Борис знал это определение и даже во сне почувствовал озноб.

– Но ведь тогда будут жертвы? И немаленькие…

– Подумаешь! Вспомни историю.

– Как это, подумаешь! – возмутился Борис. – Объяснять придется – сейчас все-таки не тридцатые года!

Человечек закрыл глаза, подумал, как будто решая, стоит ли говорить.

– Уверен? Не беспокойся – объяснят.

– Как?

– Как, как… – передразнил пузатый. – По– разному. Например, тем, что вас спасать срочно надо было.

– Нас? Меня?

– Не будь занудой! Не тебя лично – русских. Эх, Боря знаешь ли ты, что лет через десять почти вся страна будет уверена, что в Чечне за время власти Дудаева было вырезано 25000 русских.

– Сколько?!

– Двадцать пять тысяч, – медленно повторил человечек. – Ну, в крайнем случае – двадцать. Я не шучу.

Борис аж задохнулся.

– Да это же.…Подожди, подожди…это же по …

– Не трудись, – человечек вытащил из кармана калькулятор, пощелкал клавишами. – Итого имеем: в среднем по двадцать одному и четыре десятых человека в день.

– Но это же бред!

– Почему? – вкрадчиво осведомился человечек. – Потому, что ты так говоришь? А кто ты такой? Почему тебе должны верить?

Борис растерялся.

– Сотни и тысячи людей будут повторять и повторять эти цифры. Они будут произноситься из телевизоров, печататься, разноситься Интернетом. Что против этого твое мнение?

– Но я же здесь был!

– И что?

– И знаю, что это не так!

– И что? – повторил человечек. – Знай, ради бога. Да только, почему тебе должны верить? Может, ты врешь, может, забыл, может, не видел. Может, тебе заплатили. Может, ты вообще идиот?

– Кто? – закричал Борис. – Нет, подожди. Не может быть! При чем здесь верить или не верить? Мозги же должны быть? Элементарный здравый смысл!

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался человечек.

– Точно – здравый смысл! – обрадовался Борис. – Двадцать человек каждый день!

– Двадцать один.

– Двадцать один! Двадцать один убитый каждый день! Каждый! Сто пятьдесят в неделю! И так три года! И это в городе, где работают телефоны, транспорт, предприятия. Да все бы все знали. Сразу! А уж слухи! Неужели непонятно, что, будь, так русские через месяц побежали бы, куда глаза глядят. Все побежали бы! В панике! Бросая все! Неужели непонятно?

– Через месяц?

– Ну, через два. Неужели непонятно? Неужели трудно представить?

– Кому это нужно – понимать, представлять? – усмехнулся человечек. – Тем более считать? Боря, а ты сам-то хоть знаешь, сколько было убито?

– Откуда? Как это вообще можно будет узнать?

– Никак. Ну, а все-таки. Какому бы числу ты не удивился?

– Не знаю.… Две тысячи?..

– Две?

– Ну, три. А что – разве это мало? А… сколько?..

– Не знаю, – тихо ответил человечек и вылил вино из бутылки себе на голову.

Жидкость медленно потекла, заливая лоб, щеки, шею, рубашку, фрак.

Густая. Ярко-красная.

Как кровь.

Глава седьмая

Первые впечатления

Первые впечатления от войны оказались совершенно неожиданными – было нечего делать. Ну, совершенно. На работу ходить не надо, Славика вести в школу не надо – прямо сплошные выходные. Вокруг тоже ничего особенного не происходило: война пока была только на экране телевизора. Да и то какая-то странная.

Борис сидел у телевизора целыми днями и смотрел все, что показывали: местные программы, выпуски новостей Центрального телевидения. Когда попадалось что-нибудь особо интересное, звал Ирину. Славик прибегал сам.

В первый же вечер стало ясно, что наступление со стороны Дагестана заглохло. Борис, лежа на диване, наблюдал, как толпы людей перегородили путь войскам прямо на границе республик. В толпе были и мужчины, и женщины, и даже дети. Похоже, что армейское руководство оказалось совершенно не готово к такой ситуации. Во всяком случае, никто не стал ни давить, ни стрелять, и колонна остановилась. Мало того, каким-то образом несколько офицеров попали в плен. И теперь местное телевидение постоянно крутило кадры, где военные пили чай с аксакалами и беседовали о жизни. Аксакалы и комментаторы настойчиво уверяли, что офицеры вовсе не в плену, а просто в гостях – вот попьют чайку и поедут домой. Все остальные репортажи с этого направления были почти такими же: колонна стоит, солдаты и офицеры беседуют с местными жителями.

Вторая колонна медленно, но все же продвигалась, пока не остановилась у станицы Ассиновская. Там повторилось то же, что и в Дагестане: толпа людей, перекрытая дорога, бесконечные переговоры и взаимные угрозы.

Где и как двигалась третья колонна, телевидение не показывало.

Зато показали совершенно фантасмагорическое зрелище: переговоры во Владикавказе. Они были запланированы еще на встрече Дудаева с Грачевым. С тех пор изменилось буквально все, а переговоры, тем не менее, состоялись. Зачем? Понять это сидя в Грозном было невозможно.

Но это все было далеко, а в Грозном пока ничего не изменилось. В домах был свет, газ, работало телевидение. Вода подавалась с перебоями, отопления, ясное дело, не было. Базары пока работали. Магазины? А кому они нужны – магазины?

Туманным пасмурным днем Борис с тоской представил, как будет сейчас греть воду, а потом бриться в холодной ванной и решил отпускать бороду. Славик нашел совершенно новые батарейки. Ирина умудрилась даже что-то постирать.

Сосед справа отправил семью в село и предложил Борису отметить это дело. Водку купили на остановке у бабушки.

– Чья водка, бабуля? Не отравимся?

– Да что ты! – засуетилась старушка. – Настоящая водка, волгоградская. Сын в прошлом месяце привез. Берите, не сомневайтесь. А если что – я все время здесь сижу.

– Так война же теперь, – сказал сосед.

– А что война? На войне водка не нужна, что ли?

Судя по этикеткам и пробкам, водка, действительно, оказалась волгоградской, и Борис купил еще пару бутылок про запас.

Домой Борис вернулся чуть под хмельком, лег на диван пред телевизором и заснул. Проснулся от смутного ощущения, что забыл что-то важное. Посидел, посидел, ничего не вспомнил и пошел на кухню пить чай.

А чай уже его ждал – горячий, крепкий, с двумя ложками сахара: такой, как он любил.

– Спасибо, Ирочка! – Борис подошел к жене, обнял, сразу закружилась голова. – А откуда ты узнала, что я чаю хочу?

– Действительно! Откуда я могу это знать? – засмеялась Ирина. Повела плечами, поежилась. – Боря, не дестабилизируй меня! Смотри – вся мурашками пошла.

– Где? – заинтересованно спросил Борис. – Дай посмотреть.

Повел рукою – черный шелк заструился сквозь пальцы – прижался губами к шее.

– Боря! Ну правда…

Борис еще раз поцеловал ложбинку у ключицы, демонстративно вздохнул и сел за стол.

– Как же я обожаю твои пупырышки! Даже больше, чем чай.

– Неужели? Ты уверен? – улыбнулась Ирина. – Ну, и о чем вы там болтали целый час?

Борис выпил немного чаю, помолчал. Внезапная вспышка улетучилась, и настроение стремительно возвращалось к обычному в последнее время – тревожно-выжидательному.

– Да так, в общем.…Слушай, знаешь, что он рассказывал? – хлебнул еще чаю, оживился. – Выпил грамм сто пятьдесят, расчувствовался и говорит: «Пошел этим летом с детьми в Трек. Держу их за руки, а они не хотят – вырываются. А я выпустить боюсь. Представляешь – боюсь! До чего дожили: в своем городе, среди своего народа – и боюсь!» Представляешь?

– Да…Интересно, а он представляет, каково тогда нам?

– Кто его знает? Говорит, что представляет, – Борис задумался. – Ира, а может зря мы… Может, надо было на деревню соглашаться?

– Боря, ну что теперь об этом говорить. И потом – что значит соглашаться? Нам кто-нибудь предлагал?

– Нет. Но мы же и не искали почти.

– Не искали… – согласилась Ирина. – А кто бы это делал? Ты бы смог?

– Ты же знаешь, что не смог бы, – вздохнул Борис.

– Ну, вот и не надо теперь жалеть.

Борис вытащил сигарету, закурил, уставившись бессмысленным взглядом в стол. Ира вздохнула, выглянула в коридор и тоже взяла сигарету. Дым, стремительно закручиваясь в спираль, потянулся к открытой форточке.