Вскоре Тимофей Степанович водрузил котелок над костром, залил в него воды из большой фляги и накидал в него каких-то припасов, очевидно, грозящими стать ужином, котелок закипел, распространяя приятные запахи, сразу же захотелось есть.

– Это по-нашему, – буркнул он себе под нос и подмигнул девчонкам. – Поди, проголодались?

– Есть немного, – ответила Женька.

Наконец Седой укрепил входную дверь и присоединился к общей компании.

– Ну что, мальки, что с вами делать? – Он потянул носом и расплылся в улыбке, уловив запахи, идущие от котелка.

– Что здесь происходит? – разделяя каждое слово, из своего угла спросил Миша, присоединяться к общей компании он не хотел.

– Тут сразу так и не ответишь… – хмыкнул Степаныч и посмотрел на своего спутника, будто спрашивая разрешения, тот лишь кивнул в ответ. – Плохие тут места, и давно это известно, еще моя бабка стороной обходила их, а до нее ее бабка, и так до сотого колена. Ягод полно, а никто не ходит, охотники, то бишь дед мой и прадед, и все прапрадеды тоже не совались сюда, но по иным причинам, дичи тут не водится, звери, и те за километр обходят.

– Откуда же тут город взялся? – прервал его Миша.

– А то неверующие красные пришли, – усмехнулся Тимофей Степанович. – Да и был ли город, пятьдесят лет стоял и маял жителей своих, мало ли кто сюда забредал, все равно все сгинули. Доходы тут были хорошие, жили-то хорошо, да не совсем, то один охотчик до леса пропадет, то второй, а потом и вовсе все пропали. Как не бывало, а Еж и город к рукам приберет, год-другой – плотину смоет, и город вместе с ней. Может, оно и дольше протянет, кто его знает, но внуки мои уже и помнить не будут о таком городе.

– Но как-то же они протянули тут пятьдесят лет и жилине плохо, и при чем тут Еж, вы про реку говорите?

– Как-то жили, а как – никто не знает, а толкую про реку, да, – Степаныч пристально глянул на Сандаля. – Еж своенравный, кого-то и не тронет, так оставит, кого-то к рукам приберет, дружка твоего и прибрал, и тебя хотел забрать, да не дался ты ему, не понравилось ему это, сам видел, что в тайге творилось.

– Да как может реке что-то понравится или нет? – Миша сорвался почти на крик, потом вовремя опомнился и остыл. – Она же неживая, течет себе, как и тысяча других рек, хоть бы что.

– Иные реки, может, и спят, не знаю. Еж тоже спал пятьдесят лет, и наша молодежь даже забредать сюда стала, а все прошлое считали бабкиными россказнями. Ан нет, жив он еще, просто отдохнуть решил, теперь, как видишь, не спит. Только глупец может отрицать то, что видел собственными глазами.

– Я видел тайгу, которая хотела меня сожрать, при чем здесь река – не знаю, да и плевать я на нее хотел. – Сандаль резко встал и зачем-то схватился за карабин. – Боря же там остался, не верю я в то, что он вот так взял и пропал.

К нему молниеносно подскочил Седой и легко вырвал карабин из рук.

– Угомонись! – он легко оттолкнул Мишу, и тот послушно сел в видавшее виды кресло. – Не важно, река или нет, ты сам понимаешь, что дороги в тайгу сейчас нет, сожрет любого и не подавится. Это тебе не городские игрушки, я сам не верю бабкиным рассказам. – Он мельком глянул на своего друга, тот лишь раздосадованно покачал головой. – Но я все видел своими глазами и многое чего еще видел, чему поверить не мог. И точно знаю, твой друг присоединился к тому, кого мы тут искали, и теперь уже и нам дороги назад нет, что-то не хочет, чтобы мы уходили. – К нему подошел котенок и ласково потерся о его ногу, Сергей брезгливо оттолкнул его в сторону. – Давно это у вас? – Он кивнул на животину.

– Пару дней, – ответила Женька, не понимая, к чему был задан этот вопрос.

– Слышал я о нем, и так же, как и ты, не верил во все это. – Он снова оттолкнул от себя котенка, который настойчиво пытался потереться о его ногу.

– Его эта животина, – вмешался Тимофей Степанович. – Он как метка, говорят, все, кто его видел, сгинули без следа.

– Если все сгинули, откуда тогда рассказы? – усмехнулся Миша.

– Тут тебе ответить я не могу, может, и повезло кому, тот и рассказал, знаю одно – зла от него никакого нет, но и добра тоже. – Бабка моя мне про него заместо сказок страшных рассказывала, когда проказничал много. Мол, выберется кот из реки с огромными глазищами и отметит тебя для нее, а она уж своего не упустит. Правда, я его себе не так представлял, думал, побольше будет, этот кроха совсем, и не подумаешь о нем чего плохого, но тут со всем так, вроде и тайга, а через секунду голодный зверь.

– Ладно, хватит баек, давай попробуем твою стряпню, а там пораскинем, что нам дальше делать и как отсюда выбираться… – Седой направился к котелку, взял ложку и помешал похлебку. – Из чего сварганил?

– Да всего понемножку, – усмехнулся Степаныч, присоединяясь к своему другу.

Похлебка действительно удалась, было весьма вкусно, хотя и непонятно, из чего эта вкуснотища варилась. Тимофей Степанович был мастером походного ужина, все нахваливали его стряпню, кроме Миши, который сидел чуть в стороне и не принимал участия в общем обсуждении кулинарных достоинств их нового попутчика. Сандаль замкнулся, и даже девчонки, с которыми он был знаком не первый день, казались ему чужими. С Борей он проработал много лет, и они были не просто напарниками, они были лучшими друзьями не разлей вода. Казалось, они выросли вместе и были двойняшками, жизнь одного теряла всякий смысл, если рядом не было второго. Сколько всего они прошли вместе, он был уверен, так будет всегда, но у жизни были другие планы, жизнь придумала безумную картину, которая не имела ничего общего с реальным миром. Картину, которая была выдумкой неизвестного творца. Он не хотел быть одним из ее героев, он хотел остаться в сторонке в своей не такой уж и спокойной, но размеренной жизни, к которой он привык и с которой не хотел расставаться.

Они достаточно быстро поужинали, и несмотря на то, что было всего около шести вечер, а засобирались спать. День выдался тяжелым и выматывающим. Сандаль по-прежнему сторонился общей компании и даже не принимал участия в обсуждении завтрашнего дня. Руководство их маленькой группкой принял на себя Седой, к которому с уважением относился даже Тимофей Степанович, казавшийся этаким грубым мужиком, не способным прислушиваться к чьему-либо мнению. Девчонки лишь внимательно слушали, когда тот рассказывал свой план, собственно говоря, им отводилась маленькая роль следовать за отрядом и не дергаться ни влево, ни вправо. На Мишу тоже не возлагали великих надежд, утрата друга произвела на него такое впечатление, что, казалось, он еще нескоро отойдет от своих собственных мыслей и вернется к миру людей. После обсуждения было решено ложиться спать и набираться сил для завтрашнего дня, который обещал быть ничуть не легче сегодняшнего.

…Юля по обыкновению проснулась раньше всех, костер давно погас и испускал под потолок тоненькую струйку дыма. Женька мерно посапывала в соседнем спальнике, по-детски сложив руки под щекой. Седой спал прямо на голом полу, недалеко от баррикад, Тимофей Степанович, рассчитывавший поддерживать пламя костра всю ночь, уснул, сидя на сцене, котенок спал рядом с ним, смешно вытянув лапки.

Она медленно выбралась из спальника, так, чтобы не издавать лишнего шума и не разбудить остальных. В городе, помнится, сон не покидал ее до двенадцати часов дня. Отец часто будил ее по утрам, чертыхаясь и приговаривая, что она в очередной раз опаздывает на учебу. Здесь же она просыпалась рано и совсем не хотела спать, чувствовала себя так, будто на дворе наступил полдень и петухи давно отпели подъем солнца.

Она еще раз окинула взглядом зал, наполненный стульями с обшарпанной обивкой, и искра понимания пронзила ее от позвонка до темечка. Нигде не было видно Сандаля. Она резко вскочила и пробежалась из одного конца зала в другой, Миши нигде не было.

Услышав шум, на сцене беспокойно заворочался Степаныч, Седой же вовсе проснулся и, не понимая, смотрел на Юльку.

– Мишка пропал, – отчего-то ей захотелось назвать его именно так, хотя раньше она себе не позволяла этого, – его нет!