«Интересная подруга у Маши, — думал я, разглядывая окружающий интерьер — понятно, чем она тут занималась. Или это вовсе не подруга?».

Ещё некоторое время я нерешительно мял руками веревки, но овладел собой, вздохнул и принялся за работу…

* * *

— …Идиот! Я ни за что больше не буду с тобой, — вдруг объявила Маша, скривив яркие, будто накрашенные, губы. Её голос звучал резко и неприятно, словно скрип несмазанного стального механизма. — Быстро развяжи меня!

— Это потому, что я старый, плешивый и не умею правильно себя вести? — удивился я, развязывая обе веревки.

— Не такой уж ты и старый. И общаться с тобой было довольно-таки прикольно… Было! Очень жаль, что у меня сейчас здесь с собой нет волшебного зеркала, чтобы бы показать, какой ты на самом деле! Ты пустышка, вообразившая себя пророком.

— Но почему? — спросил я, уязвленный до глубины сознания.

— Потому, что ты пустой фантазер, закопавшийся в книги, будто поросший пылью библиотекарь. Твое природное любопытство давно атрофировано ублюдками-моралистами, которые расчертили дорожную карту для таких же уродов, как они сами. Твоя душа изломана серостью и границами, ты никогда не создашь свой шедевр, вся твоя тяга к познанию завязла в липкой лжи, и тебе стало невозможным узнать что-либо истинно новое. Твоя настоящая вторая половинка скорее всего сидит с иглой в вене или стонет под свиноподобным уродом, стала лесбиянкой, а может и вообще давно уже в могиле. Даже твой мозг предал тебя, набившись ошибками и противоречиями, он больше не в состоянии делать твою жизнь лучше, производя лишь пустые страдания. Вот всегда было интересно, откуда берутся люди, пишущие то, что и так понятно каждому идиоту? И вот оно — стоит передо мной, такое чудо! Ты любишь только глупые романы и свои в них фантазии. Но всё зря — тебе никогда не стать большим писателем.

— Тоже мне, великое открытие, — обиженно буркнул я. — Это я и так, без тебя прекрасно знаю. Но вчера показалось, что ты меня чуть-чуть ценишь.

— Вот ещё! Ценишь! Сваливай давай! И чтоб я тебя никогда не видела и не слышала! Убирайся, понял?

Несмотря на вычурность слов и общий пафос обидных реплик, я промолчал. И понял. Вернулся в «свою» комнату, быстро оделся и ушел в ветреное петербургское утро.

12. Стэн

Москва встретила промозглой сыростью, мелким противным дождиком и традиционным осенним холодом. После чудес Петербурга, окружающий мир казался теперь невероятно скучным и унылым. Я нереально устал, и в тот момент ничего в этой жизни уже не радовало.

Вообще-то, поздняя осень кем-то задумывалась сказочным временем. С вечерами, затянутыми холодком и румяными от света заходящего солнца; со светлыми, умытыми туманом утрами, иногда после легких заморозков; со стремительно сокращающимися днями, приправленными последним теплом. Но чаще всего осень — это мрак и сырость, мокрый ветер и отвратительный мелкий холодный серый дождь, падающий из низких свинцовых туч.

Настроение соответствовало погоде. Возможно, придется ехать в Киев, а тут ещё некто очень умный упразднил переход на зимнее время. В результате с Украиной возникло два часа разницы, и поезда туда отменили аж на целый месяц.

Ладно, всё это пустой треп, непродуктивное брюзжание, и неконструктивный подход.

Кстати — машину мне уже починили.

Следующим номером в предстоящих планах значился мой старинный друг — Станислав Витальевич Якин. Солидный уже доктор наук, без пяти минут профессор, научный руководитель Сонечки Лесиной. Но, по его любимому (вероятно, у кого-то позаимствованному) выражению, профессор в Академии наук — всё равно, что адмирал флота в Монголии, поэтому к возможному научному званию Станислав Витальевич относился без особого пиетета. Впрочем, для получения профессорского титула предстояло воспитать и довести до защиты ещё как минимум двух аспирантов. Знакомы мы были с тех незапамятных времен, когда Станислав Витальевич не был не то чтобы доктором, но даже и кандидатом.

Я честно признался, для чего нужен разговор, а Якин без особого желания согласился посидеть на какой-нибудь нейтральной территории и поговорить. Я высоко оценил такой жест: как обычно, будущий профессор оказался безумно занят. Мы всегда были «на ты», и по устоявшейся привычке я, как и другие приятели, звал его «Стэн». На убийцу он не тянул, но из чисто теоретических соображений пришлось и его включить в список фигурантов.

Почему-то, вопреки всеобщей тенденции, Стэн не уехал «за бугор», а остался в Москве, хотя в своё время вполне мог получить реальную и нормально оплачиваемую работу где-нибудь в Праге или в Оттаве. В означенный день Якин пребывал в нехорошем расположении духа. Был мрачен и хмур. То ли груз давно упущенных возможностей, то ли ощущение бытовых проблем, то ли всеобщий витавший в атмосфере дух уныния, но что-то настроило Стэна на минорный лад, повлияв на весь разговор.

Дабы не нарушать традицию, я назначил встречу в пивном заведении. Вот ведь незадача — пиво не то чтобы ненавижу, но отношусь к нему без особой любви. Могу за компанию, но не более того. А вечер, как по заказу, выдался вполне спокойный. Улицы уже расчистились: пробки рассосались, народ разъехался по домам. Давно стемнело, и мокрый асфальт блестел под огнями огромного города. Довольно быстро по обходным путям, дворами срезая углы, я доехал до места.

Загнал машину в заранее присмотренный дворик, после чего направился к сияющей вывеске за углом. Ресторан «Пьяная Кружка» открыт круглосуточно.

Ждать не пришлось — Стэн, как я говорил, дорожил своим временем. Мы пили янтарный пенистый напиток, а параллельно друг что-то делал на своем планшетном компьютере. Следствием легкого опьянения у обоих явилась повышенная болтливость с потугами на откровенность. Сначала вспоминали общих знакомых, но ни к чему полезному не пришли.

— Чего хмурый-то такой? — спросил я, разглядывая мрачную физиономию приятеля.

— А, так. Нет сейчас ничего святого в людях. Не осталось. Вот стою сегодня в чужом районе, в пробке, и тут какой-то молодой парень подвалил, пьяный в говно, а на штанах мокрое пятно в причинном месте — обмочился по пьяни, видимо. Секунду мы смотрели друг на друга, а потом парень подошел и постучал мне в стекло. Ну, опустил. А он с характерным заплетанием языка произнес: «Слышь, мужик, ты не знаешь, где тут... баня?» Я аж в осадок выпал: «Не местный, — говорю, — не знаю где... а тебе зачем?..» «Штаны вот постирать», — со всей скорбью эльфийского народа изрек парень, отошел, купил в ларьке ещё пива, упал за ограждение и отрубился. Вот скажи — как жить после такого мистического сюрреализма?

Ответа не требовалось, вопрос звучал сугубо риторически. Я промолчал, а беседа как-то незаметно утратила адекватность, и съехала к современной мистике и фантастике на экране и в книгах. В результате пришлось сидеть, тянуть горькое пиво, выслушивать нетрезвые монологи, а до дела добраться не получалось никак.

— Давно уже понял, — всё занудствовал Стэн, прихлебывая уже третий бокал, — что мы совсем разучились мечтать. Какая в своё время была фантастика! Все тогда грезили о Вселенной, читали о гибели Мира и путях его спасения. Мечтали, что когда-нибудь станем владыками дальних планет. Вместе с книжными героями завоевывали целые системы, распоряжались временем, странствовали по иным мирам. А какие были фильмы? Воображали, что наш мир нереален, а всего лишь отражение, тень Настоящего мира, боролись против всесильных корпораций и с поглотившей всё Матрицей. Ломали и строили, создавали новые реальности. Мечтали, чтобы отвлечься от рутины. А сейчас эта рутина поглотила нас со всеми потрохами, и кругом одна скучная обыденность…

Пока Стэн говорил, я на разные лады пытался представить его в постели с Сонечкой. Как они трахаются и в каких позах. Жирный, пузатый плешивый Стэн и спортивная крепенькая Сонечка. Каждый раз в моём воображении возникало нечто настолько малоэстетичное и неприятное, что я не выдержал и перебил: