«Пап, пойми, я хочу, чтобы вы поладили с ним. Мне же необходимо простое человеческое счастье. Я мечтаю быть со своим любимым…» эти слова готовы были сорваться с ее губ, однако девушка понимала, что отец не готов слышать от нее столь проникновенные речи, не готов распахнуть свое сердце навстречу ее переживаниям и тревогам.
— Мне хочется того же самого, — все же тихо ответила она. — Я должна поехать с ним. Я люблю его.
— Ну хорошо. Ты уже взрослая, и я не могу заставлять тебя поступать вопреки собственной воле.
Дженнифер не сомневалась тогда, что Мэттью любил ее, однако знала, что он ни за что не отступится от своих планов и приложит все силы к тому, чтобы осуществить задуманное, чтобы посвятить свою жизнь делу помощи слабым и обездоленным. И даже если она не решится отправиться с ним, он все равно уедет. Уедет один, без нее. Но это не значит, что он перестанет любить ее.
Просто они на какое-то время расстанутся и не смогут проводить время вместе.
По своему характеру Мэттью, как она тогда считала — настоящий рыцарь, мужественный крестоносец. Он готов был рисковать, преодолевать трудности, жить с полной отдачей, со всей страстью кипящей энергии юной души. Что касалось самой Дженнифер, она уже тогда понимала, что ее собственные склонности и жизненные идеалы гораздо ближе склонностям и идеалам отца.
Правда, ей было известно, что скептически настроенные родственники старались по мере своих сил охладить рвение Мэттью. Вот почему он в то сложное время так нуждался в ее любви и моральной поддержке. И те годы, которые они мечтали посвятить служению высоким идеалам, наверняка навсегда запомнились бы им как лучшее время их жизни. Им было бы что рассказывать своим детям, а потом и внукам…
Дети… Она догадывалась, Мэттью может сколько угодно тешить свое мужское самолюбие, играя роль Дон-Кихота, тратить все свое свободное время на филантропию, однако, когда у них появятся собственные дети… Дженнифер инстинктивно понимала, что он непременно будет оберегать их, причем так же трепетно и самозабвенно, как бережет и лелеет ее собственный отец.
А потом у нее должны были начаться выпускные экзамены. Мэттью тогда уже практически освободился. План, который они успели обговорить, заключался в том, что, как только Дженнифер распрощается с университетом, они уедут из страны. Он уже почти обо всем договорился с агентством, занимающимся помощью развивающимся странам, и их обоих уже включили в список добровольцев для работы в Африке, оставалось только выбрать страну.
Дженнифер предложила перед отъездом пожить сначала у нее, затем у его родителей, однако Мэттью хотел уехать сразу, как только закончит со всеми оформлениями.
Хотя официально они жили порознь, каждый у себя дома, она проводила большую часть времени у Мэттью. У нее даже имелся собственный ключ от его квартиры. Отец мог догадываться, что они стали любовниками, однако интуиция подсказывала Дженнифер, что он не захочет искать подтверждения своим подозрениям. Мистер Уинслоу принадлежал к тому поколению, для которого интимные отношения мужчины и женщины были делом сугубо личным, не подлежащим обсуждению на людях и допустимым только в рамках освященного церковью и законом брака.
Для Дженнифер и Мэттью все обстояло иначе. Им было трудно представить себе, что можно быть несвободным в желании прикасаться к обнаженному телу любимого человека, отказывать себе в праве наслаждаться в его объятиях силой любви. Разве это мыслимо — отказывать себе и партнеру в возможности получать и, соответственно, дарить радость обладания телом близкого и бесконечно обожаемого человека!
Любовь к Мэттью казалась Дженни бесконечной, ей хотелось всегда быть рядом с ним, не расставаться ни на минуту.
В эмоциональном, физическом и конечно же сексуальном плане у них теперь не было никаких секретов друг от друга. Как не было и запретных тем. Ей нравилось, лежа в постели, наблюдать за тем, как ее любимый обнаженным разгуливает по спальне, напоминая гибким телом молодого гепарда. Тело Мэттью излучало силу, энергию и здоровье. Всё его существо — здоровая гладкая кожа, блестящие шелковистые волосы до плеч — внушало ей трепетный восторг.
Дженнифер восхищала его молниеносная мужская реакция. Иногда бывало достаточно одного только взгляда в его сторону, чтобы в нем проснулось желание.
— Это ты виновата! — шутливо жаловался он ей, когда его передвижения по квартире прерывались вспышками страсти, требовавшими немедленного разрешения «нештатной» ситуации. — Теперь тебе и отвечать за то, что ты натворила! Делай же что-нибудь!
— Что же именно? — тут же включалась в шутливую игру Дженнифер, моментально принимая невинный вид. Однако в следующую секунду ее руки начинали ласкать желанное тело самого лучшего мужчины на свете.
— Что ж, для начала сойдет, — обычно бормотал он и тут же впивался в ее губы жадным, ненасытным поцелуем, после чего бережно опускал на постель и накрывал своим сильным телом.
Их знакомство длилось уже более двух лет, но сила и энергия их физического влечения до сих пор удивляла и даже пугала ее. Стоило ей лишь легонько прикоснуться к его мужскому достоинству, как оно в следующее мгновение устремлялось ввысь, готовое к новым подвигам и свершениям. Порою, во время обсуждения какого-либо важного вопроса она неожиданно подходила и, смеясь, соблазнительно прикасалась к нему. Ее забавляло, что при этом Мэттью какое-то время безуспешно пытался закончить начатое высказывание. Но при всем при этом Дженни тщетно старалась скрыть от себя самой до сих пор не изжитое удивление, вызванное тем, что Мэттью выбрал именно ее, любит и хочет ее.
Случались между ними и ссоры. Они оба были личностями волевыми и страстными, оба глубоко чувствовали жизнь и проникали в суть вещей, оба не привыкли скрывать своих убеждений. Но самым драматичным объектом споров, то и дело вспыхивавших между ними, был мистер Уинслоу. Она с такой горделивой радостью и с замиранием сердца представила их друг другу! Но вскоре обнаружила, что предчувствия ее не подвели.
Вечер знакомства отца и Мэттью закончился спором с пеной у рта о моральном облике нынешних государственных деятелей. Отец, типичный республиканец, придерживался консервативных взглядов, демократ Мэттью — диаметрально противоположных. Разрываясь между дорогими ее сердцу мужчинами, Дженнифер пыталась успокоить отца, хотя и знала, что ему будет досадно признать правоту доводов собеседника. Позднее, когда они вернулись домой к Мэттью, тот заявил, что коль в споре она заняла сторону отца, значит, выступила против него. И что еще хуже, Дженнифер изменила собственным убеждениям.
— Можно подумать, ты не знаешь, что правда на моей стороне, — раздраженно заявил он. — Ты ведь всегда была согласна со мной, в том, что касается…
— Мэттью, прошу тебя, не забывай, что мой отец — человек старшего поколения, его уже не переубедить. И мне бы не хотелось огорчать его.
— А мои взгляды тебе безразличны!
Дженнифер вздохнула и обняла его за шею.
— Неужели так важно оставить за собой последнее слово в споре?
— Да! — уже более спокойно ответил он, но затем добавил язвительно. — Будь это не так важно, стала бы ты в споре занимать сторону отца! Признай, что я прав!
— Неужели для тебя это так важно? — миролюбиво откликнулась она. — Пойми, отцу трудно смириться с мыслью о том, что тебя придется допустить в наш узкий домашний круг, допустить в мой мир — мир его дочери.
— А ты не подумала, что и я не в восторге от того, что его придется допустить в наш с тобой мир. Однажды настанет день, когда тебе придется делать выбор между мной и ним.
Спрятав руку за спину, Дженнифер суеверным жестом скрестила пальцы, загадав, чтобы отец и Мэттью поскорее стали добрыми друзьями. Кто сказал, что это невозможно? Было бы желание сторон сделать хотя бы первый шаг навстречу друг другу. Прояви ее любимый чуть больше внимания к старику, прислушайся он к его советам, пусть даже и не следуя им… Да и отцу неплохо бы уважать взгляды и идеалы молодого человека, пусть даже и не разделяя их.