1983 год от Рождества Христова, 21 марта
— Сэр, срочная депеша! Получен сигнал, завтра на базу прибывает королевская эскадра в составе линейного крейсера "Святой Марк", эсминцев "Георгий-победоносец", "Стремительный", "Георг II Умелый", а также транспортных кораблей "Бирмингем II", "Джерси", "Лидс III", "Ковентри", "Бристоль II". Слава Иисусу!
— Королю слава… Вы уверены, что ничего не перепутали? Никаких инструкций, просто эскадра?
— Так точно, сэр! Какие будут приказания?
— Никаких. Хотя… Передайте, что ли, чтоб причал прибрали, а то негоже, такие гости, а у нас неприбранно… Да, и еще, пусть старшие сержанты Гауди и Кроуфорд ко мне зайдут, надо строевые занятия, что ли, провести, показать, что мы тут не только бюджет проедать умеем…
— Так точно, сэр! Слава Иисусу!
— Королю слава…
Гонец ушел, а капитан Эдвард Гамильтон грустно усмехнулся.
— Ну надо же… Какое совпадение… Три года. Прошли ничтожных три года.
Целых три года, в которые, при желании, могла бы уместиться целая жизнь. Ровно три года назад он, молодой выпускник академии, получил свое первое, и, похоже, последнее назначение. Переполненный идеалами мальчишка, который рвался что-то изменить… Вроде и не постарел, наоборот, похорошел — двадцатипятилетний капитан, при полном параде, верный христианин, исцеляющий земли язычников, с тремя боевыми орденами, уверенное волевое лицо, ровная спина, твердый шаг, уверенность и внутренняя решимость, которую инстинктивно чувствует любая девушка. Да ко всему этому еще и лорд — он бы вызвал в Эдинбурге настоящий фурор! На любом балу, на любом королевском приеме. Вот только эта жизнь для Эдварда Гамильтона — неосуществимый миф. Не мечта, а именно миф, то, что никогда не сбудется. Потому что Эдинбург там, а он здесь. На базе Нью-Перт, под облаками. За три года он всего дважды видел солнце, мельком, по несколько дней, когда в Черном море проходили учения — но сколько же счастья и незабываемого тепла доставили эти минуты…
А теперь все меняется. Куда? Неизвестно. Но уж точно не к лучшему. Первое, что теряет человек на базе ВКС Нью-Перт — надежду на лучшее. Линкор "Святой Марк", призрак прошлого, реликт тех времен, когда мощь веры еще не подарила флоту Британской империи безграничную силу. Турбины, атомный двигатель, оружие, которого достаточно, чтоб разнести на части Луну. Музейный экспонат, куда разве что водили курсантов на лекциях по истории, вышел в море — разве в этом может быть что-то хорошее? Раз линкор, значит как минимум адмирал, раз адмирал — значит тысячи солдат будут понапрасну брошены в мясорубку Мертвых Земель. Тем более, пять транспортных кораблей класса "Лондон", а значит, по минимальному распорядку, минимум десять тысяч человек. В разы больше, чем побывало на базе Нью-Перт за все годы ее существования. Три эсминца сопровождения, хотя от кого можно защищать в море, где самый страшный враг человека — сама вода?
На третью годовщину той даты, которую Эдвард в шутку называл "вторым днем рождения и первым днем смерти", судьба опять собиралась сделать резкий поворот, но воспринял он это с философским спокойствием. Нью-Перт научил. Мертвые Земли научили. Не волноваться о завтра, потому что оно может и не наступить, а радоваться сегодня, потому что оно уже есть, и никуда от тебя не денется. Эдвард не любил, как валиец Джонсон, видеть повсюду знаки судьбы, и воспринимал любые совпадения абсолютно спокойно.
Так и на этот раз. Три года, целых три года, изменили лейтенанта, старшего лейтенанта, капитана Эдварда Гамильтона до неузнаваемости. Не внешне, изнутри. Куда только делся тот боевой задор? Куда делся бравый спорщик, который каждый раз, до того злополучного августовского вечера, пытался переспорить старину Клауса Отто фон Геленберга, мир праху его? Куда делся задор провести связь, устроить наблюдение, утроить бдительность? Все сделать по новому? Кабинет коменданта, большей частью, фактически был все тем же, как и три года назад, когда Эдвард впервые зашел в эти стены. Разве что личных вещей добавилось. Фотографий, под старину, на бумаге. Карандашных набросков. Несколько книжек. Забавный игрушечный ослик в углу, пальма, живая, на столе, да картина. Большая, голографическая, она занимала всю ту стену, где когда-то было окно — в этом была неприкрытая ирония. Когда Эдвард приказал замуровать окно, он долго думал, что же может его заменить? Натюрморт, добрый солнечный пейзаж, портрет? Нет. Солнце на картине никогда не заменит солнце настоящее, потому Эдвард приказал повесить то, что у всех подданных короны вызывает трепет и ужас, а у тех, кто служил на базе Нью-Перт — только легкую ухмылку.
Картину Лондона. Вечной столицы. Такого, каким он был, какой есть, и каким будет. Огромный город на Темзе, величественные соборы, дворцы, шпили первых небоскребов. Широкие проспекты, зеленые парки, сады, особняки знатных родов и жилые кварталы ремесленников. Улицы, мосты, тротуары, люди и броневики, священники в рясах и ряды хускарлов в полном боевом облачении. А еще цветы, много цветов, в основном — красных, алых и желтых роз, Лондон всегда славился их великолепием. Много людей. Испуганных, не понимающих, куда-то бегущих, и наоборот, застывших в оцепенении, нерешительных и полных жизни. Застывших на картине, застывших в жизни.
А еще дьявол. Люцифер. Вельзевул. Сатана. Владыка ада, который поднялся из геенны огненной на землю, дабы сравнять столицу столиц с землей. Получеловек-полузверь, воплощение всех страхов человеческих, иссиня-черный, с кроваво-алыми рогами, высочайшие из соборов были ему по колено, и ничто не могло остановить владыку ада в смертельной поступи по землям людей. Великан в стране лилипутов, падший ангел в час Апокалипсиса, за ним шла волна пожаров, под ним жизнь обращалась в прах, его крылья распахнулись на много миль, а страшный дьявольский оскал не оставлял живому никаких шансов. Он пришел, чтоб погубить человечество. Он был призван, чтоб разрушить Лондон, чтоб обратить Британию в ад, а когда падет последний бастион христовой веры — погубить и остальные народы. Дьявол во плоти. Дьявол-плененный. Дьявол-павший.
Под картиной не нужно было ставить дату, потому что каждый британец мог точно назвать тот день и час, который был запечатлен. Девятого июня тысяча семьсот тридцать шестого года. Три часа пополудни. День, когда Люцефир пришел на землю. День, когда Люцифер сокрушил Собор святого Петра, вон он, догорает в руинах, и над разбитым куполом, как будто в насмешку, стоит перевернутый крест. День, когда столица мира, как называли тогда Лондон, познала поступь владыки ада, когда розы напились кровью, когда король пал в первых рядах, а за ним навеки пали многие части британской армии. День, когда Британия потеряла лучших своих сыновей. Апокалипсис. Последний день старого, и первый день нового мира. Потому что девятого июня тысяча семьсот тридцать шестого года, в три часа пополудни, людям была явлена истинная мощь веры, и вместе со всем городом дьявол был заперт вне времён. Он и сейчас такой же. Вечный. "Вечная столица", где вне времени существует-не (в оригинале "where exists not") Люцифер плененный.
Да что там говорить, если каждый британец своими глазами все это видел. Не на картине, в жизни — дома, машины, люди, розы, Люцифер. В огромном мерцающем куполе, который отделяет область небытия от остального мира. Область, где вечно, до последнего дня вселенной, будет скалиться старый облезлый пес, плакать маленький мальчик в красной жилетке, тянуться к оружию молодой, смертельно раненный солдат, у которого ветер легко взлохматил смешную шевелюру. Вечно седой святой отец будет стоять у правой ноги Люцифера, закрыв глаза и подняв над собой крест, а молодая куртизанка в безумной страсти отдаваться своему любимому, надеясь умереть во блаженстве. Над Лондоном никогда не бывает сумерек, и в самую темную ночь в нем три часа пополудни. Купол прозрачный, необъяснимая сила веры дает увидеть тех, кто уже никогда не вдохнет полной грудью. Но они не умерли. Они и сейчас существуют-не, и так будут вечно. Время Лондона остановилась, кусок Темзы застыл в своем неторопливом течении, но такой ценой человек, которому никогда не одолеть высшую силу, избавил мир от дьявола, запечатав его в мире вне времён. В Лондоне. В городе, которого больше нет.