Спев свою песню, Тсилад бросился вниз, на останки своего любимого всадника. Он хотел и в смерти соединиться с ним. Рану, конечно, был меньше огромного дракона, но пепел от его тела рассыпался почти вдоль всей срединной линии мира.

Тсилад разбился. Чешуя дракона брызнула в небо, и чешуйки стали звездами, навеки прилипнув к небосводу. Кости его стали горами, что обильно покрывают нашу землю – потому она и зовется Лебефдульф, то есть "кости и пепел". Здесь, в Лери, упала его голова, в которой, как известно, много костей – и здесь всюду недоступные горы. Кровь Тсилада ушла в землю, но не впиталась в нее. Она так и хранится в огромных впадинах под горами – Хранители называют ее нефтью. Она хорошо горит, потому что это кровь огненного существа. Особенно много ее в Лери – так и крови больше всего в голове.

Туда, где упала грудь дракона, появилось Руи. Там поменьше гор – так ведь и в груди из костей только ребра. Все знают, что в позвонках содержится жидкость. Хребет Тсилада, разломавшись, превратился в реку Рарера, что соединяет Руи и Лери. "Руилери" и означает на старом языке корпус человека без ног. Там, где упал желудок Тсилада, почва набухла и размякла – сейчас там находится Республика Великого Болота, и гор там совсем нет. За ней лежит Венесуэнс, что означает "разделенный". Туда упал хвост Тсилада, и теперь там высокий горный хребет, что делит равнину на две части почти точно по срединной линии мира. Еще дальше тоже живут люди. Они называют свою страну Ретернленд, и на их языке это означает «возвращенная земля». Видимо, у них о сотворении мира рассказывают другие сказки. Как же было на самом деле, не знает никто. Там, где рухнули в воду крылья дракона, с одной стороны образовалось множество мелких и крупных островов – и там теперь Островная Империя. Что же находится с другой стороны, точно не известно – наши мореходы еще туда не добрались.

Из плоти Тсилада появились все растения и животные. Да-да, и грозный аиреб, и маленькая яркая певунья ирбилок вышли из одной и той же плоти – черной плоти погибшего дракона. Там же, где разбилась голова Тсилада, его мозг выплеснулся наружу, и мысли его тоже обрели плоть.

Так и появились сареасы, что означает "живая мысль". Каждый из нас – одна из мыслей Двуликого Дракона. И в каждом из нас есть двойственность, потому что таковы были мысли, от которых мы произошли. В каждом есть Свет и Тьма, речь мысленная и речь устная, легкие для того, чтобы дышать воздухом и жабры для того, чтобы дышать в воде. Но мозг ведь есть не только в голове – он есть и в других костях, и так везде в горах появились люди. Сареасы же призваны управлять другими людьми, как наша голова управляет всеми другими частями тела. Мужчины и женщины, соединяясь, порождают детей, подобно тому, как две мысли, соединенные определенным образом, порождают новую мысль, которая является их следствием и в то же время имеет смысл сама по себе. Не нужно думать, что дети одних и тех же родителей – это повторяющиеся мысли.

Ведь даже увидев в небе Миар на расстоянии ладони от Мрэ, мы не можем точно сказать, ракатар это Лета Мрэ или Лета Миар. Из двух мыслей может быть гораздо больше следствий, чем одно, и все они будут верными.

Люди, живущие в Лери, верят, что у каждого человека есть душа – то, что мы и называем мыслью Тсилада. А тела наши состоят из ткани его мозгов. Но лерцы говорят, что душа каждого человека самостоятельна и после смерти уходит на небо, к своему Творцу, и живет там во Тьме или в Свете – смотря чего в ней было больше. Только после смерти есть определенность, говорят они. Если при жизни человек может совершать и добро, и зло, то на небе ему придется сделать выбор, обратиться ли к Свету или Тьме.

Мы же думаем, что наши души остаются в наших детях. Каждый сареас, умерший бездетным, означает гибель одной из мыслей Тсилада, гибель окончательную и бесповоротную. И в тот день, когда Творец поднимет Тсилада и Рану из вод, вернув им жизнь, этой мысли будет не хватать. Представь, как если у тебя была бы маленькая дырочка в голове – разве это было бы приятно? А так и будет с Двуликим Драконом. Поэтому сареасы не убивали сареасов, пока не пришел Шэдан Харбогадан.

Творец видел все, что произошло с Тсиладом и Рану. "Разве он не мог остановить их, если знал все, что будет?" спрашивают некоторые из нас. Но говорить так – значит сомневаться во всемогуществе Творца. Он не остановил их не потому, что не мог этого сделать, а потому, что все свои создания он наделил свободой воли, которой обладает и сам. И когда Тсилад сделал свой выбор, и когда каждый из нас принимает решение – уже ничто не вправе помешать ему осуществить свое желание, потому что это означало бы навязывать ему свою волю. Но и неизбежна расплата за то, что ты делаешь.

Творец милосерден. Увидев, что случилось, он пообещал, что когда мысли Тсилада все соединятся вновь, он вернет жизнь ему и Рану, подняв их из вод. Именно поэтому сареас, убивший другого сареаса, становится преступником перед лицом Творца. Ведь он не только губит мысль Тсилада, но и отдаляет День Воссоединения. Творец также сделал так, что дух Рану вновь пришел к сареасам – ведь Рану был богом огня и был огнем. Но с тех пор, как Тсилад погубил его, Рану обиделся на Тсилада и больше не позволяет себя трогать его потомкам. Тех, кто делает это, он кусает пальцы.

Для того чтобы мысли Тсилада могли объединиться, Творец научил людей танцевать ракатар, Танец Единения. Именно таким образом все мысли Тсилада соединяются между собой, и именно для этого его и танцуют. Его танцуют два раза в Звездный Год, в середине Лета Мрэ и Лета Миар.

В этот день Миар и Мрэ чинно катятся в небе на расстоянии ладони друг от друга, а затем сливаются в одно, как это было до гибели Тсилада и Рану. В небе хлопают бесконечные фейерверки – это душа Рану. А все люди Лебефдульфа танцуют ракатар и на краткий миг снова становятся Тсиладом. Именно поэтому наша страна и называется Тсиладнаки Саареа – "все мысли Тсилада".

За дверью что-то зашуршало, заскреблось. Напарник Нидара отлучился на минутку. Нидар не стал его дожидаться, чтобы решить эту пустяковую проблему. Он всю жизнь проработал в доках, последние десять лет – кладовщиком у Самре. Нидар взял стоявший в углу лом. Портовые крысы иногда достигали поразительных размеров. Затем подошел к двери и распахнул ее.

– Привет, Нидар, – слабым голосом сказал Мэнир.

От него остро пахло гнилой водой порта. Вода текла с него ручьями, в волосах застрял полусгнивший кусок пакли. Подросток пошатнулся. Нидар протянул руку, чтобы поддержать его. Мэнир ухватился за створку двери и медленно сполз по ней.

Огненные круги в глазах лопнули, и зрение вернулось к нему. Чего нельзя было сказать о теле. Он абсолютно не ощущал себя некоторое время. Пришло чувство парения во влажной пустоте. Следующей явилась боль, от которой он взвыл и скрючился. С усилием открыв глаза, он осмотрел себя – хотя свое тело он уже успел ощутить во всех подробностях и гораздо сильнее, чем ему того хотелось бы. Теперь он увидел и свою одежду. Рукава балахона были неровно оборваны, брюки были в темных пятнах. Перед ранением он явно вел очень активную жизнь…

Он с интересом взглянул на браслет из светлого металла на своем левом запястье. Правой рукой он сжимал гибкую металлическую палочку, которая заканчивалась колючим шариком. На палочке была заметна небольшая блестящая выбоинка. Палочка заканчивалась ременной петлей, которой и крепилась к запястью. Назначения браслета и палочки он не помнил. Он попытался выпустить палочку, но не смог – рука намертво застыла в судороге. «Как же меня зовут», подумал он. Попытка вспомнить отозвалась такой вспышкой головной боли, что он снова чуть не потерял сознание.

Он огляделся, обнаружив себя в небольшой комнате на ветхом диване. Вещи вокруг – покрытый пылью столик, выгоревшая штора на окне – выглядели так, словно ими не пользовались очень давно. Окно было распахнуто – или выбито. Из него открывался вид на серую водную поверхность. На воде играли блики.