«— Алло, небо, это какой круг, скоро ли дно?
— У болота нету дна, тонуть будете вечно».
— Я увожу к отверженным селеньям, — прошептал, глядя на раскачивающийся красный трафаретный профиль за окном. Что же делать-то, мать его?!
Грустно улыбнулся, вспомнив бородатый анекдот «ну сделайте хоть что-нибудь». Что ж… Сунул в карман салфетку с уворованным из школы мелком и пошёл делать хоть что-нибудь.
Очередной проходной двор, уже восемнадцатый за сегодня. Мрачный, с обшарпанными стенами, покосившимися водосточными трубами, мерзкими голубями. Войти, демонстративно повертеть головой, выйти на соседнюю улицу. Посмотреть на облупившуюся телефонную будку, надоевшие фасады, неровный асфальт. И идти дальше, бороздить этот неприветливый город.
Синти всей душой ненавидела эту часть своей работы. Да, поначалу было интересно ходить по разбитым ленинградским улицам, разглядывая, как сквозь аквариумное стекло, эту странную чужую жизнь. Потом ускоряться, нырять в тёмные проходные дворики и сквозные подъезды, отрываясь от топтунов. Адреналин пульсировал в жилах, кожа бледнела от волнения и, хоть она в этом никогда бы никому не призналась даже под дулом пистолета, временами она представляла себя девушкой Бонда.
Этот период глупого романтизма продлился ровно три месяца. Потом новизна внезапно испарилась, а на дне остался грязный осадок нарастающего раздражения от непарадных запахов мочи и подгнивших овощей, натруженной шеи и надоевших лиц из наружки. Впрочем, судя по всему, эта беспокойная вице-консул надоела им не меньше.
Все всё понимают, но таковы правила этой затянувшейся игры, и не ей их нарушать. Чем больше площади города покроют прогулки «призраков», тем тяжелее «семерке» вылавливать возможные меточные знаки — накрыть своим вниманием все стены и тротуары не по силам даже могучему KGB. Поэтому, когда Фред на собрании опергруппы раздает маршруты для прогулок на день, возникает не обида, а тянущая, как привычная зубная боль, усталость.
Да, совсем не так ей представлялась эта работа, когда она, восторженная выпускница университета, выходила из кабинета вербовщика. И даже после восемнадцати недель на «ферме» она продолжала надеяться на что-то менее рутинное.
Ну и ладно. Она не жалеет о выборе, низовую работу надо пройти. А там… кто знает. За последние годы в Фирме прошли большие изменения, теперь женщина может возглавить и резидентуру, уже есть примеры. Кто знает, может со временем какая-нибудь женщина станет Директором? И почему бы ей не носить имя Синти?
Еще полгода в этом холодном городе, и она поедет на Тайвань. С ней уже предварительно говорили. Сыграла свою роль маленькая строчка в личном деле: «владеет письменным китайским языком на среднем уровне, разговорный на начальном». Спасибо дедушке Сю, который не пожалел своего дорогого времени для любимой внучки.
Синти приостановилась и улыбнулась своему отражению в пыльной витрине очередной булочной. Тайвань… Солнце, фрукты, тёплое море… Как ей, выросшей во Флориде, этого не хватает.
Но ничего… ещё чуть-чуть, ещё немного, и она вырвется от этих жестких комми. Всё равно она здесь давно и прочно засвечена. А иначе, при таком суровом контрразведывательном режиме, и быть не могло. Агентурщикам приходится не просто, классическая вербовка здесь практически невозможна, остается только отрабатывать редких инициативников, да бегать по дворам, снимая метки и отвлекая внимание. Самая деликатная работа — встречи, броски корреспонденции, закладка тайников — делается агентурой глубоко прикрытия. Её задача на оставшийся срок — оттягивать внимание КГБ на себя.
Оглянувшись, она привычно отметила неприметного мужчину, пристально изучающего ту самую витрину, в которую она только что смотрелась. Господи, как это всё надоело!
Еще три улицы — и на сегодня всё, можно домой, и снять, наконец, эту промокшую обувь. Она с укоризной посмотрела на сапожки. Красивые, прочные, куплены на рождественской распродаже за тридцать процентов, за что и любимы, но кто ж знал, что придётся столько ходить по улицам? Вот и начали течь…
Шмыгнув носом, Синти чуть ускорилась, чтобы побыстрее закончить обязательную программу. Осталось осмотреть пять фасадов, четыре, три… Все, ура!
Повеселев, пробежала к остановке за подошедшим троллейбусом и, заняв место на задней площадке, без удивления увидела, как следовавший за ней мужчина сел в подъехавшие Жигули. Было б странно, если бы этого не произошло… Четыре остановки, ещё пара проходных дворов, и вот уже эта улица со страшным названием «Красной конницы», а вдали видны окна её съёмной квартиры на четвёртом этаже.
Проходя мимо знакомой кованой решетки сквера с вросшими в неё шестью старыми липами, Синти замедлила шаг, привычно восхищаясь прихотливым сплетением древесины и металла. Есть, остались ещё в этом городе места, которые по-прежнему радуют глаз. Пики ограды, пронзающие странные наплывы деревьев, вызывают череду ассоциаций, в которых психологи Фирмы наверняка отыскали бы оттенки агрессии и секса. Её передёрнуло от неприятных воспоминаний, ну их нафиг, этих мозголомов…
Она неторопливо перевела взгляд на предпоследнюю, наиболее любимую композицию, и огорченно нахмурила брови. Какая-то сволочь размалевала мелом тот лишенный коры участок ствола, где причудливая текстура наплыва образовала почти безупречный иероглиф «девушка». Синти даже начала поднимать руку, чтобы стереть это безобразие, но потом мысленно плюнула и двинулась дальше.
Но не далеко. На втором шаге странные меловые штрихи вдруг сложились в привет из детства.
«Чертёнок»! — ударил в голове набат.
Синти ошеломленно мотнула головой и обернулась, с недоверием разглядывая причудливую вязь. Да, не показалось, она со смыслом. Вернулась назад и пару раз мигнула, словно надеясь, что морок спадет. Но нет, пьяные линии по-прежнему складываются в два иероглифа, выполненных в привычном для неё стиле травяного письма. С трудом оторвав взгляд, начала с изумлением озираться — вокруг привычно возвышаются стены домов с мозаикой тёмных и светящихся окон, контуры крыш на фоне начинающихся сумерек, знакомый кэгэбэшник подобрался ближе, чем обычно, и насторожено зыркает, пытаясь понять причину нестандартного поведения объекта.
«Спалилась», — обречённо поняла Синти и, протянув руку, старательно затёрла меловые штрихи. Если это — какая-то провокация КГБ, то ничего страшного в стирании уже нет, она не смогла скрыть реакцию, если же это кто-то пытается привлечь её внимание, то тем более не надо оставлять метку с такой информацией.
Немолодой кэгэбэшник встал прямо за спиной и сверлит взглядом дерево. Опоздал, дружек… Синти повернулась и, дурачась, показала ему язык. Может, это их немного собьёт, клиент решил дурку повалять…
Нет, к Фреду она сегодня не побежит, нечего давать наружке лишнюю информацию. Завтра, всё завтра.
Дома первым делом прошла на кухню и вытрясла в широкую чашку, аккуратно похлопывая по дну бутылки ладонью, комковатый кефир. Вот чего будет не хватать на Тайване, так этого странного молочного продукта, за три года она к нему не на шутку пристрастилась. Привычно залила ёмкость горячей водой, взболтала и начала елозить по стенкам ёршиком, в который раз изумленно мотая головой: «Кто, ну кто мог здесь, в России узнать то, что знало только четыре человека в семье, включая её саму и уже как шесть лет умершего деда — её молочное имя»?!
Я тихо прикрыл чердачную дверь и начал спускаться по тёмной лестнице. Мдя, удалая разведчица… Разве что руками не размахивала, кудахча… Хорошо, хоть догадалась стереть рисунок. Кое у кого в воспоминаниях оказалось очень завышенное представление о себе. Или она потом заматерела, когда в девяностые возглавляла резидентуру в Ереване?
По крайней мере, сигнал принят. Вышел на улицу, огляделся и, посвистывая, направился к Чернышевской. Дня через три сделаю следующий ход.