– Здорово! – обрадовалась вечером Ирина. – В выходные вместе будем!

– Вряд ли, Ирочка.

– Почему?

Борис помолчал, глядя, как только что полные радости глаза заполняет озабоченность, вздохнул.

– Понимаешь, цех сейчас в таком положении, что врагу не пожелаешь. Работы накопилось!.. А тут еще реконструкция на носу.

– Не преувеличиваешь?

– Нет, не преувеличиваю. Я же летом помогал – знаю. Короче, чтоб хоть что-нибудь успевать, уходить придется часов в семь…

– Каждый день? – перебила Ирина.

– Каждый день, – подтвердил Борис. – И субботы прихватывать. Лето вспомни. Хочешь так?

Ира растерянно оглянулась по сторонам, как будто пытаясь найти там ответ, взяла мужа за руку.

– Кстати, – улыбнулся Борис, – оклад вырастет на шестнадцать рублей.

– Что? – рассеянно переспросила Ирина. – Оклад…Боря, но ты же хочешь, разве не так?

Борис осторожно сжал тонкую ладонь, провел пальцами по запястью. Хотел ли он? Просто так и не ответишь. С одной стороны, конечно, да – хотел. Монотонная, да и чего там скрывать, довольно простая работа начальником смены давно уже не приносила удовлетворения. Когда летом ему предложили месяц поработать вместо заместителя начальника цеха, он согласился, не раздумывая. И вовсе не из-за денег – разве это деньги! Сначала все было замечательно: истосковавшись, он с головой ушел в работу, все у него получалось прекрасно, и душа почти что пела.

Почти…

Через неделю начались проблемы. Цех давно уже лихорадило, и очередная волна накрыла Бориса с головой. Пошли задержки, вызовы по выходным и ночам. Он уезжал с завода последним, на дежурном автобусе, а через несколько часов этот же автобус вез его через ночной город назад. А дела накапливались и накапливались, и так по кругу. Опять не вместе. Опять.

Скоро Борис уже почти с тоской вспоминал, как было совсем недавно: отработал смену и все – свободен. Не надо ни о чем думать, не надо дергаться, выискивая, где же взять время. Не надо прислушиваться к каждому шороху, ожидая ночного звонка. А как хорошо было, когда он возвращался за полночь после второй смены, а Ира, переделав все дела и даже немного поспав, встречала его накрытым столом. Яичница с томатом, бокал вина, душ. А потом.…Не то, что сейчас, когда приходишь домой без сил. Ради чего? Зарплаты больше на копейки, а работы раз в сто!

И вот опять. Только теперь не на месяц, теперь постоянно. Отказаться? Больше могут и не предложить. Согласиться? И опять жить то ли вместе, то ли врозь. Зачем? Чтоб лет через десять пролезть поближе к заветной кормушке? Да и то, если перестать воевать с ветряными мельницами, принять правила игры и влиться в стаю. Так ведь может и не выйти.… Ох, насколько же проще тем, кого подталкивает в спину жена: «Ты долго будешь на этом месте сидеть? Это разве деньги?»

– Боря, – выдернула его из размышлений Ира, – но так же не может быть постоянно? Может, потерпим?

– Потерпим, потерпим… – задумчиво повторил Борис и улыбнулся. – «Дорогой потерпим еще лет пять. Я, правда, уже забыла, когда мы были вместе, но ведь это для наших детей – потерпим».

– Что?

– Не помнишь? – Борис пристально посмотрел ей в глаза и медленно-медленно произнес: – Лето…дымка над раскаленным асфальтом…Трек…лодка под номером …Черт, какой же у нее был номер?

– Семерка! – прикрыв глаза, подсказала Ирина, мечтательно вздохнула, погладила Бориса по руке. – Помню я, все помню! Вот только не надо, Боря, ты же не считаешь, что я так думаю? Не считаешь?

Борис кивнул.

– Вот и не надо! Я не хочу, чтобы ты пропадал на работе сутками. Не хочу, чтобы приходил домой без сил и тут же засыпал. Мне не нужна такая карьера, мне ты нужен. Просто я не хочу, чтоб ты шел на жертвы из-за меня. Понимаешь?

– Понимаю, Ирочка, понимаю. Никакие это не жертвы. Что ты, в самом деле?

И Борис отказался, сославшись на семейные проблемы. Главный инженер посмотрел на него странным взглядом и сказал: «Что ж, была бы честь предложена». Коллеги удивлялись, пытались расспрашивать. Борис отшучивался. Через неделю он уже почти забыл обо всем, осталась лишь легкая досада. «Как там говорил Вася – хребет слабый? Да нет – ерунда! Просто я без Ирки не хочу. И самоутверждаться мне не надо».

А по стране гремели перемены. Словно торнадо промчался сухой закон, слизнул виноградники и заменил их тормозной жидкостью и клеем «Момент». Грозного он, правда, почти не коснулся: по прежнему в магазинах без всяких талонов была и водка, и «Вайнах», и «Ркацители», и «Шипучка». С журнальных страниц, словно свежий ветер, хлынула новая, а, вернее, старая, долгие годы запрещенная литература. Обком переехал в новое здание, пристройку отдали университету. Первым секретарем впервые стал чеченец. Но все так же шумели каштаны, и летели по ветру кленовые «вертолетики».

Славик перешел во второй класс и нашел в шкафу папины рисунки. Мама и папа пошли в магазин, и разглядывать рисунки никто не мешал. Рисунков было много, очень много, а вот тем всего две – город и мама. Город Славик просмотрел быстро: почти все места он узнавал, даже бабушкин дом. Был, правда, один рисунок, где Грозный был какой-то странный – громадные дома, винтовые лестницы, висящие прямо в воздухе сады, странные, похожие на бабочек самолетики. Город был очень красив, и Славик решил спросить у папы, скоро ли так будет – он тоже хотел летать на таких самолетиках.

Рисунки с мамой Славика немного озадачили. Мама на них была очень красивой, но почему-то почти везде голой. Мама летала сама по себе по воздуху, закрывая черными волосами пол неба. Мама сидела, свесив ножки, на облаке и махала кому-то рукой. Мама лежала в поле с закрытыми глазами и улыбалась странной, волнующей улыбкой, а лунный свет почти осязаемо гладил ее тело. Славик застеснялся и положил рисунки на место. Спрашивать у папы он ничего не стал.

– Мама, – попросил Славик, – ты мне дашь пять копеек?

– А зачем тебе?

– Мы хотим Зульфире Идрисовне подарок купить. Учебник ингушского языка, он двадцать копеек стоит. Дашь?

– Конечно, дам, сыночка! – улыбнулась Ирина. – Вы сами придумали?

– Сами! Она же учительница ингушского языка. Правда, здорово?

В городе прошли первые митинги и демонстрации против строительства в Гудермесе завода БВК. Стройку заморозили. Русских в демонстрациях практически не было.

Два раза приходили предложения об обмене. Предложения ни Бориса, ни Ирину не устроили. Ну что это такое – какой-то Камышин, что там делать?

Прошли волнения в Казахстане и Сумгаите. На работе начались шоу с выборами директоров. Напротив магазина «Спутник» целыми днями стояли молодые парни с плакатами. Плакаты требовали поднять статус чеченского языка. В город хлынули беженцы из Азербайджана.

На заводе начались задержки с зарплатой. Народ бурлил, возмущался, в курилках звучали угрозы. Выкурив по три сигареты, вдоволь наоравшись и пройдясь по родословной высоких начальников, рабочие шли имитировать трудовую деятельность. Потом успокаивались окончательно и работали уже по-настоящему. Деньги обещали со дня на день. Когда таких дней набралось почти два месяца, на заводе образовался забастовочный комитет. Борис вошел туда одним из первых и быстро стал лидером. Ах, как же пела душа, какой охватывал его восторг! Как сладко было видеть, что его слушают, затаив дыхание, не то что на скучных собраниях. Какое могущество он ощущал, когда очередной скептик, поворчав, становился на его сторону и признавал – да, другого пути нет, надо грозить остановкой.

Впрочем, соглашаться-то соглашались, но начинать не хотел никто: «Почему мы? Не, давайте кто-нибудь другой начнет, а мы поддержим». И так все. Отчаявшись, комитет стал применять и хитрость, и даже угрозы. Душа по-прежнему пела, но уже немного фальшиво. И тише.

В последний день, когда почти все уже было организовано, руководство нанесло неожиданный удар – выдало зарплату. Победа? Конечно, победа! Но откуда же тогда смутное ощущение досады? Неужели оттого, что все кончилось, он опять простой инженер, и никто не слушает его, открыв рот? Неужели…