— Ждорово, Жигун! — уже смело раздвигая кусты, сказал мужчина со свертком. — На швободе еще, жлодюга? Не шчапали?.. — Он сильно шепелявил.
— Гляди, как бы самого раньше не сцапали, остряк, — беззлобно отозвался Сенька.
Они осмотрелись, присели на траве в кустах. Сенька поставил рядом, чтоб была под рукой, корзину с самогоном. Он хотел что-то сказать, но в это время в кустах неподалеку послышался какой-то шорох, треск веток. Сенька вздрогнул, настороженно поднял голову. Приподнялся на траве и Шепелявый. Долгую минуту они оба, затаив дыхание, прислушивались, потом Шепелявый успокоенно похлопал Сеньку по плечу:
— Не бойшя, хе-хе. Может, мышка хвоштиком махнула, а у тебя уже и душа в пятках…
— Ну, привез тол? — нервно сглотнувши слюну, спросил Сенька.
— Привез, а как же. Шешть брушков ш детонаторами и шнурами. Готовенькие, хоть шечаш в воду…
— Держи, — повернулся Сенька к корзине.
— А ты шначала попробовать дай, а то шнова, как прошлый раж, шивухи подшунешь, — взялся за бутылку Шепелявый.
— Что ты выдумываешь, самый что ни есть первач, — возразил Сенька.
Но Шепелявый не поверил ему на слово, отпил глоток, сплюнул, вытер рот рукавом.
— Школько тут?
— Как условились, за брусок — пол-литра.
— А жа лодку? Не жаплатишь, не дам толу! Яшна! — категорически заявил Шепелявый.
— А-а, — махнул рукой Жигун, — толку с нее, с той лодки…
— Не валяй дурака, — усмехнулся в темноте Шепелявый. — Не будь этой лодки, тебя уже што раж поймали бы… А так надул лодочку, тол в реку — бух! — шобрал рыбку, дух иж лодки выпуштил, в коляшку и — ходу!..
— Так ведь старая она, дырка на дырке, сколько клеить пришлось, — сбивал цену Сенька, протягивая Шепелявому деньги. — Вот, возьми пятерку.
— Я тебе покажу — пятерку! — вспылил Шепелявый. — Мне жа эту лодку командир брандвахты школько выговаривал: «Где девалашь, куда шплавил?..» Черт ш тобой, давай крашненькую!..
Жигун не стал спорить, полез в карман и дал ему еще одну пятерку.
— То-то, — примирительно сказал Шепелявый, спрятал деньги и стал доставать из корзины и распихивать по карманам бутылки. — Эх, и гульнем!..
— А когда еще приедешь? — спросил Жигун.
— Шам подшкочишь, когда понадобитша… Мы жавтра под Шепеличи переберемша.
— На той неделе приеду, — вставая, сказал Сенька и протянул Шепелявому руку. — Ну, бывай!
— Бывай, да наш не жабывай, — еще раз улыбнулся тот.
Но только они собрались расходиться, как неожиданно в кустах, совсем близко, кто-то завозился и отчетливо послышалось:
— А-а-п-чхи!
Чихнул кто-то со смаком, изо всей силы, даже эхо отозвалось на другом берегу — видно, бедняга долго крепился, терпел и все-таки не выдержал. И в тот же миг в кустах зашумело, затрещало, кто-то — да и не один! — сломя голову пустился наутек.
Но ни Сенька, ни Шепелявый и не подумали бежать вдогонку, они сами перепугались до полусмерти.
— Беги!.. — шепнул Сенька Шепелявому и, схватив корзину и сверток с толом, как ящерица, нырнул в чащу.
Прижимая к груди бутылки, которым не нашлось места в карманах, бросился к берегу и Шепелявый. Он бежал, спотыкаясь о пни и валежник, заботясь только об одном: не выронить, не растерять дорогую добычу. Лишь когда лодка уверенно застучала мотором и вылетела на середину реки, Шепелявый немного очухался. Он завернул в стеганку бутылки с самогоном и, довольный, что все обошлось благополучно, улыбнулся во весь свой щербатый рот.
— А мы ж Жигуном, нужно шкажать, невошпитанные люди…
— Это почему же? — хмуро спросил мужчина, сидевший на корме.
— Кто-то в куштах чихнул, а мы даже «будь ждоров» не шкажали…
«Суд» над Петрусем
Эх, и здорово это — поваляться летом, в жаркий солнечный денек на берегу возле речки! Лежишь себе, нежишься, под тобой песочек меленький, теплый, золотистый от солнца. Руки так и тянутся к нему; сыплешь и сыплешь себе на голую грудь, на ноги, а он течет по телу, как живой, приятно щекочет. А сверху солнышко светит, пригревает, но не слишком — даже в самую жару тянет с реки влажный легкий ветерок. А когда все-таки — не без этого — припечет как следует, вскочишь и бежишь к воде. Она здесь же, рядышком, заманчиво плещет в берег тихой ласковой волной. Разгонишься, бежишь сперва по мелководью в брызгах расплавленного серебра, а потом — у-ух! — нырнешь с головой и, фыркая от удовольствия, плывешь — хочешь «по-собачьи», хочешь на саженках, а если умеешь, так даже кролем.
Кто из ребят не грелся летом вот так на берегу, не плавал в реке, тот, можно сказать, лета и не видел! Во всяком случае, Ленька и его дружки могли бы только посочувствовать такому горемыке…
Правда, сейчас Ленька, расположившись с друзьями на песчаной косе за деревней, не вкушал прелесть бездумного отдыха, а был занят важным делом. Здесь был созван очередной «военный совет» и разбирался вопрос о ночной провинности Петруся. Ребята все сидели голые, загорелые, в одних трусах, а Аленка, тоже коричневая от загара, — в цветастом купальнике. Время от времени она бросала взгляд на смущенное лицо Цыганка и едва сдерживалась, чтоб не рассмеяться.
Ленька со всей серьезностью начал допрос:
— Ну, отвечай… Как это тебя угораздило?
— Что угораздило? — исподлобья глянул на него Петрусь.
— Ну, как ты… чуть не сорвал нам всю операцию? — уточнил Ленька.
— Да очень просто… Мы с тобой еще только подползли к ним, а у меня как защекочет в носу. Но я терпел. Пока они говорить не кончили, терпел. А потом невмоготу стало. Будто там, в носу, муравейник закопошился…
— Тебе нужно было пальцем на переносицу нажать, — посоветовала Аленка, вот-вот готовая прыснуть со смеху. — Я слышала, помогает…
— Умна ты больно! — окрысился на нее Петрусь. — Я это и без тебя знаю… То-то и оно, что, как нажал, так сразу и…
Аленка больше не в силах сдержаться — заливается смехом. Хохочут, катаясь по песку, и Мишка с Олегом. Один Ленька все еще держится строго, с осуждением смотрит на сконфуженного Петруся.
— Твое счастье, что мы все до конца услыхали, — говорит Ленька и оборачивается к друзьям. — Ну, какое ему придумаем наказание.
Олег поправляет на носу очки, хмурит лоб.
— Я так считаю: за руки, за ноги, раскачать и — в воду!
— Правильно! — в восторге кричат в один голос Аленка и Мишка и вскакивают, чтобы немедленно привести приговор в исполнение.
Но Петрусь опережает их, взвивается пружиной и со всех ног пускается вдоль берега наутек. Все четверо гонятся за ним, только пятки сверкают на солнце. Ленька, которому уже наскучила роль строгого командира, с задорным боевым кличем мчится впереди всех. Петрусь мечется из стороны в сторону, виляет между кустами. Потом, видя, что от погони все равно не уйти, поворачивает прямо к реке…
Бу-ух! — брызги искристой завесой встают перед Петрусем, вспыхивают радугой, и он бросает свое тело в эти радужные огни, в прохладные объятия реки. Вслед за ним с шумом, смехом и криками бросаются в воду остальные…
Накупавшись вволю, ребята вышли на берег и снова уселись в кружок, подставив спины и плечи ласковому солнцу.
— Вот что, — говорит Ленька, — поваляли дурака и хватит. Мы с Аленкой сейчас поплывем на «Стреле» в Стоговичи — нужно скорее рассказать обо всем Роману Ивановичу. Тебе, Миша, и тебе, Олег, задание — не спускать глаз с Сеньки. А ты, Петрусь, слетаешь в поле к брату и попросишь, чтоб он дал нам на вечер мотоцикл. Может понадобиться. Ну как, идет?
— Можно и так, — не возражает Петрусь.
Держаться, как Зиганшин!
И вот Ленька с Аленкой плывут на «Стреле» в Стоговичи. Ленька — на веслах; он равномерно откидывается туловищем назад, потом наклоняется вперед. Со стороны кажется, что гребет он без малейшего напряжения, но «Стрела» летит быстро, лишь мелкие волны с тихим плеском бьют в борта.
От Крышич до Стогович по реке путь неблизкий, километров пять, и, конечно, Леньке куда легче было бы пробежаться туда лесом. Но он боялся, что упустит Романа Ивановича, — тот мог поехать на своей моторке в Мозырь или куда-нибудь к рыбакам. А повидать Романа Ивановича нужно обязательно. Ведь теперь уже все известно: и сам преступник, и где он доставал тол… Удалось даже разгадать, как он ухитрялся собирать рыбу на реке и бесследно скрываться. Нужно рассказать инспектору обо всем этом, а заодно и о сообщнике Жигуна — Шепелявом с брандвахты, который за самогон привозил Сеньке тол…