— Ничего лишнего не держим, — ответил усач.

— Лишнего не надо. На одну ноздрю — и харэ.

— Чего-то раньше вы вроде к нам не захаживали?

— Питерский я, с оказией.

— Питерский — и прямо к нам?

— Любопытный ты очень, — усмехнулся Климов. — Не бойся, не меченый. С Хасимычем встреча назначена. Понял, нет?

— Это нас не касается, — но сообщение произвело на бармена впечатление. Он поднял глаза к потолку — получил там, видно, указание — и передвинул по стойке белый пакетик.

— Скоко? — спросил Климов.

— Одна денежка. Извиняюсь, чистый натурель. Климов отдал зеленую сотню, пошел в туалет.

Заперся в кабинке, развернул пакетик, лизнул. Действительно, кокаин-экстра, без экологических добавок, производимых в ближнем Подмосковье. Высыпал отраву в унитаз, дернул ручку.

В коридоре наткнулся на лихую девицу, прихорашивающуюся перед зеркалом. Длинноногая, в набедренной повязке и в лифчике. Черные космы вроде мотоциклетного шлема. Личико забубённое, как у Барби.

— Молодой человек, угостите сигареткой.

Приятно потянуло началом века.

— О-о! — протянул Климов обрадованно. — А бухтели, что здесь исключительно мужской приют. Я уж душевно захандрил.

— Обманули, — уверила девица. — У нас на любой вкус товар.

Климов галантно потрогал ее пышные титьки: не накладные ли? Девица жеманно хихикнула:

— Все свое, не сомневайся.

С ней и провел остаток вечера, до прихода Шалвы. Устроились в укромном уголке, каких было много по всем комнатам. Низенький полированный стол, банкетка на двоих. Официант (или как он тут назывался) принял заказ. Вино, фрукты, кофе, пирожные, шоколад. Себе для солидности Климов попросил чизбургер с ветчиной. Девица отказалась, но велела добавить пузырек «Абсолюта». Пояснила глубокомысленно:

— Изжога замучила.

Ее звали Алиса. Климову она сразу полюбилась. Биография обычная: школа, институт, первая проба сил на панели. Данными Господь не обидел, да и удача улыбнулась — вскоре поднялась до этого шикарного заведения. Теперь, считай, старость обеспечена. Рассказывала о себе Алиса искренне, без рисовки, хотя ей было, чем гордиться. На иглу не села, осталась в разуме, в блеске красоты. Многие ее товарки половины пути не прошли, как сковырнулись. Но это ведь не ее заслуга — цыганское счастье.

— Какая же у тебя такса? — поинтересовался Климов.

— Тебя не разорит, — успокоила Алиса. От «Абсолюта» она раскраснелась, оживилась и еще больше похорошела. — Если хочешь, дам бесплатно.

— За что же мне такая привилегия? — удивился Климов.

— Догадайся.

Климов пораскинул мозгами, но ни к какому выводу не пришел. Загадка хоть и маленькая, но любопытная. В отношениях между новыми русскими, а также обслуживающим их персоналом (от государственных чиновников до проституток и киллеров), разумеется, не имели значения обычные человеческие ценности — симпатия, любовь, единомыслие, дружба; любая услуга, от коммерческой до интимной, оплачивалась по твердому прейскуранту, цены менялись лишь в зависимости от колебаний биржевого курса валюты. Поэтому предложение любви на халяву показалось Климову сомнительным. Можно допустить, что чуткая девушка почувствовала могучий запас энергии, накопленный им в лесу, и потянулась на зов плоти, но тоже вряд ли. Если бы Алиса была эмоционально неустойчивой, она не удостоилась бы штатной работы в «Полисе».

— Не могу догадаться, — признался Климов. — Я, конечно, парень видный. Но с какой стати тебе спать со мной бесплатно? Это же непрофессионально.

— Ну и не ломай голову, — усмехнулась прелестница. — Пусть это будет наш маленький секрет.

В ответ на ее откровенность Климов рассказал немного о себе: он тоже не сразу начал швыряться сотенными купюрами. Заводился, как многие, с обыкновенной фарцы, постепенно перешел на крупняк, на валюту. За плечами две ходки, Алиса, слава Богу, по возрасту не застала черные времена, когда предприимчивому, свободолюбивому человеку не было иного пути, кроме как за решетку. Сегодня твердо стоит на ногах, имеет собственный бизнес, в Питере его уважают. В будущее смотрит без опаски, лишь бы не вернулись красножопые, которых никак не удается до конца угомонить.

— В Питере они буйные, — пожаловался он. — Одну голову оторвешь, две новых вырастает, как у гидры.

— В Москве тоже старики иногда шебуршатся. Особенно по своим праздникам. Так их жалко бывает. Уж хоть бы помирали поскорее, как Хакамада сказала. Ни себя бы не мучили, ни других.

Погрустили вместе, вспомнив о никчемных предках. Алиса выпила водки. Климов ничего не пил, кроме кофе.

— Кстати, — спросил он, — босс часто здесь бывает?

В глазах у девушки, как солнечный зайчик, метнулся холодок. Зыркнула на потолок.

— Не спрашивай, Ваня, чего не надо, а то поссоримся.

— Да я так, к слову. Мне без разницы. У меня с ним встреча назначена.

— С кем? С самим?..

— С Гариком Магомедовым, с кем еще, — с гордостью ответил Климов.

Вскоре по клубу словно просквозило ветерком. Забухали двери, зазвучали гортанные голоса, отдающие команды. Где-то просыпалось разбитое стекло. К ним в закуток заглянул джигит, перепоясанный пулеметной лентой, опалил черными углями глаз, будто сфотографировал, — и тут же сгинул. Гадать нечего: хозяин приехал.

Опять установилась мирная тишина, нарушаемая звуками оркестра, наигрывавшего джазовую мелодию — сладкая весть из давно миновавших времен.

— Позовут, Вань, — упредила его вопрос Алиса. — Если захотят увидеть, позовут.

— Может, пока на рулетку сходим? — предложил Климов.

Постояли у рулетки. Среди трех-четырех играющих и пяти-шести зевак. Все ставили по маленькой, кроме пожилого казаха с кирпичом вместо лица. Казах вытряхивал из карманов баксы, как песок, но ему не везло. За полчаса спустил не меньше десяти кусков. В конце концов в ярости попытался прокусить золотой жетон, но и это ему не удалось.

Алиса подлезла к нему под локоть:

— Мусай-ага, остудись, дорогой! Пойдем выпьем с Алисой. Потом еще поиграем.

Климов ожидал, что казах ее шуганет, — ничего подобного.

— Где раньше была, девочка? — обрадовался степняк. — Совсем разорили старика.

Опять загадка. В таких заведениях принято подначивать раздухарившегося игрока, а не уводить от стола.

— Я не прощаюсь, — Алиса дружески подмигнула Климову, уже повиснув на багроволиком толстяке.

Климова кто-то тронул за плечо. Оглянулся — юноша лет шестнадцати в темно-синей шелковой пижаме. Конфетка в обертке — да и только. Но взгляд серьезный, взрослый.

— Ты — Волчок, да?

— Чего тебе?

— Хозяин ждет, пошли.

— Одну секунду, сынок.

Климов ссыпал оставшиеся фишки на «зеро», впился глазами в магический круг. Отдыхал, сосредоточивался. Шарик замер: не повезло. — Ладно, айда, — бросил наконец раздраженно. Шли они долго: два этажных перехода, лестница, лифт. Климов поинтересовался у гонца:

— Ты почему в пижаме, сынок? Прохладно здесь.

— Не ваше дело, — дерзко ответил юнец.

— И то верно, — согласился Климов. — Но грубость тебе не к лицу. Ты все же не девочка.

Гарий Хасимович принял его в обычном офисном кабинете, в казенной обстановке. Был занят тем, что изучал какие-то бумаги за письменным столом. На столе компьютер последнего поколения «Прима». Над головой, там, где у государственных чиновников обычно висит портрет очередного царька, большая фотография самого Гария Хасимовича: сидел он почему-то под пальмой, в пробковом шлеме, а за его спиной стоял абиссинец с опахалом из страусовых перьев. Впечатляющая картинка. Если принять за мебель дюжего молодца, притаившегося в углу, в кабинете Шалва был один.

Про него Климов знал все, что знала контора, а это, фигурально говоря, спектральный анализ, но сейчас его интересовало, какой стадии озверения достигло это загадочное существо. Если измерять озверение (выпадение из гуманитарной нормы) по десятибалльной шкале Петерсона (аналитик «Вербы»), то на самом верху обычно оказывались крупные политики, приватизаторы, банкиры; внизу — мерзавцы вроде Жоры Краснюка, знаменитого совратителя малолетних, любимца столичных журналов. Шалва по этой классификации находился где-то посередине.