Насовсем, ну или до ремонта, что сейчас означало то же самое.

Вэдан увидел на выбеленной светом прожектора траве чудовищные, изломанные тени. Кэцэры спускались на помощь своему соплеменнику. Руку, на которую попали брызги кэцэра, невыносимо жгло. Мэнир был без сознания – если не мертв, – а нитсек перегорел. Из-за своей шипастой головки он был довольно опасен и в качестве холодного оружия – нитсеки электрифицировали не так давно – но не против кэцэра же.

Вэдан вскочил, рывком поднял Мэнира, ударил его по лицу. Подросток открыл глаза.

– Беги! – закричал Дарэнг и толкнул его в сторону джунглей.

Мэнир ошалело помотал головой и скрылся в чаще.

Вэдан повернулся лицом к противнику, и вовремя. Одну из частей скафандра развернуло подобно чаше, и она уже наполнилась водой. Другая же часть стояла на траве как полая горка. Желе, разбрызганное по траве, стекалось под нее. Кэцэр оставлял за собой длинные белые лохмотья, похожие на нити вылитого в горячую воду яичного белка. Желе осталось слишком много, чтобы целиком уместиться под обрывком скафандра. Когда оно забралось под него целиком, он приподнялся над травой на высоту сантиметров сорока.

Кэцэр выбросил из себя длинное, тонкое щупальце, и отшвырнул обломок в сторону. Столб коллоида медленно поднялся перед Вэданом. Дарэнг попятился к лесу. Брызги, шипя, отлетали с кэцэра во все стороны – как капли воды, попавшие в раскаленное масло на сковороде. Вэдан внезапно очень остро почувствовал, что упустил свой единственный шанс убежать, пока инопланетянин собирал себя в кучу. Кэцэр снова принял облик Хранителя, только из подбородка у него торчали длинные гибкие щупальца. Он размял щупальца и шагнул к Вэдану. Тот рефлекторно выставил вперед бесполезный нитсек. Кэцэр совсем по-человечески ухмыльнулся. Инопланетянин ухватился щупальцем за стальную палочку чуть повыше колючего шарика и потянул нитсек на себя.

Вэдан услышал короткое тренькание контакта, и, не веря в свою удачу, подал на нитсек максимальное напряжение.

Мир вспыхнул и взорвался болью.

цитируется по: "Предания народов мира", "Мифы сареасов", иллюстрированное издание для детей дошкольного возраста, издательство "Очаг", Цачес, 1341 луногод.

перевод: Зэйно Каарег, Джоанна Шмелевская

запись произведена 16-того числа по независимому времени звездолета «Клык Тежюса»

Ты никогда не замечал, что слова "сареас"[3] и "саарт"[4] похожи? Хочешь узнать, почему?

Сначала Творец создал моря, океаны и всех живущих в них. Разные это были твари. Многие уже не встречаются людям, только тежюс и хрэш существуют по-прежнему. Но было зверям холодно и грустно в мрачных глубинах – а светил тогда еще не было. И все твари взмолились о том, чтобы Творец как-нибудь помог им.

И создал тогда Творец большой огненный шар, золотой бубен, что дарил свет и тепло – и назвал его Маар, «бубен». Хранители называют его Солнцем. Творец дал Маар своему сыну, светлому богу Рану.

А у Рану был друг Тсилад, которого зовут еще Двуликим Драконом. Некоторые понимают это так, что у Тсилада было две головы, но здесь иной смысл. Просто на лице у него всегда одновременно было два выражения – если злость, то и доброта, если горе, то и радость, если свет, то и тьма. "Тсилад" означает "мудрость" на нашем старом языке. Да и вправду, совместить две противоположности в одном – это и есть высшая мудрость.

И Рану укрепил Маар на его голове, а сам сел на холку дракона, и они полетели над водами вдоль срединной линии мира. Хранители называют ее экватор. Достигнув границы мира, Рану и Тсилад отдыхали в чертогах Вечного Шута, который там жил. А затем возвращались обратно во владения Творца. И от края до края мира сделался свет и тепло. Все твари радовались и благодарили Творца за его заботу о них.

Вечному Шуту очень не нравился Маар, потому что Вечный Шут был порождением (еще читают: «породил» прим. переводчика) Тьмы. От Света ему было больно, как нам от огня. И Вечному Шуту нравился Тсилад. Он и сам был не прочь прокатиться верхом на драконе. Однако до поры до времени Шут скрывал свои мысли, терпел Свет, и любезно принимал у себя гостей.

Двуликий Дракон не брал никаких других седоков, кроме Рану, которого нежно любил. И тогда Вечный Шут замыслил погубить Рану. Как-то он спросил Тсилада:

– Почему ты, когда летишь с этим бубенчиком, так далеко вытягиваешь шею и так низко склоняешь голову, о великолепный Двуликий Дракон?

– Чтобы больше света и тепла доходило до вод, – ответил Тсилад. – Да и честно сказать, Маар очень тяжелый.

Тогда Вечный Шут засмеялся и сказал:

– Да Творец нарочно сделал его таким, чтобы ты склонял голову перед его сыном! А Рану сидит на твоей холке да лишь хихикает над твоей глупостью, бедный ты мой Тсилад!

Дракон рассердился и прогнал Шута, но ядовитые слова запали ему в душу. Долго думал он над ними. Драконы все таковы – долго размышляют они о своих планах, но когда принимают решение, остановить их уже нельзя.

Таковы и некоторые люди.

И вот однажды, когда летели они над водами к чертогу Вечного Шута, Тсилад вспомнил о его словах и потихоньку приподнял голову. А Маар был очень горячий. Он один вмещал в себя Миар и Мрэ. Даже теперь, когда в мире гораздо меньше Света, вспомни, как жарко бывает летом.

Каково же было бедному Рану, который сидел прямо за Мааром?

– Милый Тсилад, – попросил он, морщась от жара. – Пожалуйста, не поднимай свою многомудрую голову.

– Почему? – спросил Тсилад, и Рану честно ответил ему:

– Мне жарко.

Но Тсилад не поверил ему. Если бы он сказал ему правду – то, что Тсилад считал правдой, – он, может, и опустил бы голову. Нет ничего позорного даже для дракона в том, чтобы склонить голову перед сыном бога. Но Тсилад решил, что Рану лжет ему, и сердце его ожесточилось.

– Хорошо, – ответил дракон, но голову опустил совсем на чуть – чуть. Скоро он снова приподнял ее – еще выше, еще ближе к Рану.

– Милый Тсилад, – опять попросил он, изнемогая от жара. – Пожалуйста, не поднимай так высоко голову, столь любимую мной.

И на этот раз Тсилад ответил ему:

– У меня заболела шея, мой Рану, и я не могу опустить ее. Мы уже скоро долетим, потерпи немного.

Прошло совсем немного времени, и вот уже вдалеке показались чертоги Вечного Шута. Тсилад горделиво приподнял голову еще выше. На этот раз Рану не произнес не слова. Маар оказался так близко, что всадник в мгновение ока превратился в пепел и начал медленно рассыпаться. Но Тсилад не смотрел вниз, на воды. Он гордо смотрел вперед и не видел, как падает прах его друга вниз, в предвечный океан.

Так среди вод из пепла тела Рану появилась земля, которую мы и называем "лебеф", что на старом языке означает "пепел небесного всадника".

Когда Тсилад достиг края вод, Вечный Шут встретил его у своих чертогов и спросил:

– А где же Рану, твой любимый всадник?

И тут понял Тсилад, что он натворил. Дракон начал извиваться от горя. Маар сорвался с него и разбился надвое – Миар, «большой бубен», и Мрэ, «маленький бубен», как мы называем их теперь. И эти кусочки покатились по небу в беспорядке, то нагоняя друг друга, то отдаляясь. И так они катаются до сих пор. А Тсилад сидел на краю неба, над телом Рану, и плакал, и изливал свое горе в песне. Убивать Вечного Шута он не стал, хотя именно Шут был виноват в смерти Рану. Тсилад был мудр и знал, что месть хотя и сладка, но не возвращает погибших друзей. Месть лишь увеличивает количество Тьмы в мире.

Слезы Тсилада падали на землю и застывали. Их находят и сейчас. Хранители называют эти слипшиеся каменные блестящие зерна ураном и говорят, что они до сих пор ядовиты. Пусть это слезы – но это все же слезы дракона…