Он изумленно вскинул брови:

— Господь с вами, Иван Алексеевич… Да все мое время… — Кинул быстрый, неожиданно повелительный взгляд на Ляльку. — Но если Иван Алексеевич настаивает, может быть?..

Нелли Петровна фыркнула, передернула худенькими плечиками и, задрав нос, покинула кабинет. Ни словечком не возразила. Ай да Арнольд!

— Кофе, чай! — осведомился хозяин. — Чего-нибудь покрепче?

— Спасибо, ничего не надо. Я буквально на десять минут.

Арнольд Платонович уселся напротив с видом абсолютного внимания, но вдруг вскочил, побежал к столу и по селектору распорядился:

— Клара, ко мне никого!

Вернулся в кресло, все с тем же выражением величайшего внимания на лице.

— Та-ак, теперь нам никто не помешает. Я же понимаю, не пустяк привел вас сюда. Будьте уверены, все, что скажете, не уйдет дальше этих стен.

Я мысленно его поблагодарил. Этот человек умел быть любезным и убедительным без нажима, без рисовки — редкий дар. Вдобавок изобрел волшебный прибор. Повезло Ляльке.

— На самом деле вопрос пустяковый, но, как бы выразиться, немного щекотливый. Надеюсь, отнесетесь с пониманием…

Я рассказал, что попал в довольно скверную историю, задолжал некоей структуре крупную сумму, которую вряд ли смогу быстро собрать. В связи с этим у меня возникло естественное беспокойство за судьбу сыновей и бывшей жены, ибо это единственный рычаг, с помощью которого на меня можно оказать давление. Как я понимаю, Нелли Петровна и ему не совсем безразлична. Поэтому просьба такая. Не мог бы он, пользуясь положением ее нынешнего мужа и начальника, отправить Нелли Петровну вместе с детьми из Москвы. Иными словами, припрятать на некоторое время, на недельку-другую. Пока вся эта катавасия так или иначе не уляжется.

Мое сообщение Арнольд Платонович воспринял спокойно, но все же некая серая тень мелькнула в глазах. Для пущей важности он сунул в рот полоску жвачки «Стиморол». Я же, испросив разрешения, закурил.

— Это все? — спросил он.

— В общих чертах — да.

Жуя жвачку, он сделался до смешного похож на круглого остроглазого хомячка.

— Иван Алексеевич, извините за прямоту, как же это вас угораздило?

— Сам не знаю, — честно ответил я. — Видно, бес попутал.

— Велика ли сумма?

— Это не имеет значения.

— Наехали на вас, разумеется, бандюги?

— Кто их сегодня разберет, кто бандюги, а кто — честные бизнесмены. Но братва солидная, зарегистрированная. Козырной масти.

Арнольд Платонович принес из холодильника бутылку «Боржоми». Открыл, разлил по стаканам. Веселые пузырики заплясали в стекле.

— Опасность действительно велика?

— Думаю, да. Шурин помогал, но он уже в больнице с простреленной грудью. И счетчик включен.

— А кто он — ваш шурин? Кем работает?

— Полковник-особист.

— Вон даже как, — Арнольд Платонович достал изо рта жвачку, прилепил к спинке кресла и взялся за боржоми. Как он пил, любо-дорого смотреть. Аж глаза закатил от удовольствия. Он не испугался, нет, размышлял. Опять я подумал, что, кажется, на сей раз Ляльке повезло.

— Дорогой Иван Алексеевич! То, что вы просите, сделать нетрудно, и я это сделаю. Сегодня же вечером Нелли Петровна и ваши сыновья уедут из Москвы. Обещаю. Но хочу сказать еще вот что. Прежде не было случая, а сейчас скажу. Вы изволили заметить довольно иронически, что Нелли Петровна мне не безразлична. Давайте поставим точки над «i». Я люблю ее и буду счастлив, если она согласится официально стать моей женой. Но это не все. С ее слов я много знаю о вас и, поверьте, отношусь к вам с глубокой, искренней симпатией. Более того, я вас уважаю. В некотором отношении вы для меня пример того, как должен вести себя талантливый человек в противоестественных обстоятельствах. Разница между нами в том, что вы из гордости не пошли на сделку с гнусью, а я рискнул. Кто прав, покажет время. Не предлагаю дружбу, потому что вы ее скорее всего не примете, речь всего лишь о деньгах. У вас их нет, у меня предостаточно. Так окажите честь, возьмите их у меня. На любых условиях, в долг, в подарок, в качестве кредита — как угодно.

Достал меня сменщик на семейном посту, умилил, чуть слезу не выжал. И то! Его учтивое предложение свидетельствовало о том, что не перевелось еще благородство на Руси. Правда, он не знал, о каких деньгах говорил. Может, предполагал, о тысячах пяти-десяти. Неважно. Он проявил энтузиазм солидарности, о котором, кажется, по нынешним временам и слыхом никто не слыхал. Поменяйся мы местами, не думаю, что я был бы способен на такой шаг. У тебя денег нет, у меня есть — возьми мои. Красиво, черт побери!

— Нет, — сказал я твердо. — Справлюсь своими силами. Вы, главное, с Нелли Петровной подстрахуйте. Век буду благодарен.

— О них не беспокойтесь. Можете считать, что они уже уехали. И все же, Иван Алексеевич, напрасно пренебрегаете… Скажите хотя бы, что за шайка? У меня есть кое-какие связи и крыша надежная. Может быть, по этим каналам?..

— Не надо… Шурин вон какого полета птица и то спекся. Второй раз не возьму греха на душу.

— Но как же вы сами-то?

— Ничего. Есть маневр, — соврал я.

— Ну, вам виднее, вам виднее… — больше разговаривать было не о чем, а жаль. Жаль, что раньше мнительно избегал знакомства. Теперь, видно, не успеем подружиться.

С удовольствием пожал на прощание сухую, крепкую руку, получил доброе напутствие.

— Телефон у вас есть. И домашний, и служебный. Пожалуйста. Днем и ночью.

Обнадеженный, растроганный, я покинул гостеприимный кабинет. Нелли Петровна перехватила меня в коридоре. У нее был возбужденный вид.

— Ну что, насплетничал?

— Да, насплетничал. Иди, он ждет.

Она едва поспевала рядом, а я почти бежал. Интересно — куда?

— Иван, помнишь, что обещал про Витю?

— Вечером позвоню… Лялька! — Я тормознул, и она наткнулась на меня теплым, родным тельцем. Ах, беда какая!

— Твой Арнольд замечательный человек. Если я что-то плохое про него говорил, забудь, пожалуйста.

— Да?

— Что он попросит, сделай, не спорь. Это очень важно.

— Ваня, у тебя что-то случилось? Что-то ужасное?!

— Ерунда. Временные накладки… — я не рискнул поцеловать ее в губы, чмокнул возле уха, как сестру. Она и была мне давно сестрой, а возможно, дочерью.

Весь оставшийся день разыскивал Оленьку. Дома ее не оказалось, хотя мы условились, что она никуда не уйдет, приготовит обед. В квартире не было никаких следов набега. Оленька успела помыть полы в коридоре, на кухне и в ванной, сняла постельное белье, сложила в бельевой бак. Вроде затевала постирушку. Но что-то ее выманило, выгнало из дома.

Два раза, днем и ближе к ночи, я звонил к ней домой, но и там она не появилась. Зато побеседовал с ее родителями. Они оба в разных выражениях высказали недоумение: каким надо быть циничным мужчиной, чтобы так, как я, относиться к доверившейся тебе молодой девушке? Галина Павловна застенчиво поинтересовалась, не было ли у меня в роду людей с психическими отклонениями, я ответил, что точно не знаю. Валентин Гаратович спросил, не могу ли я подскочить для приватного разговора. Я напомнил, что недавно у нас уже был приватный разговор, который ни к чему не привел.

После этого писатель в назидательно-обиженном тоне прочитал мне лекцию о нравственных обязанностях родителей, у которых есть дети, отчего я совсем увял и позволил себе перебить его на полуслове:

— Я все понимаю, Валентин Гаратович, но сейчас главное — найти Оленьку. Где она может быть? У нее есть близкие подруги?

Писатель сказал:

— Конечно, у нее есть подруги. Вернее, были. Не хочу упрекать, Иван Алексеевич, но после знакомства с вами буквально за последние дни Олюшка изменилась неузнаваемо. Мы с матерью чрезвычайно обеспокоены. Девочка дичится, хитрит, и эти таинственные исчезновения. Прежде такого за ней не водилось.

Ну как с ним говорить?

По моим наблюдениям, многие бывшие интеллигенты, дабы окончательно не свихнуться, погрузились в какой-то, одним им ведомый, воображаемый мир, куда посторонним не было ходу. Похоже, Олины матушка и батюшка жили на луне, хотя и спускались иногда на землю, чтобы немного поторговать.