Мальчик даже не обернулся. Он дошел до угла и остановился там, на перекрестке, под ярким светом фонаря. И тут стало видно, что мальчик совсем не из их класса. Даже не из их школы.

Что бы это значило?

Прижавшись к стене и затаив дыхание, Даня стал наблюдать. Ждать пришлось недолго: из-за угла вышли еще трое, все с мешками разной величины, и, не говоря друг другу ни слова, с видом заговорщиков двинулись гуськом по улице.

Вот оно что!

А Зоя-то, Зоя говорила: «застрельщики». Вот те и застрельщики! Эти ребята, может быть, уже вторую неделю шныряют по всему городу и собирают лом.

От досады Яковлеву даже стало жарко. Нет, он не даст другой школе утереть им нос! Они ходят по всему городу… Прекрасно! И он пойдет за ними. Куда они, туда и он.

Стиснув зубы и стараясь ступать как можно тише, Даня решительно зашагал в хвосте. Есть хотелось все сильней. Теперь, когда у него не было времени подсчитывать будущие успехи звена, в спину ему безжалостно вонзались то ручка от печной заслонки, то острый угол подноса.

А ребята, как назло, шагали вперед быстро, спокойно, уверенно.

Дошли до углового многоэтажного дома (дошел и Яковлев), вошли в ворота (и он — в ворота). В углу двора стояло маленькое двухэтажное зданьице. Ребята круто свернули в ту сторону. Дом был огорожен низеньким палисадником. Внутри палисадника росли какие-то кусты и длинное, тощее дерево. Проходя мимо него, Даня невольно закинул голову. Темное кружево веток отбрасывало на крышу дома легкие тени.

Между тем один из мальчиков уже подошел к порогу дома и уверенно дернул звонок. В глубине квартиры раздалось многократное мелодичное треньканье, похожее на перезвон колокольчиков из школьного оркестра. Послышались шаги. Дверь распахнулась. На пороге стоял какой-то высокий мальчик — должно быть, уже восьмиклассник.

— Дома? — спросил один из пришедших.

— Дома! В берлоге, — ответил высокий. — И где вы только копаетесь? Я уже давно здесь.

— А что, Борис Николаевич пришел?

— То-то и есть, что пришел. Ждет.

Мальчики ничего не ответили и быстро зашагали вверх по невысокой желтой лесенке, какие редко бывают в городских домах, но зато очень часто где-нибудь за городом, на даче. Стараясь не задевать своим мешком желтые перильца, позади всех шагал Даня.

Комната, куда он вошел вслед за остальными мальчиками, показалась ему удивительной: все стены в ней состояли из сплошных шкафов. Полки шкафов были уставлены пестрыми и даже немного пыльными корешками книг разных размеров и, как видно, различного возраста. Одни были еще яркие, свежие, другие успели поблекнуть от времени. Книги подпирали друг друга плечами, словно солдаты, берущие штурмом стену крепости. Там, где между полками оставались пустые пространства, висело множество удивительных и чудесных предметов: кусок дерева, испещренный рядами зарубок, раскрашенная, грубо слепленная маска, бубен, ожерелье из бус и перьев, целые ряды кремней, обточенных в виде лезвий, зубил, молотков — должно быть, орудия доисторического человека.

Даня сразу понял, что это такое: во-первых, они уже проходили это по истории, а во-вторых, в дневнике Маклая было много зарисовок точно таких камней.

К дверям была прибита географическая карта.

Каким-то таинственным, непонятным очарованием тянуло от этих шкафов, от карты, от камней и бус, очарованием дальних стран, путешествий, находок — одним словом, тем самым, чем была полна книга Миклухо-Маклая.

Даня с трудом оторвал глаза от всех этих удивительных вещей и увидел, что посреди комнаты, под лампой, стоит обыкновенный обеденный стол с еще не убранными глубокими тарелками. За столом, оживленно разговаривая о чем-то, сидели трое людей. Один из них, повернувшийся в профиль к двери, был большой и широкий в плечах. Его крупный нос смахивал на клюв коршуна. Глаза у него были светлосерые и казались очень яркими на темном, навсегда загорелом лице. Они были даже не серые, а какого-то бутылочного цвета, пристальные, насмешливые и зоркие. Все вместе — поворот головы, согнутая в локте рука, лежавшая на столе (тоже очень большая и смуглая), нос, похожий на клюв, производили впечатление мужества, лихости, дерзости.

Дане он показался красавцем.

Второй, суховатый и черноволосый, определенно был китаец. Глаза у него были раскосые, скулы жестко обтянуты матовой кожей.

Третий, возраст которого никак невозможно было определить, держал в кулаке и все время поглаживал тоненькую, довольно длинную бороду, завивавшуюся на конце в виде вопросительного знака.

— Здравствуйте! — хором, но негромко сказали мальчики из соседней школы.

— Здоро́во, ребята, — ответил тот, у которого нос был похож на клюв коршуна.

— Ну, ну, показывайте, что принесли, — сказал человек, поглаживавший бороду.

Встав с места, он присел на корточки перед мешками, и Даня, заглядывавший через его плечо, увидел, сильно удивившись, что в мешках, которые развязали ребята, лежат вовсе не кастрюли и не примусы, а камни.

— Ну что ж, очевидно девонские отложения, — сказал мальчикам бородатый человек.

— Да, да, мы так и определили, Борис Николаевич, — почтительно ответил один из них.

Все три мальчика уже сидели на корточках, рядом с Борисом Николаевичем. Их головы сталкивались.

— Я определяю давность этого ракообразного, — важно сказал один мальчик, — примерно в пятьсот миллионов лет до нашей эры.

Даня крякнул: «Определяю давность!.. Пятьсот миллионов лет!..»

А молодой исследователь (словно назло) обернулся и, как показалось Яковлеву, победно и дерзко взглянул в его сторону.

— Пожалуй, — загадочно ответил Борис Николаевич, морща лоб и поворачивая в руках «девонское отложение», то-есть обыкновенный серый камень, в котором Яковлев не видел решительно ничего замечательного.

— А вот «головоногий моллюск», по-моему триста миллионов лет давности, — густым басом сказал третий мальчик и выпятил вперед губы.

…Здесь считали крупно: не килограммами, не полутоннами и не тоннами — здесь считали миллионами! И Даня снова почувствовал себя задетым.

— Ну что же, ты не так далек от истины, — задумчиво ответил мальчику Борис Николаевич. — А кто мне это определит? — И он повертел в своих тонких пальцах какой-то красноватый камешек.

Все молчали.

— Ну что ж? Никто?.. Значит, придется мне самому. Представитель рода «краниа» из верхнего ила. Вглядитесь-ка получше.

Борис Николаевич поднес камешек к свету, и Даня заметил на его тусклой поверхности чуть видный узорчатый отпечаток.

«Ах, чорт! Вот где они, настоящие геологи, или как их там… копают, ищут, находят…» Сбор лома, который только что казался Дане важнее всего на свете, вдруг сделался какой-то мелочью, пустяком — подумаешь, обломки керосинки…

А ловкие руки ученого извлекали один за другим серые, красноватые и черные камни из принесенных мальчиками мешков. Мальчики говорили наперебой: «спериферы», «краниа», «головоногий моллюск»…

— Молодцы! — одобрительно покачивал головой Борис Николаевич. — В общем, мне, видно, придется помочь вам только в возрастной квалификации. Когда выставка?

— К ноябрьским, — ответили мальчики хором.

И тут вдруг произошло нечто непредвиденное.

Не поднимаясь с пола, Борис Николаевич круто повернулся, посмотрел на стоящего у него за спиной Яковлева и протянул руку к его мешку.

— А ты что же? Открывай, — сказал он и сам ловко и быстро развязал веревочку, стягивавшую Данин мешок. Развязал, запустил в мешок руку и вытащил оттуда… печную заслонку.

Стало тихо. Оседая, тоненько звякнул мешок.

— Ага… — сказал задумчиво Борис Николаевич.

Мальчики прыснули.

С такой глубокой серьезностью, что ни один мускул не дрогнул у него на лице, Борис Николаевич подошел к свету и стал внимательно разглядывать заслонку.

Коршунообразный сразу подхватил эту игру. Ни о чем не расспрашивая, он взял левой рукой заслонку из рук Бориса Николаевича и прищурился:

— Гм… интересный экспонат… Определяю как печную заслонку. Борис, а? Как по-твоему?