Вопрос: Зинаида Ивановна, у вас, как мы знаем, трое взрослых детей. Чем они занимаются?

Ответ: Все, слава Богу, хорошо устроены. Младшенькая, Раечка, проститутка, по телевизору два раза выступала. (Игривая улыбка.) Старший, Олег, по торговой части пошел, челнок. Скоро магазин откроет. Средний, Алеша, он у нас спортсмен, поступил в Мытищинскую группировку. Мечтает стать киллером. Ему еще два года осталось сидеть. Мы все им гордимся. Славный мальчуган.

Вопрос: Помогают вам?

Ответ: А чего помогать? Не голодаю, слава Богу.

Вопрос: С мужем вы, кажется, разошлись?

Ответ: (После долгого смехового припадка.) Можно и так сказать. Гришенька похмелился киевской горилкой. Чего в бутылку налили, никому не известно. В одночасье преставился. Похоронили в пластиковом мешке, все честь по чести.

Вопрос: Извините, Зинаида Ивановна, немного о политике. Кому из наших лидеров вы доверяете?

Ответ: Анатолию Борисовичу Ельцину, батюшке нашему.

Вопрос: Вы за него голосовали? Ответ: (Сгибается от смеха.) За кого же еще?! Не за этого же, как его, не за Зюгана же! Да им дай волю, все враз у народа отберут. И загонят, куда Макар телят не гонял.

…Г. П. Калинкин, студент МГУ, третьекурсник, факультет прикладной математики.

Вопрос: Гриша, если бы перед вами стоял выбор: жениться на пожилой, но богатой женщине или на молодой, красивой, но бедной — что бы вы предпочли?

Ответ: (Озорно подмигивает). На старухе женюсь, а с молодой телкой буду спать. Ну и вопросики у вас!

Вопрос: Многие студенты сегодня вынуждены подрабатывать. Вы тоже?

Ответ: Подрабатывать — громко сказано. Надыбаешь лимончик — и ладушки.

Вопрос: Каким образом?

Ответ: Наркотики, рэкет, барахло… Какая разница. Лишь бы платили. Мы же цивилизованны люди.

Вопрос: Но есть все же некоторые моральны нормы, которые…

Ответ: Предрассудки! (Широкая улыбка.) И в это знаете не хуже меня.

Вопрос: Гриша, на вашем курсе двое студентов покончили с собой. Ваши комментарии?

Ответ: Придурки. Один перерезал вены, а второй удавился в сортире. Это даже не смешно. Подыхать надо красиво.

Вопрос: Что значит — красиво?

Ответ: Да вот как Владька Сидорчук с Зинкой в прошлом году. Выпили, курили. Начали трахаться на подоконнике. Тридцатый этаж. Хотели кончить на лету. Вот по-нашему, по-россиянски. Кайф! Тридцатый этаж, представляете? Оба в лепешку. Ха-ха-ха!..»

На Лиссабонском съезде психиатров после доклада Иммануила Сиверовского разгорелась бурная дискуссия. Главенствовали два мнения. Первое: Москва, подвергшаяся нашествию космической бактерии, деградировала до такой степени, что вскоре, вероятнее всего, исчезнет с карты мира, канет в Лету, как пресловутая Атлантида.

Второе, прямо противоположное: в древнем городе на фоне бактериальной мутации зарождается новый вид гомо сапиенса, обладающего невероятной способностью противостояния враждебной среде. Возможно, именно в Москве происходит переход человечества на следующую, качественно новую ступень эволюции.

Иманнуил Сиверовский не разделял ни ту, ни Другую точку зрения. Ему все чаще припоминались пророчества домработницы Пелагеи о скором Конце света. Из Лиссабона он не вернулся домой и на всякий случай попросил политического убежища.

Гурко били так долго и умело, что он несколько раз терял сознание, а когда приходил в себя, экзекуция продолжалась. Сменялись лишь действующие лица. Сперва какие-то молодые люди в юнгштурмовках под руководством бравого инструктора отрабатывали на нем удары по печени и почкам. Удары наносились из любого положения, поодиночке и группой, и Гурко, спеленутого по рукам и ногам, то подвешивали на крюк, то катали по земле, то закрепляли в виде скобы промеж двух деревянных столбов. Инструктор демонстрировал, как вышибать дух из противника пальцем, кулаком, локтем, коленом, и Гурко решил, что его хотят заколотить насмерть, но ошибся. При очередном прояснении сознания он обнаружил, что на нем тренируются уже две разъяренные фурии, поставившие себе целью отработать технику внезапных овчарочьих укусов. Фурии были в обыкновенных пляжных купальниках, и их женские признаки радовали глаз. Он был накрепко привязан к столбу, а фурии подкрадывались поочередно, впивались острыми зубками в плечи, в лицо, в живот, в бедра, мгновенно отскакивали, сплевывая кровь и ошметки плоти. Прелестные окровавленные личики сияли звериной радостью. Он отключился, когда одна из них особенно удачным укусом разорвала ему шейную вену. Но и это был не конец. В следующее пробуждение его тушили пожарными брандспойтами. Как он уловил, игра называлась: спасение обгоревшего трупа. Сперва забрасывали его паклей, бумагой, тряпками и поджигали. Потом мощными пенными струями сбивали пламя. В качестве обгоревшего трупа он выдержал три поджога и снова канул в небытие.

Очнулся в чистой комнате со светлым окном, в мягкой постели. Нигде ничего не болело, но тела как бы и не было, он его не чувствовал как обычно, а словно воображал. Дышать приходилось не носом и не ртом, через какую-то щелочку на воображаемом лице. Ощущение было сравнимо разве что с описанием Моуди жизни после смерти. В комнате находился еще один человек, совершенно реальный, хотя само его присутствие тоже наводило на мысль о потустороннем мире. Этим человеком была Ирина Мещерская. Целенькая, с ясным лицом, в сером комбинезоне. Она сидела на стуле и, увидев, что он открыл глаза, со вздохом подалась к нему. Гурко попробовал заговорить, и это у него получилось, хотя слова просачивались опять же не через рот, а через дырочку в неопределенном месте.

— Рожа обожженная? — спросил он. Мещерская точно ждала этого вопроса, тут же поднесла к его лицу круглое маленькое зеркальце. С удивлением он узнал себя таким, каким был всегда — даже чисто выбритым, и сразу же к нему вернулось ощущение тела, причем с такой чудовищной определенностью, словно на него рухнул дом.

— Ты не обгорел, — улыбнулась Ирина. — Это новая технология. Психологическое воздействие. Они не хотели тебя убить.

— Почему?

— Наверное, хотят кое-что выяснить.

— Почему ты здесь? Это какой сектор?

— Это не сектор. Это приемный покой. — Ирина положила прохладную ладонь ему на лоб. — Меня к тебе приставили, не знаю зачем. Вернее, догадываюсь. Но точно не знаю.

Их взгляды встретились.

— Я тоже догадываюсь. Но мы ни о чем не будем говорить, кроме любви, верно?

Ирина наклонилась и прикоснулась губами к его рту.

— Ты был великолепен. Я рада, что это видела. Но мы все равно погибли. Это всего лишь вопрос времени.

Гурко пошевелился. Комната крутанулась перед глазами разноцветными блестками, но усилием воли ему удалось поставить ее на место.

— Печень, ребра и еще всякая мелочевка, — деловито перечислил он. — Придется полежать денек-другой, если позволят.

— У тебя железный организм. Врач сказал, ты суперживучий.

— Тут бывают и врачи?

— Еще какие! Самые лучшие… Да что же это я, ты, наверное, голоден?

Гурко сосредоточился на этой мысли, и желудок отозвался добродушным урчанием.

— Можно, конечно, перекусить.

Ирина убежала и вскоре вернулась с подносом: бутерброды, соки, чай, молоко, холодная курица, хлеб, — небывалый пир. Помогла ему усесться повыше, обняла за плечи.

— Одной пищей сыт не будешь, — пробурчал он, — хочется чего-нибудь духовного.

— Всегда к вашим услугам, мистер, — бесшабашно сверкнули серые глаза…

Скоро наведался врач, упитанный господин в роговых очках — с нормальным обхождением: как себя чувствуете? Где болит? А вот сейчас померим давление. Гурко был тронут. Оставшись довольным осмотром, врач сделал ему укол.

— Наркотик? — спросил Гурко.

— Зачем наркотик? Витамины. Вам хотелось бы наркотик?

— Рентген бы неплохо сделать, поглядеть, сколько ребер сломано.

— Нет проблем. Встать сможете?

— Конечно.

Поддерживаемый Ириной, он спустил ноги с кровати и встал, покачиваясь. Только тут заметил, что на нем вместо привычного комбинезона какая-то серая фланелевая рубаха почти до пят.