- Ефим! Сворачивай на Гороховую, в жандармское управление! – крикнул Великий князь кучеру.

- Вы уверены, господин Курицин, в достоверности этих сведений? – жандармский генерал Комаров пристально и с некоторым недоверием посмотрел на своего агента.

- Совершенно-с уверен, Ваше превосходительство, - ответил агент, для убедительности приподняв густые черные брови и округлив глаза. – Как же-с не быть уверенным. Мы с ним встречались в слесарной мастерской ещё пять лет назад и ходили в один кружок. Я ему рассказал, как помогал Александру Михайлову и назвал его кличку "Дворник", как Вы, Ваше превосходительство, и велели.

Генерал кивнул одобрительно:

- Да, подпольная кличка известна только самым доверенным людям. А как вы сами представились?

- Как агент второй степени исполнительного комитета "Народной Воли", состоящий в вассальной группе. Членов группы не назвал, ссылаясь на требования конспирации. Однако, рассказал как помогал Михайлову и Арончику делать подкоп для взрыва царского поезда.

- И Гольденберг поверил?

- Безусловно-с. Можно сказать, излил душу.

Генерал задумался, крутя в руках карандаш. Похоже, работа с Гольденбергом принесла успех. Три месяца он провел в одиночке, подвергаясь жёстким допросам и не имея возможности общаться ни с кем кроме жандармов. Когда его перевели в камеру к Курицину, он сначала осторожничал, но, убедившись, что сокамерник – его товарищ по партии, обрадовался и начал болтать. Конечно, Курицина как следует подготовили. И подготовил лично он, генерал-майор Комаров, начальник губернского жандармского управления.

Генерал встал и посмотрел на портрет императора, который висел над столом.

"Пожалуй, можно будет рассчитывать на владимира со звездой". Он машинально поправил висящий на шее аннинский крест. - "Но нужно найти этого Кибальчича".

Курицин также встал и преданно смотрел на генерала, который своими бакенбардами и усами, зачёсанными назад седеющими волосами, походил на императора.

"Да, генерал – голова. Объяснил, как себя вести с этим еврейчиком, тот и раскололся. Все рассказал, как на духу. Теперь дадут премию, рублей двадцать пять, а то и пятьдесят."

- Но где живет Кибальчич, Гольденберг не знает? – спросил генерал.

- Никак нет-с, ваше превосходительство, - Курицын несколько смутился. – Не знает. А то бы рассказал.

- А под какой фамилией?

- Также не знает. Так уж он им восторгался: и умный и добрый и учёный. Языки знает, книжки читает, динамит делает. Всё обсказал, но где живет и под каким именем - не знает. А знал бы – сказал. Я у него теперь лучший друг.

- Надеюсь, вы понимаете, господин Курицын, насколько нам важно найти Кибальчича? – генерал подошёл к агенту и посмотрел прямо в глаза.

- Точно так-с, понимаю, Ваше превосходительство.

- Нет вы не понимаете! - с нажимом произнёс генерал. – Нами установлено, что динамит, заложенный по Александровском, и динамит, которым взорвали свитский поезд под Москвой, имеют одинаковый состав, который отличается лучшим качеством по сравнению с динамитом, производящимся на заводах господина Нобеля. Как выяснилось, он сделан одним человеком – Кибальчичем. И если мы его найдём, то обезвредим террористов и обезопасим Государя. А за это полагается не просто награда, а орден!

Генерал многозначительно посмотрел на портрет императора.

Курицина бросило в краску. Награждение даже самым младшим орденом станислава третьей степени давало прибавку к пенсии в 86 рублей в месяц. Не говоря уже о красивом крестике на груди, которым можно щегольнуть перед родственниками и сослуживцами.

- Буду стараться Ваше превосходительство!

- А не упоминал ли Гольденберг о друзьях Кибальчича? Или о подруге, женщине?

- Точно так-с, говорил. Они с Кибальчичем с детства дружили с Леоном Мирским и Еленой Кестельман. А уже когда вступил в Народную Волю, Кибальчич близко сошёлся с Гельфман.

- Гельфман? Женщина? Как звать?

- Виноват, не запомнил, Ваше превосходительство. Какое-то иудейское имя.

- Хорошо. Идите и напишите подробный рапорт. И помните о награде.

- Рад стараться, ваше превосходительство!

Курицин повернулся через левое плечо и вышел. Генерал снова сел в кресло за столом и задумался. Мирский был известным террористом, который сейчас содержался в заключении в Петропавловской Крепости. Допросить его не составляло труда. Кестельман – невеста Мирского, которая арестовывалась, но было отпущена под залог. За ней следует установить наблюдение. Может и выведет на Кибальчича. А вот кто такая Гельфман?

Комаров нажал кнопку звонка.

- Поручик, разыщете в картотеке сведения о некоей Гельфман, террористке из Народной Воли. И принесите мне её дело. Срочно! – отдал генерал распоряжение вошедшему адъютанту.

Через несколько минут на его столе лежала папка с красной вертикальной полосой по корешку. По его, генерала Комарова, предложению красным цветом отмечались дела народовольцев-террористов, желтым – дела студентов, синим – дела рабочих. Это существенно убыстряло поиск по распухающим как дрожжевое тесто жандармским картотекам. Генерал чувствовал, что вскоре придётся вводить дополнительные цвета для обозначения новых категорий противников режима, которые множились как круги на глубоком спокойном пруду после броска булыжника. А этим булыжником, взбаламутившим спокойную гладь самодержавия, по его искреннему убеждению, были либеральные реформы, проводимые правительством. Впрочем, что ни делается – всё к лучшему. Рост терроризма одновременно повышал и значимость жандармерии для сохранения устоев самодержавия и империи. Без работы он не останется.

Открыв папку, он пробежал глазами анкетные данные. Геся Мироновна Гельфман, двадцать пять лет, иудейка, из мещан, родилась в Мозыре. Отец – состоятельный откупщик. С 1871 года проживала в Киеве. В 1874 году закончила акушерские курсы. Работала портнихой. Арестована в 1975 году за революционную пропаганду. Осуждена на два года заключения, которые отбывала в Литовском замке. В 1979 освобождена и направлена на проживание под надзором полиции в Старую Руссу. Через полгода скрылась. Местонахождение в настоящее время неизвестно, предположительно живет в Петербурге под чужой фамилией.

Биография была достаточно стандартной. Малороссия и Белоруссия, входившие в черту осёдлости, были рассадниками нигилистов-евреев. Революционную заразу девица подхватила, когда училась на курсах. То, что сбежала из-под надзора, также достаточно типично. Генерал не помнил ни одного случая, чтобы наказание и отбывание тюремного заключения наставило революционера на путь истинный. Они сбегали, скрывались, меняли документы и упорно продолжали свою антиправительственную деятельность.

В анкетных данных что-то зацепило его внимание, что-то не сходилось. Комаров посмотрел на наклеенную фотографию. Типично семитское смуглое лицо с правильными, хотя и несколько грубоватыми чертами. Миндалевидные чёрные глаза. Густые черные волосы собраны в узел. Не обстрижены коротко, как принято у нигилисток. Значит, девица заботится о своей внешности и привлекательности. Это важно, это нужно иметь в виду.

Он перелистнул страницу и прочитал характеристику. Дерзость, упрямство, вызывающее поведение. Связь с Колодкевичем. Кибальчич не упоминается. Он перевернул страницу обратно и снова перечитал анкетные данные. Да, вот оно: родилась в 1855, а в 1871 уже в Киеве. Сколько ей было? Пятнадцать или шестнадцать лет. Не рановато? Или у евреев принято, что пятнадцатилетняя девушка уходит из семьи?

Генерал вывал звонком адъютанта.

- Николай Михайлович, будьте любезны, вызовите ко мне Гуровича.

Гурович был учёным евреем, в обязанности которого входило консультирование по всем вопросам, относящимся к евреям-революционерам и еврейству вообще. Специальные должности для евреев-экспертов были введены в губернских жандармских управлениях в связи с большим количеством евреев среди революционеров.