Почему так? А потому что не культурные растения они выращивают, а их диких предков. Но всё в руках человеческих — селекция, если не умничать с иностранными словами, это просто отбор семян тех растений, которые отличаются от остальных в нужную сторону. Или зернышки в них крупнее, или самих их больше в колосе или метёлке. Может — вкус лучше или лепёшки выходят мягче.

По таким признакам и отбирают семена понравившихся растений и высевают их на малых делянках, чтобы не слопать полученный урожай, а пустить на посев. И снова выбрать из них лучшие. Собственно, за этими посевами и присматривают жители Камышина. Нельзя сказать, что на пути создания высокопродукивных сортов зерновых достигнуты заметные успехи — что-то стало немного лучше, но только чуточку. Разика в полтора-два побольше получались сборы, но на этом прогресс как-то замер. Да и не поймёшь ведь — то ли с сортом семян связаны изменения, то ли с почвами. А, может, из-за погоды как-то иначе всё пошло?

Сами же растения внешне вообще не отличаются от своих диких предков.

Разобравшись в этом, Петя припомнил читанную когда-то книжку про селекционеров-генетиков. Правда, речь там шла о картошке, а самым запоминающимся персонажем оказался таракан по имени Ксаверий, но по тексту поминались опыты над мушками дрозофилами и применение мутагенов к семенам совершенствуемых культур. То есть их или облучали какими-то вредными лучами, или травили неким химическим составом. Точных названий уже и не припомнишь.

Вредных лучей здесь взять неоткуда, но с вредной химией дела обстоят небезнадёжно. Сразу припоминается противный серный запах, разящий из печи при нагревании в ней свинцовой или цинковой руд. И еще смолокур привозил жидкость с резким запахом, что добывает из живицы. Что-то он там как-то нагревает, отчего образуется нечто похожее на скипидар. Запахом, по крайней мере, точно. Для ночных светильников удобно, и руки им оттирают, когда вымажутся в хвойной смоле. Бабки еще при болезнях из него то ли примочки делают, то ли компрессы.

Вот и получается уже пара вероятных мутагенов. Только непонятно, как обработать семена в вонючем газе? Со скипидаром проще — намочить им посадочный материал, подержать чуток, да и высадить. А вот как смешать с водой газ? Газировку ведь как-то делают так, что она потом пузырится. Насос, что ли, соорудить поршневой из бамбуковой трубки и им закачивать воздух из трубы в горшок?

Со скипидаром всё оказалось просто — нашёлся он у здешних бабулек. Вымочили в нём четыре порции пшеничных зёрен. Час, два, четыре и восемь часов — такие дали выдержки. Потом каждую порцию разделили ещё на три. Одну высадили как есть, вторую отмыли чистой водой, а третью — водой, слитой с золы. Вышло двенадцать скромных грядок примерно по сотке каждая.

Закономерность во всходах тоже отметилась сразу. Чем больше была выдержка, тем меньше ростков проклюнулось. Но тем уродливей выросли стебли. Впрочем, большинство растений внешних отличий о предков вовсе не имели — мутации оказались или редкими, или нежизнеспособными. Вернее, немногие из мутировавших сохранили способность расти. Какой-либо зависимости изменений от промывания никто не приметил. Но в сумме десятка полтора мутантов явно образовалось. Вот теперь есть, из чего выбирать и сравнивать — считай, сразу пятнадцать новых пшениц.

С учетом того, что в этих местах легко получаются по два урожая в год — не так уж плохо, учитывая многолетнее топтание на месте. Ну да, пока вырастут новые посадки, можно поработать с другим гадким веществом.

Куда применить цинк? Петя до этого не додумался. А вот свинец в небольших количествах в дело шёл. Из него отливали грузики для ловчих сетей и боло, пули для пращи и вплетали маленькие кусочки в кончики сплетенных из бычьей кожи бичей — этим «инструментом» частенько удавалось задать нужное направление стаду полудиких пока коров. Важнейшим обстоятельством, обусловившим столь широкое распространение этого материала, была его готовность нести в себе отверстие — удобно крепить верёвку. А то, скажем, если оплести камешек для кистеня, но при ударах шнуры довольно быстро перебиваются. Ну и само это дело достаточно хитрое и оттого трудоёмкое.

Печку для получения этого мягкого и весьма ядовитого металла построили по принципу сыродутной домницы, «срисованной» по памяти с картинки в учебнике истории. Плавки проводили редко — каждый раз, как накапливалось достаточно древесного угля из печей и очагов, грузили большой воз и отправлялись в Бугристые равнины к месту выхода на поверхность тех самых тяжелых блестящих камней.

Меха сшили давненько — не так уж сложно они устроены. Да и клапана в них не чересчур мудрёные. А саму печь складывали не из камней, а из керамических блинов, глину для которых получали толчением растрескавшихся горшков — керамики из племени пэтакантропов весьма опытные ребята. И в глинах знают толк, и в том, как их для какой надобности подготовить — при Пете росли, с него обезьянничали.

В общем, печку тоже с собой привезли — она и без того невелика — ведра четыре-пять объёмом, а уж в разобранном виде и одному человеку под силу. Хотя питекантропам удобней вдвоём — щуплые они. Но обычно добывать свинец ездят вшестером, чтобы непрерывно качать меха.

На этот раз к отверстию в крышке приспособлена съёмная довольно длинная керамическая труба, колено к ней, место для стыковки с бамбуковым насосом и сосуд для воды. Опять же деревянный помост, где всё это размещается. Словом, оснастились продуманно.

Добрались без приключений, собрали домницу, разожгли на дне её короткого колодца костёр, по полыханию пламени проверили работу мехов, а потом сначала угля подсыпали, потом рудных камней разбитых до размера от яйца до втрое мельче, снова угля, снова руды… и так, пока не заполнили всё внутреннее пространство. Надвинули блин-крышку, надставили мосток, собрали газоотвод и пошла писать губерния. Пэтакантропы качают кожаные мехи внизу, шеф-багыр — бамбуковый насос наверху, в горшке через воду что-то пробулькивает, а ветерок относит в сторону вонищу.

Через часок насос растрескался от жара настолько, что совсем перестал качать. Значит — достаточно. Убрал его с конца трубы и спустил на землю горшок с «газировкой». Сразу же опустил туда четыре связанных из хлопковой пряжи мешочка с семенами — торопился успеть, пока не выйдут из воды пузырьки. Смущало его, что их не заметно на глаз. Через час вытащил первый мешочек, через два — второй, и далее через четыре и восемь. Плавка, тем временем, продолжалась, но это не помешало Пете посеять обработанный материал неподалеку от своего старого дома.

К слову — всходов потом так и не появилось. Зато сероватые от природы хлопковые мешочки замечательно отбелились. А уроненная в эту «водичку» деревянная ось от рычажка насоса, стала совсем мягкой. На следующих плавках Петя, присоединяя к трубе запасные насосы, повторял эксперименты с размачиванием древесины в этой неизвестной кислоте — наблюдалось явное распадение монолита на волокна. Размоченные в «газировке» щепки мялись камнями и раскатывались скалкой, после чего такими и оставались даже после высыхания. Похожими на полоски пряжи. Непрочными и напоминающими жеванную бумагу.

Словом, отрава эта в качестве мутагена ни на что не годилась. И вообще придумывать применение для неё как-то не тянуло — свиные кожи в качестве пергамента пока вполне всех устраивали и возиться с бумагой особого смысла не было. Обеливать ткани? Зачем? Они и в сером варианте всех отлично устраивают. Так что сел, записал как следует порядок проведения «эксперимента» с поясняющими рисунками. Кисточкой записал, макая её в тушь. А потом свернул своё творение трубочкой и положил в возок — Мргыму отдаст в его хранилище свитков.

Основных успехов добились пэтакантропы, увлёкшиеся керамикой. Они поселились кучно на гористом берегу Длинного озера и никому не давали покоя, посылая Браге бесконечные заявки на дрова — их небольшой, но увлечённой команде явно не хватало собственных сил для обеспечения топливом своих прожорливых печей. Это при том, что на два дня пути вокруг посёлка в некогда густых лесах был выбран подчистую весь валежник, срублены старые и больные деревья и регулярно уничтожался подлесок — сплошной лесопарк, а не доисторические дебри.