— Цыц! — сказал Сергей. — Понял?
— А зачем она эти вещи покупала?
— Ну, влюбилась, что ли. Приятное сделать хотела этому человеку.
— Она в Америку к тему бежать собралась, ее там на вилле говорящие попугайчики дожидаются.
— Так, — сказал Виктор Степанович, — а твоя жена, выходит, ни при чем?
— Да как же! Она все это и придумала.
— А если она это придумала, ты зачем ее брехне веришь? Зачем вещи принес? Мало ли, что она придумает.
— Так ваши вещи-то.
— Чем докажешь? Я этот ящик первый раз вижу.
— Спроси жену, покупала она магнитофон или нет?
— Ну да, конечно. Моя жена, значит, кому-то подарки делала, а твоя, святая, все на Верку переложить хочет. Так, да?
— Это очень смешно, — сказала Тоня. — Чего ты с ними разговариваешь? Клади магнитофон, и пошли.
— Нет, — сказал Виктор Степанович, — вы уж, пожалуйста, вещи с собой забирайте. А своей скажи, пусть что-нибудь другое придумает.
— Да ты что, механик, чокнулся?
— Вы очень умные! С чего это моя Верка будет кому-то подарки слать? Америка ей зачем?
— Да ты спроси ее. Пусть сама скажет.
— Нет, — твердо сказал Виктор Степанович, — ты лучше свою хорошо расспроси. Может, что-нибудь новенькое узнаешь.
— Ты на что это намекаешь? — завелась Тоня. — Постыдился бы, старый уже. А ты тоже хорош! — это она на Сергея кинулась. — При тебе жену оскорбляют, а ты молчишь!
— Да ну вас всех к хрену! — сказал Сергей обиженно. — Погостить, называется, приехал. А вы тут бардак развели. С водкой-то мне теперь как?
— В другой раз, — сказал Виктор Степанович, — пусть постоит пока.
— Ты ее корочками заправь, — посоветовала Вера Васильевна, — или хочешь, кусочек лимонника дам, нам Игорь из Хабаровска прислал.
— Да ну вас! — сказал Сергей. — Счастливо оставаться.
Вот ведь какой, оказывается, Виктор Степанович. Наверное, все мы, и Вера Васильевна в том числе, его недооценивали, чуть ли не за растение какое принимали — живет, мол, простейшими интересами и больше ничего знать не хочет. А он такое благородство проявил — жену защитил, все обвинения отверг, даже вникать не стал, идите, мол, и все, и даже от выпивки отказался, хотя вот она, у порога стояла. А казалось, что дороже выпивки у него ничего на свете нет. Видно, правильно говорят, что в трудную минуту человек способен преобразиться, какие-то неведомые силы поднимаются из глубины его души и позволяют совершать прекрасные поступки.
Начни сейчас Виктор Степанович на глазах посторонних вникать в это дело, потребуй от жены отчет — и развалилась бы их семья, как карточный домик, потому что едва ли Вера Васильевна сумела бы соврать. Но он твердо сказал: «Вы это оставьте. Ты лучше в своей семье шлюху поищи, а моей жены не касайся. И нет вопроса — стухли гости с мешками, отступили перед этой твердостью и, не побоюсь этого слова, благородством.
И вот итог — сидят Вера Васильевна и Виктор Степанович та кухне перед плитой, продолжают прерванный ужин, все тихо и мирно, только Виктор Степанович нет-нет да и вскочит, словно посмотреть, что в комнате телевизор показывает, а на самом деле, конечно, стопки с серванта опрокидывает. Но можно ли его осуждать после всего случившегося?
И дальше вечер шел тихо и спокойно. И только уже перед тем как ложиться спать, Вера Васильевна присела к Виктору Степановичу на кушетку и сказала:
— Виктор, нам бы поговорить!
— Что еще?
— Да вот Сергей и Тонька приходили.
— Ну и что?
— Сергей про одного человека говорил.
— Ну!
— Что ты все заладил — ну да ну! Может, последний раз говорим. Или в первый. Я уж и не знаю.
— А не знаешь, так чего лезешь? Мне вставать рано.
— Так ведь был этот человек!
— Ну и ладно. Мало ли какие гадики бывают.
— И письма писал.
— Слышал. Ты думаешь, я глухой?
— Так как же, Витя?
— А никак. Я тебе сказал, что мне вставать рано.
— Ладно, — сказала Вера Васильевна, поднимаясь, — спи. Утром щи разогрей.
А на другой день Вере Васильевне тоже на работу с утра. Так быстро два выходных пролетели, что она и не заметила. Виктор, конечно, раньше встал, он всегда чуть свет поднимается. Но с Белочкой гулять, не пошел. Пришлось Вере Васильевне выскакивать. А уже начало девятого. Такая суета, что некогда о вчерашнем разговоре вспоминать. — только-только успеть собраться. Тем более что сменять Вере Васильевне эту толстую дурищу, а уж она-то и минутку не подождет, сразу ворчать начнет. Как же, бригадирша!
— Деньги принесла? — сразу спросила Анна Ивановна. Вера Васильевна только успела порог переступить.
— Подождешь. Горит у тебя, что ли?
— А Шульга тебе по больничному не заплатит, пока не отдашь.
— Ну и не надо. Я все равно увольняюсь.
— В Америку поедешь?
— А тебе-то что?
— Ничего. Над тобой уже вся база смеется.
— Кто это смеется? Мне официально выступить предлагали, рассказать.
— Вот ты и выступила. Бывают ведь такие кукушки!
— А ты-то кто? — рассердилась Вера Васильевна. — Только и умеешь каркать. Правильно тебя сын из дома гонит.
— А ты откуда знаешь? Тебе мало свою семью разрушить? Ты и на чужую покушаешься?
— Эх ты! Я ведь тебе правда собиралась детские вещи из Америки прислать. Если бы ты мне еще триста дала, я бы тебе целый вагон отправила.
— Очень нужно! Ты деньги отдай.
На том и расстались. Вера Васильевна и не рассчитывала у нее занять, так, к слову пришлось. Ну не дала — и не надо. Все равно уже ничего не поправишь.
К обеду, когда стало потише, Вера Васильевна принялась за письмо. А то можно подумать, что она сама, без Тоньки, ничего не сделает. Адрес-то у нее есть. Пускай обычной почтой идет, без военных летчиков доберется. Бумага вот только плохая, из журнала дежурств пришлось лист вырвать, но и это ладно, обойдется, не бежать же сейчас на почту, а просить ни у кого не хочется, если Анна Ивановна говорит, что смеются. Разве в бумаге дело?
Здравствуйте, Антон Бельяминович!..
Мне давно уже пора написать вам, но так все получалось, что времени в обрез, только успею посылку Антонине Петровне принести, и она уже бежит, потому что ваше доверенное лицо или летчик дожидается. А писать некогда. Да и негде, потому что дома неудобно, и на работе мешают, надо открывать ворота, считать места и расписываться, а это все на улице, и холодно все время бегать…
Но ведь я уже привыкла. В Атке какие морозы были! С этими не сравнишь. А я там даже гриппом не болела. Может, потому что совсем молоденькая была, организм был посильнее. А теперь вот холецистит и часто бывает общее недомогание.
Но я думаю, что то временное. Съезжу в отпуск, погреюсь в теплых местах, водичку хорошую попью, а то наша «Тальская» плохо помогает. И станет полегче. На работе мне, наверное, путевку в санаторий дадут. В нашей стране, как вы знаете, заботе о здоровье трудящихся уделяют первостепенное внимание.
А вот приехать к вам насовсем я, наверное, не смогу. Вы не подумайте, что я ваши письма не читала или поняла неправильно. Напротив, я во всем разобралась и очень признательна вам за дорогие слова и подарки. Наверное, во всей моей прошлой жизни не было у меня более радостных минут, чем те, когда я читала, как вы пишете.
Но только знайте, что есть такие слова: не судьба. И подходят вроде друг другу люди, и будущее перед ними открывается, а вместе им быть нельзя. Мне вот тоже, наверное, нельзя уезжать с Севера — организм привык. У нас тут часто бывает, что выйдет человек на пенсию, уедет на материк, а через месяц или два в газете объявление, что скончался. А если бы не уехал, то, наверное, жил бы еще да жил. У нас ведь тут кислородная недостаточность, кислорода в воздухе на двадцать процентов меньше, чем на материке, от этого, наверное, все и происходит. Вы это как ученый должны знать.
И другая причина есть тому, что нельзя нам быть вместе. Как же я своего супруга оставлю? Конечно, он далеко не идеальный спутник жизни, многое человеческое ему не чужое, но ведь человек. Да еще с такой трудной судьбой. Другой бы уже давно зачерствел и озверел совсем, а он все-таки сумел человечество сохранить и на производстве благодарности имеет. Надо мне о его старости позаботиться, ему ведь уже пятьдесят с лишним. А то кому он на старости лет нужен? Нет у него никого. Вы мою собачку хвалили, значит, добрый человек. Это я еще могу заключить по тому, какие вы прекрасные подарки мне купили. Спасибо вам за них огромное. А если добрый, то поймете меня правильно. Всякий человек заслуживает внимания, и нельзя свое счастье строить на горе или гибели другого.
Вы даже не представляете, как мой супруг поступил, когда узнал о нашей переписке. Он мне ни слова упрека не сказал, словно и не было ничего. Не стал меня перед посторонними позорить, а выдворил их вежливо и с достоинством. Разве такого человека нельзя уважать?
Еще я должна попросить у вас прощения за одну вещь. Как теперь выяснилось, все мои к вам посылки остались неотправленными и всеми этими вещами завладела низкая женщина Антонина Петровна. А вы еще предлагали ей подарки дарить. Вы не думайте, что я вас за это упрекаю. Я одна во всем виновата. И мне горько думать, что вы считаете меня жадной и неблагодарной.
Теперь, когда все решилось, я могу вам спокойно сказать, что всерьез собиралась ехать к вам и покупать что-либо для вас и ваших слуг мне было только приятно. Но, видно, не судьба, как я уже сказала.
На этом я заканчиваю свое письмо. Передайте мои горячие приветы вашей дочери, ее мужу и дочке Риточке. Извинитесь за меня, что их просьба осталась невыполненной. Еще раз спасибо вам за ваши письма. Только дальше нам переписываться уже не надо, не надо нам душу разрывать, если не оказалось у нас будущего. Так будет правильнее. Извините, что отняла у вас так много драгоценного времени.!
Желаю большого успеха нашей советской выставке золотых изделий. А наши горняки, как вы знаете, не подведут и добудут драгоценного металла столько, сколько нужно, и еще немного.
Остаюсь с уважением к Вам Вера…