Так, в «Капитале» он пишет о «сознательном, рациональном возделывании земли как общей вечной собственности, неотчуждаемого условия существования и воспроизводства постоянно сменяющих друг друга человеческих поколений» [19]. Капиталистическая агрокультура, по его мнению, может процветать только за счет истощения «подлинных источников всякого богатства… земли и тех, кто ее обрабатывает». В рамках своей критики промышленного капитализма Маркс обсуждал вопросы использования отходов, уничтожения лесов, загрязнения рек, отравления среды обитания и качества воздуха. Он считал, что в социалистическом земледелии экологическая устойчивость будет играть основополагающую роль [20].

За его обеспокоенностью состоянием природы стояло общефилософское видение мира. Маркс — это исследователь и материалист, для которого люди есть часть природы, и потому, забывая о собственном происхождении, они ставят под угрозу прежде всего самих себя. В «Капитале» он даже пишет о природе как «теле» человечества, «с которым [оно] должно оставаться в постоянном обмене». Рабочие инструменты, на его взгляд, представляют собой «продолжение телесных органов». Вся цивилизация — от сенатов до подводных лодок — есть просто расширение наших телесных возможностей. Человек и мир, субъект и объект должны сосуществовать в тонком балансе, так как непосредственно окружающая нас среда является выражением человеческого сознания (или бессознательности) в той же мере, как и язык. Противоположное этому состояние, при котором мы не можем найти в неодушевленном вещном мире отражение самих себя и соответственно теряем связь с наиболее важными аспектами собственного бытия, Маркс называл отчуждением.

Когда такой взаимообмен между личностью и природой нарушается, мы остаемся один на один с бессмысленной сущностью капиталистического мира, для которого природа представляет собой лишь пластичную заготовку, пригодную для вбивания в любую форму по прихоти клиента. Цивилизация превращается в одну бесконечную пластическую операцию. В то же время личность представляет собой отделение от природы ее собственного тела и тел других. Маркс считал, что при капитализме даже наши физические чувства подвергаются «отовариванию», поскольку тело, превращенное в обезличенный инструмент производства, становится не способно полноценно воспринимать свое собственное чувственное бытие. Только через коммунизм мы можем вернуться к подлинным ощущениям своих тел. Только тогда, по его убеждению, мы сможем выйти за пределы грубо утилитарных соображений и начать наслаждаться духовными и эстетическими сторонами мира. И его собственные работы действительно являются эстетическими в полной мере. В Grundrisse он утверждает, что при капитализме природа превращается в объект исключительно прикладного использования и перестает рассматриваться как «сила в себе».

Посредством материального производства человечество, по мнению Маркса, регулирует и контролирует «метаболизм» между собой и природой в двустороннем движении, не имеющем ничего общего с позицией надменного владычества. И все это — природа, труд, страдания, производящий организм и его потребности — составляет, по Марксу, постоянную инфраструктуру человеческой истории. Этот сюжет пронизывает человеческую культуру поистине вдоль и поперек, никого из нас не оставляя без своего воздействия. Как «метаболический» процесс между человечеством и природой, труд, по мнению Маркса, является «непреложным» условием, которое не может быть отменено или изменено. А вот что подлежит изменениям — и что делает природные существа историческими, — так это те различные пути, которыми мы, люди, подходим к работе с природой. Человечество производит свои средства к существованию различными способами. Это и есть природное явление в том смысле, что оно необходимо для воспроизводства вида. Но это также есть явление культурное или историческое, поскольку, совершаясь, оно вызывает к жизни те или иные формы организации власти, конфликтов и эксплуатации. При этом нет никаких причин опасаться, будто принятие «непреложного» характера труда способно ввести нас в заблуждение относительно степени непреложности тех конкретных общественных форм, что его сопровождают. Последние могут задерживаться на века, но в общеисторическом плане все равно являются временными и преходящими.

Такое, по определению Маркса, «постоянное наложенное на природу условие человеческого существования» стоит сравнить с нападками постмодернизма на природное, материальное тело, которое он пытается растворить в культуре. Само слово «природный» вызывает здесь приступы политкорректных судорог. Всякое внимание к нашей общей биологии превращается в интеллектуальное преступление «биологизма». Столь нервное отношение постмодернизма к неизменяемому объясняется его ложной посылкой, будто стабильность повсеместно действует на стороне политической реакции. А так как человеческое тело в ходе своей эволюции мало изменилось, то постмодернистская мысль может справляться с ним только как с «культурным конструктом». Ни один другой мыслитель, как показывает опыт, не чувствовал лучше, чем Маркс, до какой степени природа и человек являются общественно опосредствованными. И такое опосредование выступает прежде всего в виде труда, который доносит природу до человеческого понимания. Труд есть осмысленная деятельность. Мы никогда не сталкиваемся непосредственно с вещными элементами материи. Скорее, это картина материального мира всегда вырисовывается перед нами с помощью человеческих знаков и символов, и даже пустота в ней имеет свое обозначение. Романы Томаса Харди иллюстрируют это состояние с замечательной силой.

Маркс считал историю человеческого общества частью естественной истории. И это, помимо всего прочего, означает, что общественный инстинкт органически присущ тому виду животных, представителями которого мы являемся. Общественная кооперация необходима для нашего физического выживания, но в то же время она является частью нашей самореализации как вида. Так что если природа в некотором смысле представляет собой общественную категорию, то общество, со своей стороны, есть в чем-то природное образование

Постмодернисты находят возможным настаивать на первом, но замалчивают второе. Для Маркса отношения между природой и человечеством не являются симметричными. В конечном счете, как указывает он в «Немецкой идеологии», природа берет верх. Для индивида это выглядит как смерть. Фаустовская мечта о прогрессе без границ в материальном мире удивительно созвучна с нашей ощутимой недооценкой «приоритетности внешней природы». В наши дни это становится характерной особенностью не только фаустовской, но и американской мечты. Этому воззрению присуща тайная ненависть к материальному, поскольку последнее преграждает ему путь в безграничную бесконечность. Именно поэтому материальный мир либо покоряется силой, либо растворяется в культуре. Постмодернизм и дух первопроходцев суть разные стороны одной медали. Ни один из них не может согласиться с тем, что как раз наши ограничения делают нас тем, кто мы есть, и точно так же их постоянное преодоление в масштабах вида создает то, что мы знаем как человеческую историю.

Для Маркса человеческие существа есть часть природы, способная вместе с тем выступать против нее; и такое частичное обособление от природы само по себе есть часть их природы [21]. Сами орудия — от каменного топора до сложных технических устройств, — с которыми люди берутся преобразовывать природу, изготовлены из нее. Но хотя Маркс и рассматривал природу и культуру как образующие сложное единство, он отвергал идею о растворении одной в другой. В его откровенно незрелых ранних работах он мечтал о конечном единстве природы и человечества; в более же зрелые годы он признавал, что между ними всегда будет иметь место напряжение или нетождественность и что для этого противостояния есть одно имя — труд. Скорее всего, с определенным сожалением, но тем не менее он отвергал красивую фантазию, почти столь же старую, как и само человечество, в которой изобильная донельзя природа с учтивостью и предупредительностью встречает любые наши пожелания: