[1927]
Дела вузные, хорошие и конфузные*
1. Живот на алтаре отечества
Вопит
за границей
газетный рой,
что летчик Линдберг* —
герой!
Бездельник!
Из Нью-Йорка
в Париж
перелетел на пари.
Кто поверит?
Какие дети?
Где у него свидетель?
Я лично,
не будучи вовсе дитем,
не верю этой мороке.
Должно быть,
летел
коротким путем
да и отдыхал по дороге.
И вот
за какой-то там перелет
венками голову кроют.
Горячие люди!
А русские —
лед,
нельзя развернуться герою.
А в нашем Союзе,
если поскресть,
почище герои есть.
Возьмем Иванова.
Герой Вхутемаса*.
Я
этим пари покорен:
он съел
в течение
получаса
пять фунтов макарон!
Пари без мошенства:
сиди и жри!
А сверху
стоит жюри.
Когда он
устал
от работы упорной
и ропот
в кишке
начался́,
жюри
стояло…
у дверей уборной
добрых
полчаса.
Уже
Иванов
в сомненье скорбит:
победа и честь —
или крах?
Вылазят глаза у него из орбит,
и страшен
рожи
распухший вид —
горит,
как солнце в горах.
Минута…
Скорей!
Замирает зал…
Герой
губою одной
последние
две макароны
всосал
и хлопнул
ложкой
о дно.
«Ура!» — орут
и север
и юг.
Пришли
представители прессы.
Снимают,
рисуют,
берут интервью,
на пузо
ставят компрессы.
«Ура!»
Победил российский спорт,
на вуз
не навел конфуза…
И каплет
на пол
кровавый пот
с его трудового
пуза.
Но я
хладнокровен к радости их.
Не разделяю пыл.
Что может вырасти
из вот таких?
Пьянчуги,
обжоры, попы?
А если
в тебе
азартная страсть,
ее
не к жратве вороти —
возьми на пари
и перекрась
пяток
рабочих квартир.
Не лопнешь ты
и не треснешь.
Полезнее
и интересней ж!
А то
и вуз
разложится весь,
с героем обжорки цацкаясь.
Пора
из наших вузов известь
такие нравы
бурсацкие.
2. Огромные мелочи
Не думай,
что всё,
чем живет Вхутемас,
проходит,
бездарностью тмясь.
Бывало,
сюда
в общежитие ткнись —
ноги
окурки ме́сят,
висит паутина
и вверх
и вниз…
Приди,
посмотри
и повесься!
А тут еще
плохие корма́ —
есенинский стих
и водка
и неудавшийся роман
с первой вертлявой молодкой.
И вот
ячейка ЛКСМ,
пройдя
по этому омуту,
объявляет
по вузу
всем —
конкурс
на лучшую комнату.
Помыли полы,
и скатерть на стол —
и дом
постепенно о̀жил,
и стало
«самоубийства гнездо»
радостью молодежи.
Боритесь
за чистый стол и стул!
Товарищи,
больше попыток
ввести
электричество и чистоту
в безрадостность нашего быта!
[1927]
Славянский вопрос-то решается просто*
Крамарж, вождь чехословацкой Народной партии (фашистов) — главный враг признания СССР.
Я до путешествий
очень лаком.
Езжу Польшею,
по чехам,
по словакам*.
Не вылажу здесь
из разговора вязкого
об исконном
братстве*
племени славянского.
Целый день,
аж ухо вянет,
слышится:
«словянами»…
«словян»…
«словяне»…
Нежен чех.
Нежней чем овечка.
Нет
меж славян
нежней человечка:
дует пивечко
из добрых кружечек,
и все в уменьшительном:
«пивечко»…
«млечко»…
Будьте ласков,
пан Прохаско…
пан Ваничек…
пан Ружичек…
Отчего же
господин Крамарж
от славян
Москвы
впадает в раж?*
Дело деликатнейшее,
понимаете ли вы,
как же на славян
не злобиться ему?
У него
славяне из Москвы
дачу
пооттяпали в Крыму.
Пан Крамарж,
на вашей даче,
в санатории,
лечатся теперь
и Ванечки
и Вани,
которые
пролетарии, конечно…
разные,
и в том числе славяне.