Человек пил кофе и наслаждался. О задании он не думал. Для этого оно было слишком простое — в предсказуемой части; до обидного простое. Правда, к нему прилагался жирный пласт переменных, иксов, экспромтов. Но какой смысл думать о том, что не поддается предварительному расчету?

Они заявились все сразу, пестрой и галдящей толпой: она хохмила, хихикала, переругивалась. Дружный творческий коллектив. В руках у нескольких мужиков он отследил зачехленные камеры — настоящий телеоператор никогда не расстается с личным инструментом, хотя серьезную технику, ПТС, конечно, везли в контейнере. Чуть поодаль от основной группы высились, как тополиная рощица, десятка полтора юных девочек: ноги от ушей, ядовитые помады и абсолютно бессмысленные глаза. Что забавно, пока барышни предпочитали держаться вместе, это потом они будут воровать друг у друга туфли и резать колготки, — точь–в–точь как в Структуре. Мужская часть коллектива явно уже расхватала девчонок недвусмысленными взглядами. До рук дело дойдет уже в Срезе.

Человек поморщился. С этими людьми у него было так мало общего, что даже не хотелось — до брезгливости не хотелось — делить с ними телепорт. Хотя сколько там того телепорта… в смысле, процесса.

Пора. Он оставил на столике деньги и пружинисто спрыгнул с табурета.

…Всего лишь торопливая посадка в мягкие синие кресла. Интимное пожелание счастливого пути от компьютерного голоса. Мгновенное и медленное, словно падение чашки со стола, помрачение сознания… И всё: второй женский голос (в телепорту Среза он был чересчур жизнерадостный и потому нравился человеку меньше) поздравляет пассажиров с прибытием. И даже не знаешь, сколько прошло времени.

Время в Срезе совсем другое.

Здравствуй, папа!

У нас до сих пор зима. Сегодня утром на траве и на деревьях было такое мерзлое и белое, ты представляешь?! Я думала, это снег, как в книжках, но сеньор Ричес сказал, что иней. Но он тоже бывает очень редко. А так — дожди и дожди. Холодно, даже перед самым камином. Скорее б уже начали тезеллитовые разработки! Или об этом нельзя писать? Секрет, да? Мне Миша говорил. Но ты же всё равно никому не покажешь письмо… если и прочитаешь сам.

Мише я написала уже целых три письма. Просто так, для языковой практики. А он мне — только два! А на третье не отвечает, уже почти месяц как… Ну и не надо. Я ему больше писать не буду, пусть не думает.

А вдруг то письмо не дошло? Ты не можешь проверить? Я слышала (еще летом, от Лынина), что у тебя есть специальная служба, которая читает все–все письма. Вранье, да? Но конверты же, наверное, читают. Прикажи, чтобы посмотрели, хорошо? Только, пожалуйста, не смейся, вовсе это не смешно…

Я совсем одна, папа. Никто мне не пишет, даже сеньориты, хотя Роза говорила, ты их обязал, но это и хорошо. А что они могут написать? Как весело там, у них, в Исходнике? В смысле, у вас. У тебя. Я и так знаю.

Драго впал в спячку, и теперь грустно до невозможности. Он, наверное, долго не проснется, потому что держался до последнего, до самого Нового года. А потом сказал, что ему не понравилось. Мне тоже. И вообще, кажется, никому.

Сеньориты хихикали и говорили, что в Исходнике такие карнавалы бывают только в глухих провинциях, да и то не во всех, а сравнивать со столицей вообще негуманно. Стефани так и сказала: негуманно. И я ей верю, потому что у нее платье было намного красивее, чем у меня. В Исходнике же целые дома моды, а у нас — одна сеньора Хименес. Хотя дело не в ней. Она хорошая портниха. Просто Срез — правда провинция.

Я, принцесса Эва Роверта, живу в провинции. В ссылке. А за что, папа?

Роза, как всегда, напоминает, чтобы я написала про успехи в учебе. Я учусь хорошо. Я только и делаю, что учусь. А насколько хорошо, это еще вопрос, потому что сеньор Ричес всё равно никогда не скажет правду. И вообще, он у меня один, а в Исходнике — целые гимназии и университеты.

Я же принцесса, папа! Я твоя дочь! У меня должно быть всё самое лучшее, а получается — наоборот. Ну что хорошего тут, в Срезе? Летом, в морской резиденции, еще ладно, хотя она мне, если честно, тоже надоела. Единственное, что у меня было в жизни по–настоящему хорошего — та экспедиция за тезеллитом, извини за нарушение секретности… А сейчас — ужас и скука. Слякоть и пустота.

В этом году мне исполняется шестнадцать. Папа, возьми меня наконец к себе, в Исходник!

Нет, правда. Ты ко мне уже сколько лет не приезжаешь! А так мы будем жить вместе, видеться каждый день. Нам будет очень хорошо, папа! Я уже взрослая, я не балуюсь, не играю с пажами и очень хорошо учусь, вот спроси у сеньора Ричеса! Возьми меня к себе! Нам будет так хорошо…

Я даже согласна оставить здесь Драго. В Исходнике же не живут драконы, правда? Значит, ему там было бы так же грустно, как мне — тут, в Срезе…

А если ты не согласишься, если сделаешь вид, что я ничего такого тебе и не писала, и твоя пресс–секретарша опять пришлет мне дурацкую отписку, я буду знать, что ты меня больше не любишь.

Твоя Эвита

25.02.16

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА I

Дракон был немолодой и больной, с тусклой чешуей, тощими боками и мокнущими язвами от шпор, прикрытыми стременами. Впрочем, до стремян большинство детских ног не доставало.

Дракон пользовался успехом; вернее, успех ему обеспечивал фотограф, пристававший к детям на набережной с такой обезоруживающей улыбкой, что мало кто из родителей решался на отказ. Фотограф подхватывал ребенка под мышки, усаживал в пестрое седло, расшитое тесьмой и блестками, и совал в ладошки вожжи кровавого цвета. Затем просил дитя сделать героическое лицо и щелкал пальцами, заставляя дракона вскинуть с парапета усталую голову. Фотоаппаратом–мыльницей щелкал сам родитель. Фотограф же, по сути, был дрессировщиком и зазывалой, на чем и делал, видимо, неплохие деньги.

Эва заглянула в глаза дракона: взгляд у него был мутный и абсолютно бессмысленный. Неинициированный. Но неё равно — жутко.

Она последовала дальше. До катера оставалось еще около часа, и это время надо было убить.

Толпа на набережной, разноцветная, как стеклышки в калейдоскопе, шумная, как школьный коридор на перемене, и текучая, как ртуть в термометре, похоже, преследовала ту же самую цель. Люди медленно двигались параллельно морю, в двух встречных направлениях, поминутно притормаживая возле разнообразных ловушек для их кошельков. Не обязательно что–то покупали, однако отмечались в каждой точке, словно визируя пропуск для дальнейшего пути. Эва тоже так делала: ни в коем случае нельзя выделяться из толпы. Тем более что среди ловушек попадались действительно любопытные.

Сразу за свернутым в кренделек хвостом дракона торчал круглый столик, уставленный статуэтками, тезеллитовыми и поддельными за ту же цену. Воздух вокруг стола плыл и колыхался в радиусе полутора–двух метров, и отличить подделку становилось легко, только если вынести ее за пределы колеблющегося купола, — чего продавщица как раз и не разрешала. В данный момент она переругивалась с мулатом в белых шортах, требовавшим назад свои деньги: шансы незадачливого покупателя явно стремились к нулю. На Эву пахнуло особенным жаром, пронизанным тончайшими иголочками. Ничего особенного, тезеллит как тезеллит. Прошла мимо.

Еще в нескольких метрах по парапету молодой человек предлагал всем желающим заглянуть в квадратный ящик с выступающей маской для лица. Пояснительный плакат гласил, что это скважина в соответствующую по переменным хронокоординатам точку Исходника: «вероятны пикантные сцены». Насколько Эва знала, теория скважин совершенно ненаучна, так что в ящике, скорее всего, спрятан видеоплейер, и «сцены» не вероятны, а гарантированы. Так или иначе, отдыхающие крутили носом: чего такого пикантного они не видели в Исходнике?

Дальше продавали с лотка лекарственные препараты из горных трав и когтей–чешуи–крови–помета дракона в микроскопических расфасовках; фотографировали в костюмах колониальной эпохи, кстати, совершенно непохожих; фотографировали без реквизита, просто на фоне моря и Гребневого хребта, поскольку именно с этой единственной точки просматривалась Скала желаний; делали на лбу, на груди или на интимных местах голографии по мотивам достопримечательностей Среза; записывали на верховую драконью экскурсию по бухте; еще на какую–то экскурсию; предсказывали судьбу; выдавали напрокат водные крылья…