Изменить стиль страницы
7
В такие ночи,
      в такие дни,
в часы
   такой поры
на улицах
     разве что
            одни
поэты
   и воры́.
Сумрак
   на мир
      океан катну́л.
Синь.
      Над кострами —
         бур.
Подводной
     лодкой
        пошел ко дну
взорванный
        Петербург.
И лишь
   когда
      от горящих вихров
шатался
   сумрак бурый,
опять вспоминалось:
         с боков
            и с верхов
непрерывная буря.
На воду
   сумрак
      похож и так —
бездонна
     синяя прорва.
А тут
      еще
     и виденьем кита
туша
     Авророва.
Огонь
  пулеметный
        площадь остриг.
Набережные —
         пусты́.
И лишь
   хорохорятся
         костры
в сумерках
     густых.
И здесь,
   где земля
        от жары вязка́,
с испугу
   или со льда́,
ладони
   держа
      у огня в языках,
греется
   солдат.
Солдату
      упал
      огонь на глаза,
на клок
   волос
      лег.
Я узнал,
   удивился,
        сказал:
«Здравствуйте,
        Александр Блок*.
Лафа футуристам,
        фрак старья
разлазится
     каждым швом».
Блок посмотрел —
        костры горят —
«Очень хорошо».
Кругом
   тонула
      Россия Блока…
Незнакомки,
      дымки севера*
шли
  на дно,
     как идут
            обломки
и жестянки
     консервов.
И сразу
   лицо
      скупее менял,
мрачнее,
      чем смерть на свадьбе:
«Пишут…
       из деревни…
         сожгли…
            у меня…
библиоте́ку в усадьбе».
Уставился Блок —
        и Блокова тень
глазеет,
   на стенке привстав…
Как будто
     оба
      ждут по воде
шагающего Христа*.
Но Блоку
   Христос
        являться не стал.
У Блока
   тоска у глаз.
Живые,
   с песней
        вместо Христа,
люди
     из-за угла.
Вставайте!
     Вставайте!
         Вставайте!
Работники
     и батраки.
Зажмите,
       косарь и кователь,
винтовку
     в железо руки!
Вверх —
   флаг!
Рвань —
      встань!
Враг —
   ляг!
День —
   дрянь.
За хлебом!
     За миром!
         За волей!
Бери
  у буржуев
      завод!
Бери
  у помещика поле!
Братайся,
     дерущийся взвод!
Сгинь —
       стар.
В пух,
   в прах.
Бей —
   бар!
Трах!
     тах!
Довольно,
     довольно,
         довольно
покорность
     нести
        на горбах.
Дрожи,
   капиталова дворня!
Тряситесь,
     короны,
        на лбах!
Жир
  ёжь
страх
     плах!
Трах!
     тах!
Тах!
  тах!
Эта песня,
     перепетая по-своему,
доходила
     до глухих крестьян —
и вставали села,
          содрогая воем,
по дороге
     топоры крестя.
Но —
  жи —
   чком
     на
      месте чик
лю —
  то —
   го
      по —
        мещика.
Гос —
  по —
   дин
     по —
      мещичек,
со —
  би —
   райте
         вещи-ка!
До —
  шло
   до поры,
вы —
  хо —
   ди,
     босы,
вос —
  три
   топоры,
подымай косы.
Чем
  хуже
      моя Нина?!
Ба —
  рыни сами.
Тащь
  в хату
     пианино,
граммофон с часами!
Под —
     хо —
   ди —
     те, орлы!
Будя —
   пограбили.
Встречай в колы,
провожай
     в грабли!
Дело
     Стеньки
      с Пугачевым,
разгорайся жарчи-ка!
Все
  поместья
      богачевы
разметем пожарчиком.
Под —
  пусть
     петуха!
Подымай вилы!
Эх,
  не
   потухай, —
пет —
  тух милый!
Черт
     ему
     теперь
        родня!
Головы —
     кочаном.
Пулеметов трескотня
сыпется с тачанок.
«Эх, яблочко,
      цвета ясного.
Бей
  справа
     белаво,
слева краснова».
Этот вихрь,
     от мысли до курка,
и постройку,
      и пожара дым
прибирала
     партия
        к рукам,
направляла,
        строила в ряды.