Кармен Ивановна по какой-то тайной прихоти осела в «Грезах», а могла бы, конечно, возглавлять женский комитет в Государственной Думе или стать советником президента. Преград на земле для нее не существовало, кроме вот этой желтой ампулы, ненароком присосавшейся к плечу.

Из уважения Климов поудобнее устроил ее черноволосую голову на бедре посапывающего Звонаря и, оглядевшись — ничего не забыл? — покинул кабинет.

Скорым шагом, счастливо улыбаясь, он направился к ближайшему охраннику. Тот глядел удивленно — тридцатилетний детина с мозгами куренка.

— Сиди, сиди, пацан, — весело зашумел Климов, — вот хозяин велел передать…

Протянул руку, парень в ответ машинально подал свою, и Климов припечатал к жесткой ладони третью ампулу, но это был далеко не весь запас сюрпризов, который хранился у него в визитке. Второй охранник издали с любопытством следил, чего там переслал Звонарь напарнику, а когда опомнился, увидел дуло автомата, направленное в живот. Услышал спокойную команду:

— Брось машинку на пол — и ни одного лишнего движения!

Забавно следующее. Впоследствии этот охранник (прожил-то он недолго) не мог толком объяснить ни себе, ни людям, почему не сделал ни малейшей попытки к отпору. Расстояние допускало маневр, а боевого опыта ему было не занимать. Но не сделал — и все. Послушно положил автомат и терпеливо ждал, пока усатый налетчик приблизится. Видел, как повалился со стула напарник — медленно и как-то уныло. Его заворожила необычность происшествия. Он спросил у Климова:

— Ты чем его убабахал, браток?

— А-а, потом расскажу, — ответил Климов. — Ну-ка, повернись к стене.

Детина встал боком, готовясь все же, как он помнил, заехать бандюге каблуком по колену, но не успел. Климов, чтобы сэкономить дорогое снадобье, обрушил ему на череп автомат, ухватя его за ствол, как дубинку. Он уже погрузился в зловещее состояние разрушителя и больше не испытывал ни сомнений, ни жалости. Все его действия были строго определены конечной целью.

В гостиной Зиночка Букина развлекала двоих молодых людей любезным разговором, остальные молодые люди к этому часу куда-то рассосались. Стерео изливалось сумрачной прелюдией Рахманинова, что озадачило Климова. В этом была какая-то несуразность, Рахманинов никак не подходил к чарующей обстановке «Грез». Он был из другого, забытого, одухотворенного мира. Зиночка и молодые люди пили коктейли, и один из них, хохоча, как раз вылил бокал Зиночке на грудь. Она тоже беззаботно смеялась, но, увидя Климова, мгновенно умолкла.

— Подождите, мальчики, сейчас вернусь. Клиента мигом обслужу.

Мальчики глубокомысленно закивали, понимая, что сначала работа, а уж потом удовольствие.

— Сыми с него стружку, Зинуля, — напутствовал один. — И бегом обратно. Без тебя пить не будем.

Возле лифта Климов проинструктировал Зиночку. Ей надо было отвлечь привратника. Пококетничать с ним, покрутиться рядом. Если тот что-то заподозрит и захочет поднять тревогу, то помешать ему. Если помешать не удастся — лететь сломя голову в подвал с предупреждением.

— Справишься, Зинок?

Букина обрадовалась простоте задания.

— Дядя Шурик давно на меня глаз положил. Но вообще-то у нас не положено с обслугой трахаться.

— Никто тебя не заставляет. Просто погутарьте, обменяйтесь мнениями о погоде, выпейте по рюмочке… Минут на десять его займи, не больше.

Загипнотизированная Букина осмелилась спросить:

— Вы не обманываете меня? Вы вернетесь за мной, когда все кончится?

— Безусловно, — сказал Климов.

Он захватил с собой оба АК, и, когда ступил в подвал, троица низовой охраны сразу оказалась у него на линии огня. Как три нахохленных вороненка, они обернулись к нему. Климов не хотел их убивать ни с того ни с сего.

— Оружие на пол, пацаны! Только без баловства.

Московские быки, имя которым легион, в форс-мажорных обстоятельствах действуют всегда непредсказуемо. Все зависит от того, какая у них подготовка и сколько выпили накануне. Основных типов поведения три. Разумные подчинялись, памятуя о том, что у них на плечах всего по одной тыкве, другие от внезапного ужаса погружались в столбняк, третьи бесшабашно кидались в схватку, мгновенно озверевая. Трое противников Климова поступили каждый по характеру: один побагровел от натуги и начал икать, не имея силы пошевелиться, второй благочинно бросил автомат на пол, третий заорал, вскочил на ноги и открыл пальбу. Пули рассеялись, зацокали по подвалу, Климов опередил его и всадил в грудь короткую прямую очередь. Боец согнулся в три погибели, выронил автомат и уткнулся лбом в стену. Он был храбр, но безрассуден, и это укоротило его жизнь лет на сорок-пятьдесят.

Климов подошел, отшвырнул ногой автоматы, сказал:

— Ну-ка, ребята, шагом марш!

Икающий побагровевший детина не сразу понял, чего от него хотят, и Климов отвесил ему бодрящую плюху. Подгоняя пинками, довел парочку до бильярдной, втолкнул внутрь, подыскал ключ на связке и запер дверь на два оборота.

В самый раз управился: когда обернулся, к нему уже мчалась по коридору здоровенная бабища, этакий Шварценеггер в юбке, но пожилой и с растрепанными космами неопределенного цвета. Удивительная женщина была вооружена железным крючком, похожим на альпинистскую стрелу.

— Стой! — предостерег Климов, но богатырша словно не услышала. С выражением сладострастия на азиатской роже, с нутряным, мясницким выкриком «кхе-хх!» рубанула крючком по Климову, он еле успел уклониться. Железо высекло из стены добрый кусок цементной руды. У Климова не осталось времени на дипломатию: с небольшого размаха он оглоушил свирепую бабку автоматным прикладом, но та даже не поморщилась. Пуще того раззадорилась.

— Ах, ты еще драться, сучонок! — завопила она в ярости, и вторично Климову еле удалось уйти от железного кайла. Он отступил по коридору, бабка шла за ним, изрыгая отборную матершину, крючок вдруг засверкал в ее руке подобно велосипедной спице.

У Климова позиция была слабее, — не стрелять же в самом деле в безумную старуху.

— Остановись, матушка! — тщетно взывал он. — Давай поговорим по-доброму.

Куда там! Такую самоупоенную жажду расправы, какую изливали зрачки сумасшедшей бабы, Климов встречал разве что на политических тусовках творческой интеллигенции, когда речь заходила о правах человека. Сравнить это состояние можно лишь с любовным экстазом. В очередной раз чудом уклонясь от свирепой железки, он принял боевую стойку и нанес два быстрых, страшных удара ногой — в живот и в голову. Баба Зинаида пошатнулась, но устояла. В лице ее все же обозначилась некая задумчивость.

— Ах так?! — сказала она удивленно.

— Да, так, — с достоинством отозвался Климов и ткнул ей согнутыми пальцами в солнечное сплетение, глубоко погрузясь в тугую, студенистую мякоть. Зинаида охнула и закашлялась. Климов обошел ее стороной и направился к боксу с настежь распахнутой дверью: отсюда бабка-богатырша и выскочила.

Олю Серову он застал в плачевном состоянии. Распластанная на полу в позе лягушки, приготовленной для медицинского опыта, она мурлыкала себе под нос, тихонько напевала какую-то песенку. При этом лицо, грудь — все в крови. Неряшливые темноалые мазки на белом фоне. Экспрессионистский натюрморт. Одежда в беспорядке. Шерстяная кофточка спущена до пупа. Но глаза осмысленные, и это странно. Во всяком случае, Климова увидела. Он спросил:

— Тебя Ольгой зовут? Я не обознался?

Не ответила, продолжала мурлыкать песенку.

Климов распутал бельевую веревку, которая уже ничего не связывала. У девушки никаких роковых повреждений не обнаружил. Пальца нет, мочка уха надрезана, грудь прокушена — вот вроде все. Кровь натекла в основном из уха. На полу разложен разнообразный хирургический инструментарий, даже белый эмалированный тазик предусмотрен. Но, скорее всего, девушка страдала не от ран, а от психического шока. Проще говоря, бабка-изуверка напугала ее до смерти.

— Чем бы тебя прикрыть, — спросил Климов и сам себе ответил. — Отдам-ка я тебе свой модный пиджачишко.