Удивительное зрелище представлял Дон в семидесятых годах, до эпопеи со строительством Атоммаша. Вдоль его берегов, по поверхности воды тянулись километровые темные, извивающиеся живые полосы. Эти неширокие полосы состояли из несметных стай мальков, которые кормились на мелководье у берегов. Естественно, все рыбы, что были ростом побольше и позубастее, жировали этой мелочью, как планктоном киты в океанах и быстро росли. Даже такие вегетарианцы, как лещ и сазан, едва перевалив за полукилограммовый вес, уплетали малька за обе щеки. Поэтому нередко ловились сазаны и толстолобики весом за пуд, судаки на море попадались и семикилограммовые, а лещи до пяти килограмм.

Когда начинал дуть сильный ветер с моря в сторону плотины, эти громадные рыбины скатывались в водосбросы Дона и оросительного канала и старались выбраться обратно в море. Но не тут-то было. С двух сторон канала стояли «рыбаки-бурильщики» и «драли» рыбу. Почему-то их прозвали «бурильщиками», но труд их, в сравнении даже ловлей спиннингом, адский. Видно как у бурильщиков при бурении скважин. Ночь, ветер, а ты используя металлическую трубу (другие удилища ломались, как спички) методично забрасываешь стограммовую свинцовую буру с огромными крючками и дергаешь, что есть сил. Дернешь поворотом туловища и катушкой выбираешь слабину, дернешь и опять крутишь. Сил хватает на полчаса такой работы, потом отдых и опять твоя смена. За ночь так надергаешься, что потом весь день спина болит. Вот такая «любительская» ловля процветала в те годы. Таким диким варварским способом лова, багрилось все живое, что плавало в канале. Зацепить и вытащить пятнадцатикилограммового толстолобика, поперек, за брюхо, наверное равносильно вываживанию тунцов у Хемингуэя. Только стоишь на твердом берегу и рядом орава таких же, как ты безумцев-помощников.

Руки в крови, того и гляди загремишь вниз по наклонным гладким бетонным плитам берега в быструю, глубокую воду. Но добровольные помощники, с баграми-крючьями уже ждут твою рыбину у уреза воды, рискуя свалиться сами от любого неловкого движения.

Поэтому нередко обвязывались веревкой, один с багром внизу, а второй, что наверху, держит его в натяг, на веревке. Весь берег сбегается посмотреть на натуральный спектакль, побросав свои удочки. Советы, мат, соленые мужские прибаутки сопровождают долгий процесс вываживания крупной сильной рыбины. Когда один устает, его подменяет напарник. В конце концов рыбина выдыхается, подтаскивается к берегу и баграми выволакивается на сушу. Самый ответственный момент, это вытаскивание из воды. Мощный изгиб сильного тела, удар хвоста по рукам и мордам рыбаков и вот уже кто-то по мокрому бетону скользит вниз, а вместе с ним уходит и рыбина. Опасное, страшное занятие. Острые крючья, багры, нередко приносили травмы и самим рыбакам. Со звоном рвутся толстые лески, ломаются мощные катушки и удилища, да и труд не из легких, но острота ощущений всегда влекла настоящих мужчин на такие подвиги. Да улов был неплохой. За пару часов, но хоть соменка на пять кг обязательно зацепишь.

Мне больше нравилось ловить в канале голавлей своим излюбленным способом – на корку хлеба. Пяток крупных голавлей за три-четыре часа лова при любой погоде были обеспечены. Да несколько щук и окуней нередко удавалось поймать на спиннинг. Где плеснулось, туда и блесну, голавли пусть подождут. Если оперативно и точно сработал, зубастая рыбина твоя. После обедневшей Белой, рыбалка здесь была раздольной. Много воды, много крупной и жадной рыбы. А что рыбаку еще надо для полного счастья!

Еще более удачливыми были поездки на море. Хороший друг Володя, недавно купил «Казанку» с мощным, сорокосильным «Вихрем» и мы, обычно, трое-четверо друзей, сбросившись на бензин, нередко мотались по морю за двадцать, тридцать километров от лодочной станции. Обычно плавали в сторону строящейся дамбы пруда-охладителя АЭС. Главное в бинокль увидеть, где на море «дерут» судака. Заметим, где кучкуются лодки, туда и прем, значит там стая. А попали на стаю – пять, десять килограмм глупых, с остекленевшими глазами судаков обеспечены за час лова.

Иногда попадались и десяти килограммовые сомы и даже жерехи. Кому, как везло. Из всех рыб самый спокойный это судак. Вытащишь его с десятиметровой глубины, он глаза выпучит и не шевелится. Как-то, одного трехкилограммового стал с крючка снимать, он мотнулся, а крючок мне в кисть. Глубоко залез, боль сильная, мужики ржут, а мне пришлось крючок ножом вырезать, резать самого себя родного. Хорошо, что водку не всю выпили, пришлось делать внутреннюю и внешнюю анестезию. Обидно, все ловят, а я истекая кровью, стою с вытянутой вверх рукой, чтобы ослабить кровотечение. Обмотал кисть полосками рваной майки, так и просидел до конца рыбалки инвалидом, наблюдая за чужой удачей.

Но не только не везло одному мне. Как-то раз, сильный ветер, раскачивающий лодку при ловле, в середине дня совсем рассвирепел и с каждым часом набирал обороты. Длинные валы, один страшней другого, вдвое выше бортов кормы, при неправильных маневрах, мгновенно заливал лодку. Хорошо, что было ведро и большой котелок. Хозяин вел лодку, а мы непрерывно откачивали воду из лодки и своими телами защищали борта от громадных валов, которые нес боковой ветер. Главное было оседлать вершину волны и как можно дольше на ней удержаться. Но волна идет к берегу, на мелководье, поэтому приходилось ее покидать, спускаться в ложбину между двух волн и мчаться, чтобы не попасть под очередной гребень. Здесь спасало мастерство нашего капитана. Надо было отойти от берега, наперерез волнам, оседлать очередную, самую мощную волну и затем проявить мастерство, чтобы не скатиться с ее гибкой спины. Чтобы соседняя волна не ударила в борт и не перевернула лодку. От переворотов спасала беготня от одного борта к другому. Хорошо, что вода и ветер были теплыми, а мы здоровыми и крепкими. Поэтому страха за жизнь не было и в помине. В любом случае нас прибило бы к недалекому берегу, но многого бы мы при этом не досчитались, и удочек, и рюкзаков. Измотавшись, изранив руки и ноги в кровь и набив шишек на голове с горем пополам приплыли на пристань лишь через три часа этого изматывающего и опасного водяного слалома.

С тех пор, чуть ветер начинает усиливаться, а на Цимлянском море это случается довольно часто, срочно сматывали удочки и искали места, где потише волнение и поближе к заливу, к лодочной станции. В такую погоду самое страшное было налететь на скорости на плавающее бревно – пробоина неминуема и лодка идет на дно со всем имуществом или, если успеешь открутить мотор, то получает нулевую плавучесть. Сплав леса в виде плотов и пакетов бревен практиковался то время, как более прогрессивный, по сравнению с молевым. Но бревна исхитрялись покидать связки и плавало их предостаточно. Особенно был забит плотами и связками из бревен лесной порт и его окрестности. В начале лета под ними обычно скапливалась крупная рыба, чтобы полакомиться обитателями его подводной части и мальками. Нередко и мы приплывали на эти плоты и пакеты, стоящие на мощных якорях, половить рыбу с ночевой, на субботу или воскресенье. Или порыбачить на вечерней зорьке, благо залив с плотами располагался неподалеку, почти в черте города.

После работы, снасти в руки и на боны. Ночью хорошо там брала крупная чехонь, густера и плотва. А днем и поутру можно было прихватить и килограммового сазана, щуку или окуня. Интересно было наблюдать за повадками рыб, сквозь щели между бревен, склонив лицо к воде и прикрывшись рукавами штормовки от отблесков света. В мутноватой зеленоватой воде, освещенной ярким южным, подводный мир просматривался на глубину до двух метров.

Кроме живности, резвящейся на поверхности воды, нередко можно было заметить и, притаившуюся палкой в тени бревен, щуку. Вот стайка окуньков, как стая волков, отсекла с десяток мальков и терзает их на поверхности, атакуя по кругу и снизу. Толстым обрубком бревна, в глубине, наискосок проплыл огромный десятикилограммовый сазан, едва перебирая плавниками и лениво покачивая хвостом. Нередко, наблюдая такие подводные картины, стараешься подсунуть проходящим рыбинам, наживку или блесну.