Опечаленная, Мария вернулась домой, а там ее ждала невероятная, немыслимая новость: Виктория объявила, что уходит в монастырь, и, как ее ни удерживали Мануэль и Доминга, — покинула родительский дом.

— Что ж, возможно, для нее это — единственный выход, — сказала Мария, — хотя мне трудно представить Викторию монахиней.

Этот сухой и холодный тон Марии ошеломил Мануэля.

— Тебя не волнует судьба твоей сестры?! Что между вами произошло? Виктория ушла, даже не попрощавшись с тобой. Мария, дочка, я ничего не понимаю! Вы обе сведете меня с ума.

Мария не стала пускаться в объяснения, лишь коротко бросила отцу:

— Виктория бежит от стыда!

Несмотря на монастырское уединение, настоятельница Росарио была наслышана о семействе Оласабль и не без удивления встретила у себя одну из его представительниц.

— Я прошу о помощи, — сказала Виктория. — Мне надо забыть прошлое, обрести другую жизнь и спасти свою душу.

— Вы просите об этом так, как просят ткань в магазине, — строго заметила мать-настоятельница, — А вам следует знать, что новая жизнь, душевный покой и здоровый дух — не покупаются. Их надо заработать честным трудом, самопожертвованием, терпением. Но даже и в этом случае все будет решать Господь.

— Помогите мне! Я совсем одна, — взмолилась Виктория.

— Я могу лишь указать путь, — ответствовала матушка. — Дать вам место для уединения и молиться за вас.

— Этого достаточно. Спасибо. Я знала, что вы мне поможете,

— Я могу только просить Господа, чтобы Он послал вам спасение, — повторила Росарио. — Но помните: вам будет здесь нелегко. Придется изо дня в день бороться с воспоминаниями о своей прошлой жизни, изгонять их из себя, как изгоняют дьявола.

— Я готова сделать все, что нужно.

— Хорошо. Давайте испытаем вашу веру, — сказала строгая матушка. — Для начала вам надо очистить душу и тело. Вы получите соответствующую одежду и уединитесь на несколько дней в келье — для размышлений. Времени у вас будет достаточно. Там и решите, как поступить со своею жизнью. А после — поговорим.

— Я согласна на все, — ответила Виктория. Однако прошлое вовсе не хотело отпускать ее, властно завладев и душой, и всем естеством Виктории. Облачившись в монашеские одежды и уединившись в монастырской келье, она только и делала, что молилась об Энрике — просила Господа уберечь его от гибели.

А Энрике тем временем уже добрался до форта, и опять оказался там как нельзя кстати: накануне индейцы совершили очередной набег и выкрали одну из женщин — Франсиску. Тактика эта была хорошо известна командующему фортом: индейцы, таким образом, провоцировали солдат на погоню, а в каком-нибудь перелеске их уже ждала засада. Поэтому капитан и медлил с приказом, не желая положить в неравном бою свое войско.

Но сержанта Муньиса, для которого жизнь была не в радость, а в тягость, не могла остановить никакая опасность. Он сразу же, в одиночку, бросился догонять похитителей, и капитану ничего не оставалось делать, как послать на подмогу отчаянному сержанту группу солдат.

Индейцев удалось настичь, когда они еще не доскакали до места засады, и потому бой вышел коротким и успешным. Франсиска была спасена, однако из перелеска уже мчались засевшие там индейцы, их стрелы и пули свистели над головами солдат, и одна такая пуля сразила Муньиса.

Отряд вернулся в форт, потеряв сержанта и нескольких солдат. Капитан представил погибших к наградам и отправил посыльного с донесением в Санта-Марию.

Когда же индейцы отступили на свои позиции, Росаура вместе с бойцами поехала к месту сражения — подбирать убитых и раненых. Ей не хотелось верить в гибель Энрике, и она действительно нашла его, истекающего кровью, и привезла на повозке в форт.

Затем принялась выхаживать раненого, не жалея ни сил, ни времени. Через сутки Энрике пришел в сознание, но жизнь его по-прежнему висела на волоске.

Мария не могла видеть, как страдает отец из-за внезапного, абсолютно не понятного для него бегства Виктории. Не зная истинных мотивов столь странного поведения дочери, дон Мануэль обвинял Викторию в дерзости, в неуважении к отцу и к Адальберто — достойному, — порядочному человеку, с которым она обошлась так подло.

— И что ей делать в монастыре — с ее-то характером? — недоумевал дон Мануэль.

— Вероятно, замаливать грехи, — сказала Мария, не объясняя, что имеет в виду,

— Но она же не сможет стать монахиней! Я слишком хорошо ее знаю, — сердился несчастный отец.

Мария тоже была уверена, что свободолюбивый нрав Виктории несовместим с монашеским образом жизни, и, отправившись в монастырь, прямо сказала об этом матери-настоятельнице.

— Насколько я поняла, Виктория ищет здесь не источник святой веры, а убежище от своих страхов и одиночества. Но пути Господни неисповедимы — иногда свершается чудо, — сказала Росарио.

— Поверьте, я лучше знаю свою сестру, — возразила ей Мария.

— Тогда непонятно, почему она искала помощи у меня, а не у вас, — резонно заметила Росарио.

— Ее толкнули к вам отчаяние и растерянность, — пояснила Мария. — И одиночество для нее — не лучшее лекарство.

— Иногда одиночество дает мудрый совет и указывает путь. В любом случае у Виктории сейчас есть возможность хорошенько обдумать свою жизнь и сделать правильный выбор, — заключила мать-настоятельница.

Вернувшись домой, Мария подробно пересказала этот разговор отцу, и он решил, что больше не имеет права скрывать случившееся от Адальберто.

Мария же, терзаемая двойственным чувством к сестре — ненавистью и жалостью, — собралась за советом к Асунсьон, которой она могла открыть всю правду о причине своей размолвки с Викторией.

— Передайте Гонсало, что я жду его в «Эсперансе», — сказала она отцу, и тот сделал робкую попытку удержать ее возле себя:

— Не уезжай. Я теперь останусь совсем один.

Ответ Марии заставил содрогнуться дона Мануэля.

— Виктория скоро вернется, я уверена. И тогда я, главная виновница несчастья, буду лишней в этом доме.

— Дочка, что с тобой? Как ты можешь такое говорить?! — воскликнул дон Мануэль.

— Папа, я ничего тебе не могу сейчас объяснить, но ты знай, что я люблю тебя и буду любить всегда.

С этими словами Мария села в экипаж и направилась в имение Асунсьон, где за это время тоже произошло немало событий.

Торопливость, с какой Асунсьон возвращалась домой после помолвки Виктории, объяснялась просто: Шанке! Асунсьон не была уверена, дождется ли он ее в имении. Ведь не зря же он упомянул об их социальном неравенстве — понимая, что беззаботная дружба, связывавшая их в детстве, сейчас невозможна.

И уж тем более невозможна любовь, вспыхнувшая в глазах обоих, как только они встретились после долгой разлуки.

Так наверняка считал Шанке, и потому Асунсьон боялась, что он предпочтет уехать, не дождавшись ее возвращения. Но сама она вовсе не хотела терять этого человека! Да, общество осудит ее за столь дерзкий поступок, ну и что? Асунсьон давно уже научилась жить без оглядки на общество, доверяясь только собственному разуму и сердцу. А несколько дней, проведенных в дороге и в общении с племянницами, лишь укрепили ее решимость побороться за свою любовь.

Но приехав в «Эсперансу», она не застала там Шанке. Вирхилио пояснил, что индейцы вступили в бой с солдатами и краснокожий табунщик тотчас же устремился на помощь своим соплеменникам.

— Он ничего не просил передать мне? — спросила Асунсьон.

— Нет, сеньора! — с нескрываемым удовольствием ответил Вирхилио, и это заставило Асунсьон заподозрить нечто неладное. Не мог Шанке уйти вот так, не передав ей хотя бы несколько слов, не такой он был человек.

— Индейцам ни в чем нельзя доверять, это опасные люди, — упивался Вирхилио возможностью досадить хозяйке.

— Шанке — мой друг! — строго напомнила ему Асунсьон, — И прошу не забываться. Держи свои расистские взгляды при себе!