть), где-то Саша был настолько подробен, что я просто перепечатал его записи. У меня нет уверенности в том, что сталкер выжил. Удалось ли ему выбраться из Ежа, прав ли он был в своих догадках, действительно ли вода в реке содержала некие организмы, способные вызывать массовые галлюцинации, мало того, могли ли они управлять волей людей и с какой целью делали это? Могу вас заверить, историю я изложил целиком и полностью, и мне от своего лица больше нечего добавить. По правде говоря, я не уверен в том, что эта история имела место быть, и потому заранее прошу прощения у жителей города Еж, вполне возможно, они и по сей день живут посреди суровой тайги, не зная печали и невзгод. Я пытался связаться с администрацией города, но, как мне объяснили, где-то на полпути между Большой землей и городом лет двадцать назад обрушились опоры линии передач, средств на их восстановление нет, потому город и по сей день остается оторванным от остального мира. Знающие люди говорят, что жители попросту подались в более обитаемые места (Саша утверждал, что исчезновение людей из города было мгновенным и произошло в сентябре девяносто четвертого года).