Он велел подать оружие. Один из стражников поднес ему новенькую пятизарядную винтовку немецкого производства. Хэ Тайчжэнь вскинул ее, расставил ноги, наклонил голову набок и, зажмурив левый глаз, прицелился. Появилась струйка белого дыма, раздался выстрел, и пуля пронзила красный кружок мишени. Не успел отгреметь первый выстрел, как раздался второй, третий, — и все пять пуль легли в одно и то же отверстие. Окружающие восторженно закричали. Грянул военный оркестр, исполняя сочиненную специально для этого случая победную песню. Солдаты и офицеры стояли навытяжку. Один только художник Лянь Луфу вышел из строя и, держа в руке лист белой бумаги, стал что-то чертить на нем обгорелой ивовой веточкой.

— Что ты делаешь, Луфу? — спросил Хэ Тайчжэнь.

— Мне кажется, что нельзя не запечатлеть ваш бессмертный подвиг! Я хочу нарисовать картину под названием «Стрельба по мишеням», чтобы потомки узнали об этом замечательном событии!

— Да, пожалуй, стрельбу по мишеням можно считать новой благородной игрой, которая заменит бросание стрел в кувшин! — сказал Хэ Тайчжэнь и, подняв голову, засмеялся собственной шутке. Он еще не кончил смеяться, когда через строй протиснулся Юй Хучэн и, отдав честь, протянул командующему конверт. Хэ Тайчжэнь вскрыл конверт — это оказалась телеграмма из дворца — и вдруг горестно вздохнул.

Воистину:

Если хотите знать, о чем писал двор Хэ Тайчжэню, прочтите следующую главу.

Глава двадцать шестая

В КОМНАТУ ХОЗЯЙКИ, ПОТРЕБОВАВШЕЙ РУКОПИСЬ, ВБЕГАЕТ ПОЛУОДЕТАЯ КРАСАВИЦА. ПОСЛЕ УХОДА ИМПЕРАТОРА ПОД ОДЕЯЛОМ ИМПЕРАТРИЦЫ НАХОДЯТ ЩЕНКА

Вы уже знаете о том, что все пять пуль, выпущенных Хэ Тайчжэнем, попали в центр мишени. Но пока звучала победная музыка и рисовалась картина, которой суждено было запечатлеть сие радостное мгновение, командующий получил от двора телеграмму, в которой сообщалось, что императорский цензор обвиняет его в трех тяжких проступках: в медлительности, в разбазаривании казенных денег и в жестоком обращении с солдатами. В связи с этим Тайный совет требовал от Хэ Тайчжэня исчерпывающих объяснений. Не мудрено, что, дочитав телеграмму, полководец тяжело вздохнул.

— Человек, никогда не покидавший столицы, так клевещет на героя! Но это лишь укрепит мою решимость! — воскликнул он и передал телеграмму Ван Цзышэну. — Составь за меня телеграфный ответ! Причины, заставившие меня стоять на месте, я уже объяснил. Второе обвинение, очевидно, связано с призами за меткую стрельбу. А третье — просто выдумка, неведомо кем сочиненная. Изложи все это в соответствующих выражениях. Кроме того, надо послать телеграмму министру Гун Пину и Цянь Дуаньминю, подробно доложив им здешнюю обстановку.

Ван Цзышэн поддакнул.

А сейчас, читатель, мы оставим на время Хэ Тайчжэня, тренирующего своих солдат перед битвой, и возвратимся к Цянь Дуаньминю, который от министра поехал домой, чтобы написать Хэ подробное письмо с изложением всех столичных событий, но по дороге встретил своего слугу верхом на коне и понял, что дома неладно.

— Что случилось? — крикнул он.

— Вдова господина Цзинь Вэньцина просила передать, что ей надо посоветоваться с вами по важному делу. Поезжайте скорее, его превосходительство Лу Жэньсян уже ждет там!

Озадаченный Цянь Дуаньминь приказал повернуть лошадей и ехать в переулок Шелковой шапки. У дверей гостиной его встретил сын покойного друга, а затем и Лу Жэньсян. Цянь Дуаньминь сразу обратился к последнему с вопросом:

— Зачем нас пригласила вдова Цзинь Вэньцина?

— Да все из-за сокровища, которое ей муж оставил! — не в силах сдержать улыбки, ответил Лу.

Не успел он произнести этих слов, как слуга доложил о приходе госпожи. Войлочная штора откинулась, и перед приятелями предстала госпожа Чжан, вся в белом траурном одеянии. Дважды поклонившись, она попросила Цяня и Лу сесть на кан, а сама устроилась около дверей и сквозь слезы начала:

— Сегодня я позвала вас, господа, исключительно из-за Цайюнь. Вы занятые люди, и я никогда не посмела бы беспокоить вас ради такого пустяка, но ведь я слабая женщина, а мой сын еще совсем мальчик. Мы просто не знаем, что делать. Вы оба были лучшими друзьями мужа, поэтому я и прошу вас дать мне совет!

— Не нужно этих извинений, уважаемая невестка! — прервал ее Цянь Дуаньминь. — Скажите лучше, что натворила Цайюнь?

— Вам хорошо известно ее поведение. С тех пор как умер муж, я сразу поняла, что мне с ней будет трудно. В первые семь недель[304] она очень горевала, плакала и клялась, что будет вечно ему верна. Я было успокоилась. Кто знал, что пройдет этот срок и она проявит свой настоящий характер! Часто уходит из дому, ничего мне не сказав. Потом завела моду каждый день бегать в театр; возвращается только за полночь. Уже всякие грязные слухи начинают до меня доходить. Я крепко запомнила предсмертные слова мужа, в которых он поручал мне следить за Цайюнь, и сделала ей замечание. А она, вместо того чтобы раскаяться, затеяла ссору! В последние дни она вообще невесть до чего дошла: бесцеремонно требует, чтобы я разрешила ей уйти из дому. Господа, вы только представьте себе: еще и полных ста дней траура не прошло, а я отпущу любимую наложницу своего покойного супруга! Не говоря уже о том, что люди станут шептаться за моей спиной, моя собственная совесть не позволяет сделать этого! Но если не отпустить ее, она перевернет все вверх дном, даже куры и собаки не смогут жить спокойно. Я просто не знаю, что делать!

Речь ее перешла в рыдания.

Лу Жэньсян вскочил взбешенный:

— Да как это можно! Вы, уважаемая невестка, слишком добры к ней! На вашем месте за такое бессовестное поведение я бы воспользовался правом хозяйки дома и для начала как следует проучил ее, а уж потом стал бы с ней разговаривать!

— Жэньсян, умерь свой гнев! — остановил его Цянь Дуаньминь. — Здесь нельзя рубить сплеча. Госпожа Чжан позвала нас для того, чтобы мы придумали способ, устраивающий обе стороны, а не для того, чтобы мы осуществляли ее право наказывать домашних. На мой взгляд…

Но не успел он произнести этих слов, как в комнату стремительно вошла Цайюнь в светлом крепдешиновом халате с оторочкой, сквозь прорезь которого выглядывало белоснежное белье. Ее черные, блестящие, как зеркало, волосы были собраны в простой пучок. На ней не было ни украшений, ни пудры, но чем проще и скромнее она наряжалась, тем ярче выделялась ее необыкновенная красота. Войдя в дверь, она остановилась возле госпожи Чжан и отчеканила:

— Господин Лу Жэньсян сказал, что я бессовестная. В действительности же я не хочу ни капельки притворяться именно потому, что у меня есть совесть. Я честно прошу госпожу отпустить меня! Не думайте, что я пытаюсь спорить с господином Лу! Ничуть не бывало. Не сомневайтесь, ваше превосходительство, я — человек и хорошо помню, с какой теплотой относился ко мне покойный господин. Он ушел, прожив лишь половину того, что ему причиталось, но десятилетняя любовь не забывается! Только что госпожа Чжан говорила, как я убивалась в первые семь недель и как хотела быть верной ему. Все это правда, и я поступала вполне искренне. Разве мне не хотелось искупить свою вину перед господином и поддержать его репутацию? Но такой уж у меня от природы дурной характер: люблю шум и веселье, тут я не властна над собой. Пока господин был жив, он сдерживал меня своим хорошим обращением и лаской. Сейчас же мной управлять некому, а сама я справиться с собой не могу. Если вы оставите меня здесь силой, я не поручусь, что не выйдет какого-нибудь скандала, который еще больше повредит памяти господина.

Кроме того, я очень расточительна: с детства меня не приучили заниматься хозяйством, а когда я попала в этот дом, господин всегда потакал мне и позволял тратить деньги направо и налево. Сейчас, после смерти господина, средства, естественно, сократились, и при всей милости госпожи ко мне я не могу все время требовать у нее денег. Но от привычки к мотовству сразу не избавишься. Боюсь, что наследства, оставленного господином, не хватит даже на мои карманные расходы. Вот я и подумала: чем, притворяясь верной женщиной, пятнать добрую память господина и портить карьеру его детям и внукам, лучше откровенно попросить, чтобы меня отпустили. Тогда мои поступки не будут связываться с семьей Цзинь, а меня пусть считают бессовестной. Я хочу воспользоваться тем, что госпожа, молодой барчук и вы, друзья покойного господина, сегодня здесь, и выложить перед вами все начистоту. Я твердо решила уйти. Если вы не согласны, убейте меня, и то будет легче!