Данила сорвался с места и выбежал за дверь. Через минуту он вернулся весь бледный.

— Ну, жинка, — сказал он, — беда пришла! Сейчас в деревне начнется бой, белые отступают. Надо удирать, пока не поздно.

Бабы завыли дикими голосами. Старуха скатилась с печи и кинулась бежать. Молодая торопливо открыла скрыню и, захватив оттуда в охапку все, что могла захватить, выскочила вслед за старухой. Данила уже опять запрягал лошадей в телегу. Пока он возился, бабы два раза успели сбегать в хату и вынести оттуда все, что оставалось еще ценного.

В соседних дворах шла та же суета. Не прошло и пяти минут, как Данилова телега, нагруженная вещами и бабами, выехала со двора. По улице уже неслась целая река подвод, верховых казаков, пушек, отступающих солдат в погонах и с кокардами на фуражках. Попадались раненые офицеры, шедшие понуро, с окровавленными лицами, с руками на перевязи.

Где-то совсем близко затрещали частые ружейные выстрелы. Потом гулко бабахнула пушка за деревней. С резким протяжным воем пронесся над головой снаряд и вспыхнул над курганом белым облачком дыма. По улице все понеслось вскачь и бегом.

Макар не поехал с Данилой. Он решил, что отступление ему очень на руку: надо получше спрятаться и дождаться, когда в деревню войдут красные; тогда путь в Марьевку будет свободен. Однако едва он выскочил на улицу, общий ужас захватил и его: повозки неслись вскачь, бледные мужики и солдаты, сидевшие в них, из всех сил нахлестывали испуганных лошадей, те брыкались, становились на дыбы, топтали кого-то ногами, опрокидывали телеги. Бабы, не успевшие уехать, с визгом метались по улицам, ища своих ребятишек; ребятишки, ревя благим матом, неслись оравой вслед за повозками. Под ногами с визгом толклись свиньи, скакали, задрав хвосты, телята, взлетали с кудахтаньем куры, остервенело, лаяли собаки.

Все это, вместе пушечными выстрелами и воем снарядов, ошеломило Макара. Растерявшись, он забился под первый попавшийся навес и широко раскрывши глазами, смотрел на несущийся мимо него поток людей и животных. Дружок прижался к нему, жалобно скулил и дрожал всем телом.

Однако это было только начало. Потом стало еще страшнее: улица внезапно опустела, будто вымерла, — одни только куры взволнованно бегали, скликая своих цыплят. Вдруг у околицы деревни часто-часто затараторил пулемет; еще через минуту появилась кучка солдат и офицеров в погонах: они быстро перебегали от хаты к хате, припадали к земле и стреляли; двое бегом протащили пулемет и остановились с ним под тем же навесом, где притаился Макар.

Пулемет затрещал так неистово, что мальчик от страха шлепнулся на землю. Дружок горестно завыл. Подняв голову, Макар увидел, что офицеры уже далеко; пулемет, потрещав, сорвался с места и покатился за ними. Пули свистели теперь мимо Жука — и с той, и с другой стороны. От околицы уже слышались выстрелы красных.

Вдруг над головой Макара с оглушительным грохотом разорвалась шрапнель, и целый град осколков и пуль посыпался на навес и вокруг него. Тяжелый снаряд упал на хату напротив, раскидав крышу и стены; хата с треском рухнула, и столб черного дыма поднялся оттуда; через минуту груда обломков запылала ярким костром. Еще и еще грянули снаряды и шрапнели. Макар понял, что он попал между двух огней.

В ужасе, едва сознавая, что делает, бросился он бежать через двор. В глаза ему кинулась открытая дверь погреба.

«Под землей не так страшно!» — подумал он и кубарем скатился вниз по лестнице в сырой, непроницаемый мрак. Последнее, что он успел заметить, был огненный сноп, вспыхнувший на том месте, где он только что стоял: снаряд попал в навес и зажег сарай.

IV. Макар встречается с бандуристом

Макар ввалился в погреб, налетел на бочку с солеными огурцами, опрокинул ее, перекатился через бочку и ткнулся головой прямо в брюхо какому-то человеку, сидевшему в темноте за бочкой.

— А, чтоб тебе треснуть! — сказал с досадой человек слабым старческим голосом. — Откуда ты взялся, сатана этакая?

Дружок с оглушительным лаем кинулся защищать хозяина. В темноте началась отчаянная возня. Макар сам был недалек от мысли, что угодил в лапы сатане: кто-то давил его и мял ему бока, отбиваясь другой рукой от освирепевшего Дружка.

Макар завизжал диким голосом и, схватив валявшуюся на полу тыкву, из всех сил треснул этой тыквой незнакомца по голове. Тот охнул и выпустил Макарку.

Мальчик уцепил Дружка за шиворот и, оттащив его в угол за бочку, притаился там. Он слышал, как незнакомец ворчал, отплевывался и наконец, спросил:

— Кто ты такой, что ввалился сюда? Солдат?

— Поди, ты к чорту! — сердито ответил Макар. — Какой солдат будет прятаться в погреб? Тоже, сказал!

— Ишь ты! Ты, видно, не робкого десятка, если так говоришь, — сказал незнакомец, — по голосу слыхать, что ты не больно стар. Дай-ка засвечу спичку.

— А по твоему голосу слышно, что ты старый хрыч, болван и леший, — ответил Макар. — Ты меня чуть не задушил.

— А я испугался. Думал, ты солдат и меня приколешь.

— Будь у меня штык, я бы и приколол этакого дурня!

— Ну-ну, не серчай!

Вспыхнула спичка, и Макар увидел неподалеку от себя сгорбленного седенького старичка с длинной бородой; старичок был одет в долгополую серую свитку, на голове у него была барашковая шапка, а через плечо висело что-то круглое, чего не успел как следует разглядеть Макар за то время, пока горела спичка.

— Э, да ты совсем маленький, — сказал старичок успокоенным голосом.

— А ты совсем старенький! — дерзко ответил Макар. — Вот постой, я тебя сейчас вздую за то, что ты меня душил. Хорошо, что тыква под руку подвернулась.

— Да, брат, тыква твоя увесистая. Вон, какая шишка у меня вскочила. Так что мы с тобой квиты.

— А квиты, так и не ворчи, — сказал Макар. Он храбрился, но ему было страшновато. — Ты кто такой будешь?

Старик помолчал минутку, и мальчику показалось, что он хихикнул. Ему стало совсем страшно. Бабьи сказки про домовых и чертей сразу вспомнились бедняге. Да и было от чего струхнуть: наверху продолжала бушевать буря снарядов и пуль; взрывы гранат потрясали землю; в открытую дверь погреба проникали отблески пожара, заменившие сумерки летнего вечера. А здесь, в сырой темноте незнакомого погреба, — какой-то седой старичок, с виду похожий на самого заправского домового, да еще с какой-то диковинной штукой на спине! Мурашки побежали по спине у Макарки, и ему пришлось вспомнить все самые удалые рассказы про индейцев и про храброго Следопыта, чтобы взять себя в руки и побороть свой страх.

— Кто я такой? — переспросил старичок и снова хихикнул. — А ты как думаешь? Думаешь, не чорт ли я? Да?

— Ну тебя, дурак! — ответил Макар сердито, но сам еще теснее прижался к Дружку и невольно застучал зубами. — Перестань говорить к ночи такие слова!

— Да неужто ты еще веришь в чорта? — удивился старичок.

— Отвяжись ты! — крикнул Макар.

— А как тебя звать? — не унимался тот.

— Зовут зовуткой, а величают уткой! — огрызнулся мальчик.

— А на самом деле?

— Отстань, говорю… Макаркой меня зовут.

— Ага! Так вот, Макарка, я не чорт, да чертей и не водится, запомни это хорошенько. А я только бандурист.

Тьфу ты, бандурист! И как только Макар это сам не смекнул! Не раз ему приходилось видать и раньше украинских бандуристов: ходят этакие старички старенькие по большим дорогам, по деревням и селам, поют древние былины и духовные стихи — о гетмане Сагайдачном, о богатом и Лазаре, о Сечи Запорожской, поют и подыгрывают себе на заунывной бандуре: вроде большой мандолины инструмент этот, шесть длинных струн и шесть подструнков, — и красно звенят-говорят эти струны, когда старик-слепец начнет перебирать по ним пальцами.

Совсем не страшно стало Макарке: понятное дело, — забился в погреб старик с перепугу, а когда Макарка с Дружком на него обрушились, то и совсем обезголовел от страха! Смешно стало нашему удальцу.

— Как же ты, дедка, сюда попал? — спросил он, смеясь.