За Россию, русские!

Все встают.

Уктусский (показываясь в люке потолка). Туча с норда над Адмиралтейством, низкая, черная, идет без грома!.. (Ломоносов встал.) И тройки для ребят подали. Что сказать?

Ломоносов. Скажи, что идут.

Студенты встают.

Постой, постой! Обед доедайте. Жить вам на Урале долго, лет пять или семь. На всякий случай лет на десять наедайтесь.

Ученики садятся.

Седой. Пора и нам на корабли.

Ученики встали.

Ломоносов. Встали? Ну, а теперь присядем и помолчим по русскому обычаю. (Все садятся. Ломоносов, глядя в пол и как бы рассуждая сам с собою, тихо говорит.) Молчу… И думаю: вот вернутся мои ученики и будет уже открыт Московский университет, самое горячее чаяние мое. И захочется мне тогда рассказать им побасенку…

Пиленко (тихо). А вы сейчас расскажите, Михайло Васильевич!

Шелех. Сейчас, сейчас!..

Ломоносов. Две птицы свили себе гнездо. Хозяйка села высиживать яйца. Хозяин полетел по хозяйству. Ну, вот — вечер, тепло, сидят они в гнезде, покушали и — разморило их, глаза аж смыкаются. Только хозяин всматривается: эко диво! Воронье кружится над гнездом, на яйца зарится. На лес взглянул: по стволам полымя к нему идет. В землю смотрит: с земли к стволу, к гнезду его, змея ползет…

Укладник. Кругом беда, выходит?

Ломоносов. Кругом. Ну, будит хозяин хозяйку. А та, баба известно, в слезы. Молиться начала. Хозяин ей и говорит: «Бог-то бог, да сам не будь плох. Меня старики кой-каким наукам научили. Погибнем, коли не науки, баба!» И крикнул он друзей-товарищей! Слетелось со всех гнезд много птиц. Заклевали сперва змею. Потом, — в зобах, что ли, — воды натащили, пожар потушили. А там и воронью стаю отогнали. И стали они жить-поживать, добро да славу наживать. Да-а… Ну, а отгадку этой притчи скажу, когда вернетесь.

Петер. А я и сейчас знаю.

Ломоносов. Сделай милость, скажи, Петер.

Петер. Просвещение — суть самая крепкая узда на тиранов!

Пиленко. Московский университет — суть мастерская, где оную узду тачать будут!

Укладник. И будем на Урале хоть сто лет, крикнешь: «Ребята, встать передо мной, как лист перед травой!» Встанем!..

Ломоносов. Ну, помолчали, можно и встать. (Встает.) Счастливой работы и счастливых путей, отроки мои! Прощайтесь!

Ученики (Ломоносову и Елизавете Андреевне). Спасибо за ласку!

— За заботы, Михайло Васильич!

— Елизавета Андреевна! Вечно будем помнить вашу ласку.

— Желаем удачи и счастья, Елизавета Андреевна!..

Седой (юному помору). Прощай, внучек. Михайлу Васильевича слушайся, да не балуй.

Юный. Прощай, дедушка! Голубей-то моих не забывайте кормить!

Ломоносов, жена его, поморы и ученики уходят. Юный помор, глазея на чудеса лаборатории, замешкался было…

Баташ (юному). Учиться хотел? Давай, начинай.

Юный. А где машины-то?

Баташ (указывая на стол и на посуду). Вот они! Мы за собой сами убираем. У нас лакеев нет.

Юный. Эка невидаль! Да я всю жизнь дома чашки мыл. Водку оставить?

Баташ. Чего?

Юный. Дед говорит, что пророк Елисей приказал убирать штофы только пустыми.

Баташ. Ух, ты, я вижу, остер.

Юный. На то и топор, что остер.

Входят Ломоносов, Елизавета Андреевна, Поповский.

Ломоносов. А туча велика. Будет славная гроза. Оставшихся учеников отпусти, Поповский. Пусть погуляют.

Поповский. Не до прогулок им…

Ломоносов. Что я сказал?

Поповский. Да я отпустил, отпустил.

Ломоносов. А сам во время опыта будь при громовой машине.

Поповский. Все желают…

Елизавета Андреевна. Все, Михаил…

Ломоносов. В театр и то не все попадают, а у меня — лаборатория. Нечего тут всем делать!

Поповский. Соседи…

Ломоносов. Что соседи? Какие соседи?

Поповский.

Ломоносов. Знаю! Какой смысл басни сей?

Елизавета Андреевна. Соседи наши — монахи Богоявленского монастыря — молебен о дожде служат и крестным ходом хотят идти…

Поповский. Чтоб к нам завернуть!

Ломоносов. Плюю на все монашеское коварство!

Захар (входит). С пробой на колыванские серебряные руды не опоздать бы, Михайло Васильич. (Молчание). Уехали?

Ломоносов. Далеко уже…

Захар. Да, чать, вернутся?

Ломоносов. Дай бог лет через пять. Ну, пойдем руды смотреть, да и к громовой машине пора.

Елизавета Андреевна (робко). Михаил…

Ломоносов (сердито). Ты чего, жена?..

Рожок.

Поповский (смотрит в окно). Президент! Разумовский!

Елизавета Андреевна. Карета Разумовских! Парадный кафтан, Михаил, парадный…

Ломоносов. Перед сатаной я лучше надену парадный кафтан, а не перед этим пригожим расточителем!

Входит Теплов. Елизавета Андреевна и Поповский уходят.

Теплов (входя). Господи, спаси, благослови и милосердствуй дому сему! Здравствуй, Коперник, богу соперник! (В сторону крыльца). Пожалуйте, ваше сиятельство.

Входят Разумовские.

Нарышкина. Здравствуйте, Михайло Васильевич! Какую тесную лабораторию вам выстроили.

Теплов. И из этой-то ничего, кроме хвастовства, не выходит.

Нарышкина. Покажите ему, Михайло Васильевич, что выходит!

Нарышкина внешне изменилась мало, разве что чуть пополнела. Но внутренние изменения в ней велики, что заметно с первого взгляда и человеку, который мало ее знает. Жизнь сильно поломала ее, — и хочет сломать до конца! В ней уже мало задора, и колкие слова, которые иногда вырываются, она произносит как-то вяло, нехотя. Она начала явно побаиваться гетмана. И то сказать, гетману везет безостановочно! Он сказочно богат — и богатства эти растут изо дня в день. Двор к нему благоволит. Правда, с Академией не все ладно, но что ему Академия, когда он властвует над всей Украиной! Если жена его одета, сравнительно, скромно, то сам гетман разукрашен донельзя, точно чудотворная икона: атлас, шелк и бриллианты так и пышут на нем. Он весьма раздобрел и — не подобрел: наоборот — стал вспыльчивее: былая пылкость его духа теперь часто превращается в бессмысленный и тупой гнев. Привыкши к подобострастию и искательству, он разозлен уже тем, что Ломоносов встретил его с легким, почти небрежным, поклоном.

Разумовский (повелительно). Катя, не мешай! Ломоносов! О каких это твоих новых научных задачах говорил сейчас генерал Иконников в Сенате?

Ломоносов. Смею думать, ваше сиятельство, что все мои научные задачи — новы.

Разумовский. Где твои студенты? В Академию их не пускает, сам один…

Теплов. …по всем предметам наук лекции им читает!

Разумовский. А в лабораторию к нему придешь — студентов его нету!

Теплов. Слыхал я, он их куда-то на Урал отправляет?

Разумовский. И не заикайся! Академия не позволит.

Ломоносов. Сенат, ваше сиятельство, похоже, думает по-другому.

Разумовский. Так и есть! Он еще Сенат в мои дела втолкнул!

Теплов. Беглых мужиков, Михайло Васильевич, Сенат прикрывать не будет. А за тобой числится беглый Петрашка Алексеев, по прозванию Петер…