А обычные учителя, врачи, продавцы, плотники, сантехники вынуждены отвечать на самые неожиданные вопросы и выслушивать различные колкости в свой адрес.

— Так-так-так, последние три купе! Прячем доллары, и помните: вы едете от родственников со свадьбы! Со свадьбы, слышите? — кричит на весь вагон сердобольная проводница.

Люди, занимающие последние три купе — гастарбайтеры, едут с заработков и, понятное дело, везут деньги (разумеется, в долларах). Кто будет в Москве покупать гривны? А доллар — он везде доллар. Вот только по существующему законодательству, которое с удовольствием цитируют таможенники, гражданину Украины не положено ввозить в свою страну ни одного доллара!!!

Люди выходят из положения как могут. Кто-то специально вызывает для этого жену: женщинам ведь легче спрятать валюту. Доллары, оказывается, можно зашить в одежду, в обувь, положить в продукты, особенно в хлебо-булочные изделия перед выпечкой. Правда, предварительно их нужно обернуть фольгой (чтобы не пропитались тестом и не подгорели). Ну не будет же таможенник проверять все пирожки. А можно, обернув полиэтиленовым пакетом и привязав этот пакет за капроновую нитку к коренному зубу, просто проглотить, а потом, после станции Конотоп, эту ниточку легонько вытянуть…

Ну вот и Брянск. Несмотря на ночь, резко включается свет и в проеме появляются несколько человек в голубой форме. Не успеваю привыкнуть к свету, как возле меня оказываются двое — рассматривают сверхвнимательно положенный заранее на стол паспорт и не совсем вежливо просят показать содержимое дамской сумочки, а затем и большой дорожной сумки. Маленький старый телевизор таможенникам видно приглянулся.

— Девушка, а вы знаете, что на территорию государства Украины нельзя ввозить незадекларированную технику.

— Ну раз нельзя, — отвечаю я, — то забирайте. Пусть остается в родной России.

Таможенникам мой ответ нравится. Они просят телевизор поставить на стол для составления акта. Я прошу, чтобы в акте изъятия было полностью указано следующее: закон, согласно которому нельзя провозить старый телевизор на Украину, имена, фамилии, должности и звания изымателей.

Люди в голубом недовольно переглядываются и почему-то передумывают забирать у меня телевизор.

Но просто так им не хочется уходить, все-таки власть представляют, и начинают просить штраф в размере трехсот тридцати рублей или десяти долларов. Их аргументы изумительны:

— Неужели у жительницы Тюмени не будет каких-нибудь десяти долларов? Всего-то?

Я отрицательно качаю головой. Таможенники разочарованно уходят и начинают приставать к гастарбайтерам. Тут им повезло куда больше. Один из несчастных спрятал деньги в мыльницу, и радостный таможенник просит его ночью сойти с поезда. Но поскольку выходить на гостеприимной брянской земле работяга не желает, то ему предлагают отстегнуть каждому на хлеб с маслом…

Станция Конотоп. Здесь тоже ко мне придираются.

— Ой, жительница Тюмени едет на Украину! Вы шо там, в самом деле будете отдыхать? — восклицает бойкий служитель порядка. — Ах, у вас там мама! А почему вы не заберете ее к себе в Тюмень? У вас там все-таки лучше, прожить худо-бедно можно, а не то шо здесь.

Я широко улыбаюсь таможеннику и говорю, что есть обстоятельства, которые не от меня зависят и, вообще, все это, не в обиду будет сказано, не его дело.

Он желает мне счастливого пути и, бегло взглянув на документы гастарбайтеров, говорит: «Хлопцы, родненькие, я шманать вас не буду, не бойтесь. Дай Бог вам здоровья, шо держитесь. Ой, молодцы! Ой, молодцы! На москалях как ни как лучше, все хоть гроши можно заработать. А у нас куда ни глянь — все разворовали!»

Как только последний таможенник уходит, поезд медленно трогается с места и в вагоне начинается настоящий праздник. Люди смеются от счастья (за исключением тех, кого «обшманали»), плачут, начинают молиться всем известным святым и, конечно же, это дело всенародно отмечать. Тут, кстати, я увидела, как извлекаются доллары, привязанные за коренной зуб…

И еще немаловажная деталь: если до второй таможни все пассажиры старались говорить на русском, хоть это не у всех получалось, то теперь можно было услышать все многообразие украинских диалектов. А как обрадовались соседки, когда узнали, что жительница Тюмени их прекрасно понимает. Я тут же удостоилась приглашения на свадьбу и, естественно, на дегустацию молодого вина.

Известно, что домашнее вино бывает трех сортов. Первое сделано из чистого виноградного сока, второе — из сока, наполовину разбавленного водой, третье состоит из девяноста процентов воды и десяти сока. Такое вино у предприимчивых виноградарей обычно идет на продажу.

Несмотря на оказанную честь, я все же вынуждена была отказаться, ведь меня через восемь остановок ждут, очень ждут.

А у проводницы благодарные пассажиры спросили, когда ей возвращаться в Россию и, записав на ладони дату и время, пообещали ей вино к поезду принести, разумеется, самое лучшее, первого сорта.

В старом селе привычно весело.

Сначала я попала на свадьбу, где родственники жениха и невесты долго выясняли отношения, напрочь отравив праздник молодоженам. Взоры всех гостей были прикованы к ссорящимся. Глядя на их лица, казалось, что ничего более интересного в своей жизни они никогда не видели.

Одна хорошо подвыпившая женщина кричала другой на весь зал:

— Шо ты ко мне прицепилась, як пиявка болотная?! Прицепилась — и все тут! Шо я тебе такого сделала, скажи, скажи при всех, не стесняйся? Здесь все свои! То не здороваешься, взгляд в сторону отводишь, то, как сейчас, прикопалась из-за гуся, мол, плохо ощипала, а за глаза, так вообще проституткой называешь. Это я-то проститутка? Я? Та я, если хочешь знать, за всю жизнь мужика знала, сколько ты за месяц. А мне ведь не двадцать пять! Придет твой раз в два месяца ко мне, полюбит, потискает, за титьки пощупает, — и нате, пожалуйста, все село балакает: проститутка! Не я проститутка, не я, а ты. Ты — настоящая проститутка. Ты же каждый день с мужиком спишь!

Все гости внимательно следили за скандалом, и, казалось, что кроме этой сцены и, пожалуй, обильного застолья их мало что интересует.

После свадьбы я посетила огромный, давно заброшенный замок, построенный в конце шестнадцатого века в причудливом архитектурном стиле. Когда-то он принадлежал известному княжескому роду, потомки которого в начале позапрошлого века иммигрировали в Канаду и там, говорят, построили подобный — в память о закарпатских предках.

Громадные залы, высокие потолки не произвели на меня привычного впечатления (видимо, взрослею), но все же по давно сложившейся журналистской привычке удалось найти кое-что интересное. Я обнаружила старинный туалет. Два больших человеческих следа высечены прямо в каменном полу, а между ними, посередине, зияло отверстие.

Я бросила туда камешек, раздался шум. Камешек через отверстие в трубе полетел вниз, звук послышался на первом этаже, затем — в подвальном помещении, пока камешек, наконец, не упал вниз, в яму. Следовательно, когда кто-то из знати на верхнем этаже ходил в туалет, об этом знала вся прислуга?

Одно время в этих краях я долго изучала так называемый «курортный синдром». Это когда внешне благополучные и цивилизованные люди приезжают в места отдыха и ведут себя так, будто жить им осталось от силы год.

Под ласковым солнцем и в благоприятном, почти парниковом климате обнажаются не только тела, но и мысли.

Отпускники — это особенная каста, которая живет в стране вседозволенности и лености. Здесь много флирта, не всегда пристойных анекдотов, обильные столы и лечебные процедуры. Все внимание сосредоточено на человеческом организме, на разговорах о том, что полезно, а что нет. На душу здесь наплевать.

По большому счету отдыхающие аборигенов всерьез не принимают.

А зря. Как показывает многовековая практика, большинство поэтов, писателей, художников рождаются именно в таких местах, где сама природа способствует развитию таланта. И вполне вероятно, что какой-нибудь будущий Ги де Мопассан запечатлеет характеры и поступки отдыхающих в литературе. Не исключено при этом, что имя, возраст, цвет глаз, место жительства отдыхающего и, что немаловажно, социальный статус и род занятий будут отнюдь не вымышленными. «Влипнуть» можно по-крупному.