— Знаете, я сейчас ещё не готов к таким экспериментам, — честно признался я.
— Хорошо. Когда будете готовы, можете позвонить. Если я окажусь свободна, попробуем что-нибудь для вас сделать. Давайте я провожу до выхода, а то сами не выберетесь.
Мы опять прошли полутемными коридорами и лестницами. У выхода на лестницу я только сейчас заметил стеклянную канцелярскую табличку с надписью: «Кафедра нежитеведения».
Уже за входными дверями Яна предупредила:
— Не забудьте пропуск сейчас сдать. И, пожалуйста, будьте осторожней.
— Угу, обязательно… — автоматически согласился я, а потом спросил: — а что вы имеете в виду?
— Может так получиться, что на вас станут оказывать давления разные силы, — туманно пояснила моя собеседница. — Воздействовать непосредственно, или через родственников и близких вам людей.
— У меня в настоящий момент нет ни тех, ни других, — кисло признал я невесёлую истину.
— В самом деле? Значит, будут искать иные слабые места.
— Понятно… да, ещё оно. На вашей визитке есть адрес на Лайф Джорнал. Вы ведете блог?
— Ну, есть у меня аккаунт на Же-Же, но я его практически не веду. Использую этот ресурс в чисто профессиональных целях. Я почти не отвечаю на присланные сообщения, если сама не задала вопроса или не прокомментировала чью-то запись. Не пишите туда. Лучше сразу на электронную почту или звоните. Удачи!
10. Маша
Я расчехлил аппарат и сделал несколько снимков псевдоготического здания. На глаза снова попался рекламный щит про кухни с немецким акцентом и опять про Киферский Склад… где это? Вот черт, из Набокова же!.. Сфотографировал заодно и щит, пусть будет.
Снова вернулось ощущение тревоги и легкого головокружения. Я повернулся и неторопливо направился по набережной. Дошел до Лиговки, дождался неспешного громыхучего трамвая, и поехал в сторону Невского. Оставалось почти полдня. Захотелось прогулять себя по Петербургу, немного пофотографировать, а если повезет — увидеть кое-кого. Может, хорошие кадры выйдут, а там и настроение улучшится.
В голове снова воцарилась какая-то сумятица. Всё перемешалось, а время вообще бежало с такой быстротой, что делалось страшно. Кажется, только вчера ещё была суббота, а завтра уже снова она. Путались между собой дни, недели, месяцы. Видимо, я достиг некоей дурацкой возрастной категории, когда ничто уже не удивляет, а о людях вообще можно не говорить. То, что они оказались связаны между собой, видится теперь не пугающим, а совсем даже наоборот. Причем непонятно, кто, куда, для чего… Не хватало мне аналитических способностей. А ведь данные вот они, все легко доступны. Но из-за максимальной этой доступности не поймешь — где нужное и ценное, а где так, информационный мусор.
Кажется, знаю, кто мне сейчас нужен.
В результате этих скорбных размышлений, я чуть было не проехал нужную остановку.
Прошелся пешком по Невскому, до Аничкова моста. Ещё прогулялся, уже близко знаменитая башенка с американским орлом над Домом книги. Выглядит символично — теперь там штаб-квартира скандально-знаменитой социальной сети, куда записано больше пользователей, чем народу в России… А вот и цель моего похода. Площадка перед католическим храмом Святой Екатерины. Несколько сереньких крыш-грибочков справа и слева, а под ними — плотно навешанные картины. Картины везде — у стен, на специальных подставках, прямо на асфальте… На небольшом пятачке перед костелом стабильно тусовались небогатые художники, какие-то безместные музыканты и бродячие поэты, отчего площадка получила наименование «Паперть». Всегда думалось, что продавцов тут больше, чем покупателей. Праздные гуляки и любопытные прохожие — не в счет.
На «Паперти» мною замышлялась важная встреча. Человек, с которым надо бы увидеться, отличался редкостным раздолбайством и о моих заботах понятия не имел. Мария Владимировна Пашкова — она же «Паша», она же Маша, в зависимости от компании и тусовки, была молодой оригинальной художницей. Свои картины она подписывала — «Мария Петроградская». Именно она и была той самой «поджарой девицей», что видел в приёмной директора мой приятель-порнограф. В тот день Маша приходила к директору качать права по поводу оплаты своих эскизов, но, насколько я знаю, так ничего и не получила. Что-то там было оформлено не так, с какими-то нарушениями, и договор потом признали недействительным. Не последнюю роль в этом сыграли и личные качества художницы. Пофигизм блондинки, катастрофическая необязательность и безбашенность достигли у Маши таких сияющих высот, что, похоже, уже вошли в народный эпос. С другой стороны, она обладала цепкой образной памятью, на которую я очень рассчитывал. Договариваться о встрече с этой моей знакомой дело вполне бессмысленное — всё равно опоздает часа на три, или вообще не придет. Забудет. Самым верным способом её найти, считалась тщательная проверка мест любимых тусовок. Посылать SMS-ки было бесполезно: Маша их почти никогда не читала. Электронная почта и аська менялись так часто, что, по-моему, вообще никто не знал, какой у Маши сейчас действующий электронный адрес — девушка постоянно теряла и забывала пароли, предпочитая создавать новые аккаунты. Звонить глупо — свой мобильник она или где-нибудь оставляла, или выключала, или просто теряла, в результате никто толком не знал, какой у неё номер.
Однако ж, повезло.
— Ой! Приветик! — где-то сбоку послышался знакомый звонкий голос. — Это ты, да?
— Привет, — повернулся я. — Я, да. Как видишь. А это ты?!
Маша и вправду не походила на прежнюю себя: светлые волосы оказались иначе подстрижены и выкрашены в яркий голубовато-синий цвет. В первый момент показалось, что у неё просто парик.
— Я, — криво улыбнулась девушка, — а что, есть сомнения? Почему не позвонил?
По стандартным канонам Маша красавицей не была, но и страшненькой тоже не являлась. В двадцать три — тело шестнадцатилетнего подростка. Забравшись на подоконник любила курить, поджав колени, и чувствовать себя голодной кошкой или загнанной в угол тигрицей, которая когда-то гуляла сама по себе... но при этом предпочитала, чтобы был хозяин. Всегда осознавая, что у неё густые светлые от природы волосы, прекрасные, медово-жёлтые, как у кошки, глаза, она, тем не менее, считала себя обычной. Достаточно высокая, и каблуки для неё были редкостью. Обычно кеды, кроссовки или ботинки. На первом месте удобство, но, поддавшись порыву и наличию свободных денег, с радостью купила бы и платье, и юбку, но вряд ли стала потом часто надевать. Можно думать, девушка не терпела «женственную» одежду, но это не так, просто не считала подходящей для ежедневного пользования.
— Позвонил? Куда? — парировал я. — Ты же трубку мобильника не берешь. А по домашнему у тебя только пьяный сосед отвечает.
— Ой-йооо! А ведь правда! Я ж забыла совсем!
— Надо поговорить. Ты сейчас очень занята?
— Кем занята? — серьёзно переспросила девушка.
— Можем поужинать, — пояснил я. — Не против?
Маша давно всем доказала, что способна разрушать стереотипы и так себя подавать, что впечатление производилось сильнейшее. К тому же характеры, лица, манеры поведения и стили одежды, не отвечающие классическим канонам, всегда меня привлекали. Они индивидуальны и более заманчивы, чем стандартная академическая красота. Они уникальны.
— Рановато для ужина. Но поесть-выпить не откажусь. Макс! — Маша тут же обратилась к какому-то длинноволосому тощему парню с жиденькой бороденкой, — последи за моими? Если не приду, подержи пока у себя, ладно?
Макс флегматично кивнул, видимо просьба девушки была вполне обычным явлением.
— Я тут кое-что из своих работ хотела продать, — будто извиняясь, пояснила Маша, — но Макс присмотрит, он проверенный друг.
— Макс? А он кто? — спросил я, когда мы уже отошли на заметное расстояние.
— Ну, Макс же, он постоянно здесь тусуется.
Сколько я ни встречал Машу на «Паперти», она всегда хотела продать что-то из своих работ. При мне, правда, ничего ещё не продала, кроме одного уникального случая. Я не искусствовед и не какой-нибудь ушибленный жизнью арт-критик, но манера живописи у девушки ставила в тупик. Сюжетным разнообразием не баловала — на её полотнах присутствовали только городские здания. Обычно — Петербурга, причем все какие-то больные, ободранные, ещё более унылые, чем в реальности. Такие обязательные для Питера благостные сюжеты, как пряничный Спас-на-Крови, строгий Исаакий или бело-голубой Смольный отсутствовали напрочь. Москву она рисовала тоже, но по-другому. Московские виды у неё напоминали кадры из фильма «Жизнь после людей» и пейзажи Первопрестольной вполне подходили к постапокалиптической книжного проекта «S.V.A.L.K.A.». Кое-что из её работ было даже использовано при изготовлении обложек для этой серии. Не знаю, но на мой непрофессиональный взгляд — ничего особенного в её картинах не было. Вслух, естественно, я только хвалил художницу, и даже как-то, в порыве деструктивного альтруизма, купил несколько работ из петербургской серии (тот самый уникальный случай). Потом раздаривал разным не искушенным в искусстве московским знакомым. «Это замечательная картина одной молодой, но очень талантливой и известной петербургской художницы», каждый раз лгал я, торжественно преподнося полотно на день рождения или какой иной аналогичный по значимости праздник. Женщины сдержанно благодарили, и ставили в угол, живописью к стене. Мужики, обычно, просили телефончик авторши, я кивал и со спокойной совестью сообщал давно утерянный Машей номер.