В кармане действительно обнаружилась двадцатка. Хотя вчера он не сомневался, что сам себе ее нафантазировал.

Вода, у которой даже не было вкуса, только холод до ломоты в зубах и пузырьки, лопающиеся на нёбе, с каждым глотком возвращала к жизни концепцию здорового пофигизма. В конце концов, они сами сказали: он, Толик, больше не подстраховочный вариант, а значит, кое–чего он для них стоит, и его уж точно не грохнут на месте всего лишь за опоздание. И вообще, в клинику он направляется не выполнять их приказ, а по собственной инициативе, чтобы переговорить со Старом. Поняли, вы, грантодатели хреновы?.. сколько там осталось от вашего гранта…

На бутылке погасли блики, и Толик вскинулся, расплескав на футболку ледяную пену.

— Я вижу, вы торопитесь, — сказал, улыбаясь, желтоглазый дракон. — Полетели?

…Кстати, чешуя у них оказалась теплая и приятная на ощупь, словно тисненая кожа. А он думал — холодная и склизкая.

На вопрос о номере палаты Сергея Старченко милая девушка в окошке не ответила, а потребовала подождать. Нормально?! После того как он судорожно одевался в номере, после раскаленной набережной, после полета на драконьей спине… ну, полет еще туда–сюда, в нем присутствовал–таки элемент перфоманса. Ладно–ладно. Толик решительно нацелился на окошко, проговаривая про себя вступление к импровизированному тексту. Осторожно, ненормативная лексика.

Тут они и позвонили.

— Не ругайтесь с персоналом, Анатолий, — как ни в чем не бывало попросил знакомый голос. — Палата номер триста шестнадцать. Третий этаж. Без резких движений, но в темпе. Удачи.

Они его недооценивали. Проникнуть к нужному месту, минуя сторожевые медицинские посты, было делом техники, давным–давно отполированной до блеска: сложнее назвать с ходу место, куда он, Толик Бакунин, не смог бы запросто проникнуть. По правде говоря, заглядывать в первую попавшуюся сестринскую и тырить с вешалки белый халат было необязательно, он проделал это исключительно из любви к искусству, в который раз пожалев об отсутствии Машки с фотоаппаратом.

Однако уже возле двери Толик притормозил. И выдал шепотом себе под нос невысказанное регистраторше в окошке.

Там, в палате, кто–то уже был. Вообще, создавалось впечатление, что там засела целая толпа, галдящая вразнобой мальчишескими голосами. Общая палата? Да нет, быть не может, в такой крутой клинике наверняка одни лишь отдельные номера с персональным унитазом каждый. Значит, к Стару пришли. Те, кто сегодня не проспал. В принципе, Толик догадывался, кто именно.

Опять не дадут нормально поговорить. Дежа вю, блин.

Застрял в нерешительности, барабаня пальцами по косяку. В интересах его собственного расследования стоило, пожалуй, подождать в коридоре, пока эта шайка–лейка уберется. Но господа грантодатели, если он их правильно понял, требуют, чтобы он вломился в палату уже сейчас. Вламываться?.. или только после того, как они пнут его, позвонив еще раз?.. Или — не входить даже тогда?

Почему–то в последнем варианте совсем не чувствовалось концепции героизма. Хотя она, без сомнения, имела место быть. За дверью по–прежнему галдели, но он не мог разобрать ни отдельных голосов, ни тем более слов.

И вдруг донеслось внятное:

— Структура.

Звучный женский голос.

Она.

Толик напрягся. Доводы «за» и «против» быстренько рассчитались на первый–второй и совершили построение в две шеренги. Если остаться ждать за дверью, пока объект выйдет, то ему, Толику, достанется либо она, либо Стар. Если войти — получаем обоих сразу, правда, с нагрузкой. Но обоих, а не кого–то одного. Элементарный расчет.

Медленно повернуть ручку. Двери здесь, понятно, не скрипят. Проникнуть внутрь если и не совсем незаметно, то хотя бы ненавязчиво. Кивнуть от входа тем из них, кто все–таки обернется: продолжайте, не обращайте на меня внимания. Я подожду. Послушаю.

Никто не обернулся.

— …ни в коем случае, Дмитриев. Не советую иметь с ними что–то общее.

Он видел ее со спины: черный узел волос верхом на белом конусе накидки для посетителей. Эстетика, блин; Машка бы протащилась, честное слово. Ладно, забыли. Он, Толик, справится сам.

— Да я ж и не собираюсь, Ева Николаевна, — между тем оправдывался Бейсик. — Только для того, чтобы держать руку на пульсе. Отследить, действительно ли они упустили вас из виду…

— Так прям они тебе и доложатся, — хохотнул Открывачка.

Толик поискал глазами Стара. Разглядел элементы навороченной кровати, едва заметной — белое на белом — за пятью белокрылыми спинами: объект, трое пацанов и еще какая–то малолетка на табурете с ногами от шеи… то есть ноги, понятно, у малолетки. Однако. Похоже, Стар и в больнице не теряет времени даром.

Но он молчал. Невидимый и неслышный. Как будто его вовсе здесь не было.

Снова заговорила объект:

— Дело даже не в этом. Ты неплохо придумал, Виталик. Цивилы в Исходнике — и те предлагали мне что–то похожее, а они ведь профессионалы. Но, ребята, оценивая мою ситуацию, вы с ними совершаете одну общую ошибку.

— Мы с цивилами? — уточнил Воробей.

Бейсик и Открывачка на него шикнули.

— Вам почему–то кажется, будто у меня неприятности… нет, не так, это как раз правда, — она усмехнулась. — Вам кажется, что меня нужно спасать, помочь мне бежать, скрыться… Что я жертва. А на самом деле всё наоборот. Я прибыла в Срез, потому что у меня тут есть кое–какие дела. И не могу уехать, пока их не закончу.

— Понимаю, — кивнул Бейсик. — Вы ищете убийцу, да?

И оглядевшись по сторонам, разъяснил остальным гоном снисходительного экскурсовода:

— Убийцу Лилового полковника.

Толик подался вперед. Воробей оглянулся и, ничуть не удивившись, кивнул ему через плечо. Осмелев, Толик подошел еще ближе и в просвет между спиной Открывачки и ногами девчонки наконец увидел Стара. Н–да. Опять до ужаса не хватало Машки. Чтобы потом свести рядом две фотки: здоровенный, загорелый пацан на скамейке — и почти бескровное, угловатое лицо из–под простыни. Белое на белом. Класс.

Сглотнул. Снова накатило мерзкое чувство натирающих плавок в паху. Да нет, что за понты, с каких это пор за настоящий профессионализм должно быть стыдно?..

Стар его не видел. На всякий случай Толик отступил подальше за чужие спины.

Пауза слегка затянулась.

— Да, — наконец ответила объект.

Со своего места он смотрел на нее в четверть оборота: волосы, ухо, линия шеи и лица, краешек ресницы. Чуть развернулась — полупрофиль — и Толик уловил направление ее взгляда. А также ответного. Если б Машка щелкнула с этого ракурса, можно было бы провести между их глазами линию, тонкую и прямую, как хороший пиар–ход. И, блин, вышло бы куда убедительнее, чем художества Длинного в фотошопе на снимках с ее дня рождения…

И вдруг Стар заговорил:

— Не надо, Ева Николаевна, — негромкий, но ровный голос. — Я знаю, кто это был. Я видел их тогда возле вашего дома. Но ведь их всё равно уже… Бейсик прав, вам лучше вернуться в Исходник.

Было секунды три тишины.

— Ну ни фига себе, — сказал Открывачка.

— Мог бы и раньше сказать, — проворчал Бейсик, явно уязвленный в своей монополии на всезнание.

— Я говорил, — возразил Стар. — Еще тогда, когда мы их встретили в парке. Что это они. Я сразу узнал тех троих…

— Ни хрена ты не говорил, — перебил Воробей.

— Тихо все!

Ее голос прозвучал, словно колокол. Все не то что заткнулись — замерли, съежились, чуть ли не пригнулись, даже Открывачка Наверное, она была хорошей училкой, подумал Толик не без уважения. С железной дисциплиной в классе.

— Рассказывай, Сережа. Только не волнуйся. Не торопись.

Не торопись, мысленно повторил за ней Толик. В гробовой тишине было как–то стремно включать диктофон. Пришлось это сделать чуть позже, на первых звуках голоса Стара, что, впрочем, было не принципиально.

— …ждал. И тут подъехали они. Смуглые, заметные; это в Срезе таких немерено, а там… короче. Начали ходить туда–сюда, заглядывать в подъезды. Когда подошли к вашему, я поднялся на площадку и встал за углом, а они стопорнулись внизу, где списки жильцов. Читали по складам… И вдруг один тыкает пальцем: «Роверта–Роверта — Анчарова!» — и еще ругнулся, кажется, по–ихнему…