— Итак, — сказал он и посмотрел, прищурившись, куда-то на потолок. — Первая неделя — развитие мышц поясничных и плечевых. Заниматься с тобой я буду заочно и очно.

— Костенька, — взмолился Даня, — только пускай про это никто не знает. Ведь это же позор!

— Чудак ты, и больше ничего! — ответил Джигучев. — Все ребята занимаются открыто, если кто-нибудь в чем-нибудь отстает. И вовсе это не позор, а даже достойно уважения, если хочешь знать.

— Но ведь ты же ничего про меня не понимаешь, — настаивал Даня. — Ну, я тебя убедительно прошу… Ну что тебе стоит…

— Пожалуйста, — сердито ответил Костя, — твое дело! Хочешь — валяй, строй из себя загадочную натуру. А я, сказать по правде, вообще не охотник делить шкуру неубитого медведя. Вот когда, допустим… Ну ладно, не будем заранее говорить… Одним словом, имей в виду, что нынче весной будут соревнования школ. К этому мы все должны готовиться.

— Так ты, значит, никому не скажешь? — для прочности еще раз переспросил Даня.

— Могила, — сухо ответил Джигучев.

Глава XII

Грузовик для отправки на базу цветного металла дал школе безвозмездно один из ее шефов — завод точного машиностроения.

Главный инженер завода хорошо знал директора школы.

«Боевой товарищ! — говорил о нем директор и улыбался при этом задумчиво, ласково и немного грустно. — Под Орлом воевали».

У директора было много боевых друзей. С одним он подружился под Орлом, с другим — под Ельцом, с третьим — на Курской дуге, с четвертым — под Киевом. Стоило директору заговорить о них, как глаза его теплели. В них светились воспоминания, суровые и прекрасные, и мальчики со страстным любопытством, с благоговейным уважением старались угадать, о чем он вспоминал.

Нити, соединявшие директора школы с его боевыми товарищами, были, видно, крепкие и прочные. Друзей роднили не одни воспоминания о войне.

Мало-помалу его боевые товарищи сделались друзьями всей школы, ее официальными или неофициальными шефами.

— Ну, как там твои орлы? — спрашивали боевые товарищи, встречая Ивана Ивановича.

И один помогал ускорить в школе ремонт, другой снабжал приборами физический кабинет, третий сам приходил на сбор, чтобы рассказать ребятам о том научном институте, в котором он работал теперь, сняв военную форму. Ну, а четвертый… четвертый давал пионерам машину для отправки на базу цветного металла.

Директор с военной точностью договорился обо всем со своим орловским товарищем.

— Так ровно без четверти пять, майор, — сказал он главному инженеру, прикрывая рукой телефонную трубку. — Это для нас самое подходящее время. Есть?

— Есть, товарищ подполковник, — ответил инженер. — Ровно без четверти пять.

Но военная точность боевых товарищей была нарушена заведующим гаражом. Отправляя шофера в этот рейс, он сказал ему: «Справитесь там и можете быть свободны». А шоферу очень хотелось быть сегодня свободным пораньше — была суббота.

— Зоя Николаевна! — закричал Даня, вбегая в пионерскую комнату. — Зоя Николаевна, машина пришла.

— Яковлев, — сдвинув брови, ответила Зоя Николаевна, — иди домой обедать и не устраивай паники…

Она не успела договорить. В комнату ворвался ее брат, Андрюшка. Он был в пальто и шапке. На полу оставались следы от его калош.

— Зойка — машина!

— Сними шапку! И калоши! Немедленно!

Она пристально посмотрела ему в глаза. Он смутился и неохотно снял шапку.

— Стоит перед подъездом, — сказал он угрюмо.

Зоя Николаевна подошла к окну, и лицо ее изменилось. Набросив на плечи пальтишко, она пошла широким шагом по коридору.

За ней затрусили Феоктистов и Яковлев.

Остановившись на пороге школы, Зоя Николаевна сурово взглянула на стоящий перед нею грузовик. Она уже двинулась было по снежной дорожке к кабине шофера, но в это время за ее плечами с треском распахнулась дверь и, опережая ее, выскочил во двор председатель совета дружины — школьник девятого класса с чуть пробивающимися усиками, высокий, заботливо одетый, уже чем-то неуловимо похожий на студента-первокурсника.

Он подбежал к грузовику, оправил нервным движением заколебавшиеся очки, постучал в окошко кабины и сказал развязно:

— Привет, товарищ водитель… У вас, наверно, часы испортились, — и помахал шоферу рукой в варежке, аккуратно заштопанной мамой.

— Привет, — равнодушно сказал шофер. — Работаю, между прочим, не по арифмометру… Дело шоферское… Неудобно? Заеду как-нибудь в другой раз.

— Да вы что? — сказал председатель совета дружины. — Этак, знаете ли, нельзя… гм… браток! Это в высшей степени несознательно. Вы сорвете поставку.

— А какая такая ваша поставка? Погрузили в десять минут — и можно отчаливать.

— Нет, нет, это зря. Это вы совершенно зря, уважаемый, — забормотал председатель совета дружины. — Вторая смена еще на уроках. Первая придет через час. Мы отпустили ребят пообедать. А мешки, понимаете ли, не иголка. Пришлось размещать по возможности. Ведь это школа!.. Для хранения не предусмотрено кладовых…

Шофер не ответил. Он, скучая, оглядывал двор. Подле его кабины медленно разрастался кружок младшеклассников.

Дверь школы хлопала, блок скрипел. Зрители внимательно рассматривали откинувшегося на спинку сиденья шофера, его профиль со сдвинутой на затылок кепкой и то, как он почесывал переносицу.

Без шапки, в накинутом на плечи пальтишке стояла на заснеженной ступеньке Зоя Николаевна. Светлые глаза ее строго и неодобрительно глядели на шофера из-под черных бровей. Шофера это беспокоило. Он нет-нет, да и поглядит на вожатую, на ее пальтишко, накинутое на плечи и застегнутое под шейкой на одну пуговицу.

— Да уходи ты, шальная, — наконец, потеряв свое шоферское хладнокровие, процедил он сквозь зубы, — простынешь! От тоже несообразная!

Зоя Николаевна даже бровью не повела. Она продолжала стоять у подъезда, поеживаясь на зимнем ветру.

Лицо у нее было спокойное, только брови чуть шевелились и вздрагивали. Всеми силами она старалась, чтобы ребята не заметили ее досады и огорчения.

Сдача была подготовлена как следует. Все от начала до конца продумано до тонкостей, оговорено до мелочей. Погрузка должна была разворачиваться четко и точно. Она сама проинструктировала вожатых, вожатые — председателей отрядов, председатели отрядов проинструктировали звеньевых.

В подвале на груде лома, собранного каждым отдельным звеном, были разложены картонки с надписями: «Третий класс «А», звено номер один», «Четвертый класс «Б», звено второе» и так далее.

Вожатые Джигучев и Степанов должны были стоять у входа в подвал, пропуская туда ребят только по звеньям, чтобы не было толчен.

Одним словом, все было продумано основательно, рассчитано по минутам. И все сорвалось. Нет, этого нельзя допустить! Надо действовать!

— Феоктистов, Яковлев, — сказала Зоя Николаевна коротко и спокойно, — необходимо срочно вызвать вожатых. Феоктистов — к Степанову, Яковлев — к Джигучеву. Одна нога тут, другая там! Ясно?

— Ясно, ясно! — ответили разом Феоктистов и Яковлев и, посмотрев через плечо друг на друга, разбежались в разные стороны.

«Одна нога тут, другая там!»

Не будем подсчитывать количество людей, которых Даня сшиб с ног на своем пути к квартире Джигучева. Вернемся во двор.

Набежала тучка. Крупные сухие снежинки заплясали в воздухе. Они падали на непокрытые Зоины волосы, на промасленную ватную покрышку мотора.

— Ну что? — лениво спросил шофер. — Так и будем стоять? Время, знаете ли, не у каждого слишком лишнее. Дело делать — так дело делать, а нет — так будем сворачиваться.

Услышав это деловое предложение, к пустому грузовику развязно подскочил председатель совета дружины и вытащил дрожащей рукой из кармана узенькую двухрублевую пачку папирос «Казбек».

— Курите? — спросил он.

— Отчего же? — отвечал шофер. — На дорожку можно и закурить.

Шофер прикуривал. Председатель дружины подавал ему спичку и загораживал трясущейся от волнения рукой крошечный спичечный огонек.