— Буду весьма обязан. Я, конечно, буду весьма рад всему, что может облегчить мою задачу… но мою экспедицию не так-то легко будет организовать уже вследствие одного того, что я имею при себе очень грузные инструменты и материалы; прежде, чем я оставлю Суаким, мне еще, вероятно, не раз придется обратиться к вам за помощью и содействием.

— Сделайте одолжение и не стесняйтесь! — сказал консул, дружески пожимая руку своего гостя, — я рад служить всем, чем могу!

Они вернулись в гостиную, где их ожидал чай.

Гертруда тотчас же подошла к ним с чашкой чая, которую предложила Норберу.

— Вы уезжаете, это решено? — спросила она в то время, как он запускал серебряные щипчики в сахарницу.

И в кротком взгляде ее милых глаз было такое наивное чувство симпатии, которое невольно тронуло сердце молодого человека. Ему вдруг стало жаль оставить ее, так болезненно жаль, что сам он этому удивился. Как будто он расставался с горячо любимой сестрой или другом детства. Он с трудом подавил вздох и сделал над собой усилие, чтобы сказать обычным тоном с легкой улыбкой:

— Да, я уезжаю, но не сейчас еще — у меня две-три недели на сборы и приготовления, и я еще не прощаюсь с французским консульством!

Гертруда ничего не сказала, но глаза ее затуманились слезами. С легким наклоном головы она отошла в сторону и вышла на террасу смотреть на звезды, которыми искрилось все небо.

ГЛАВА II. Чай на море

— Господин Моони мне очень нравится, — сказал французский консул, садясь на другой день за утренний чай к столу, за которым, как и всегда, хозяйничала его дочь. — Доктор говорит, что это выдающийся ученый и при этом благовоспитанный человек, с большим запасом энергии. Притом он чрезвычайно красив, что, во всяком случае, не может повредить ему.

— Словом, он вас победил, папа! — смеясь воскликнула молодая девушка, как бы желая скрыть легкое замешательство. — Впрочем, мне кажется, он скорее был бы доволен, чем удивлен вашей оценкой, если бы он мог ее слышать…

— Вот они, молодые барышни, вечно они стараются подметить какой-нибудь недостаток в своих самых искренних поклонниках! — смеясь воскликнул консул. — Я успел уже заметить, что ты понравилась этому молодому ученому; однако, если он не сумел тебе понравиться, то я очень рад узнать об этом теперь же, потому что только что получил от него записку, в которой он приглашает меня, а также и тебя, сегодня на чай на свое судно «Dover-Castle». Я, конечно, могу туда поехать и один и извиниться за тебя, придумав какой-нибудь предлог.

— Придумывать предлог, чтобы не ехать на «Dover-Castle»? Вы шутите, папа; я скорее стала бы искать предлога, чтобы туда ехать, в случае, если бы в том представилась надобность!.. Я весьма благодарна господину Моони, что он упоминает и обо мне в своем приглашении. Поверьте, я недаром упомянула вчера за обедом о том, что это судно возбуждает всеобщий интерес в Суакиме, — но признаюсь, думала, что мои слова пропадут даром, что молодой астроном слишком занят своими научными соображениями, чтобы принять во внимание слабый намек такой незначительной маленькой особы, как я!

— А, вот как вы изволите рассуждать, сударыня; ну, прекрасно, в таком случае будь готова к пяти часам перед закатом солнца, шлюпка будет ожидать нас у набережной.

Консул принялся за свои газеты, он имел привычку просматривать их за утренним чаем, а Гертруда вскоре пошла к себе готовиться к предстоящей поездке на судно, весело болтая со своей маленькой служанкой-арабкой по имени Фатима. Уже за час до назначенного времени Гертруда была совершенно готова, и отец, придя за ней, застал ее даже в перчатках.

Суаким не велик, и в три минуты отец с дочерью были уже на набережной, где Норбер, по-видимому, уже поджидал их в обществе какого-то незнакомца. Увидя гостей, он поспешно пошел к ним навстречу.

— Мы едва смели надеяться, что мадемуазель Керсэн сделает нам честь и согласится сопровождать вас, господин консул! — сказал астроном, пожимая протянутые ему руки. — Позвольте мне представить вам моего друга, сэра Буцефала Когхилля, состоящего участником нашей экспедиции, который вместе со мной будет иметь честь принять вас на «Dover-Castle».

Сэр Буцефал Когхилль, баронет, был молодой человек лет двадцати пяти, высокий, стройный блондин, чрезвычайно изысканно одетый, типичный юный англосакс, казавшийся с первого взгляда более пригодным в качестве зрителя на скачках, чем в качестве участника трудной научной экспедиции. Тем не менее он уже очень много путешествовал, что дало ему тему для весьма оживленного и интересного разговора с консулом и его дочерью.

Что же касается Норбера, то он казался весьма заинтересованным тем, что происходило в нескольких шагах. Там, среди кучки арабов и трех европейцев, стоял старый негр и оживленно переговаривался с туземцами, очевидно, служа переводчиком господам европейцам.

— Да это Мабруки-Спик! Вы уже успели разыскать его? — сказал господин Керсэн молодому астроному, заметив, что тот смотрит по направлению вышеупомянутой группы.

— Да, это он, он договаривается с верблюжатниками, нанимает верблюдов для нашей экспедиции, но, кажется, никак не может прийти с ними к какому-нибудь соглашению…

В самом деле, все там кричали, гомонили, божились, ругались, словом, происходило все то, что происходит на востоке каждый раз, как приходится решать хотя бы самое пустячное дело. Громадный тощий араб с ястребиным взглядом, сильно крючковатым носом и длинной черной бородой, в тюрбане, горячился более всех, уверяя, что не может сбавить ни единого гроша, призывая в свидетели своей добросовестности и самого Аллаха, и все нечистые силы, клянясь сединами своего отца и головами своего потомства, что в противном случае он должен будет умереть с голоду со всей своей семьей. Но все его красноречие, в сущности, мало действовало на европейцев.

Вдруг один из них отделился от группы, и подойдя к Норберу, произнес:

— Эти собаки просят по десять пиастров за верблюда и ни за что не хотят уступить…

— Господин Игнатий Фогель, один из комиссаров нашей экспедиции! — холодно представил его Норбер Моони.

Надо заметить, что комиссар был человек вида весьма непривлекательного, увешанный брелками, с множеством колец на пальцах, в клетчатом костюме с крошечной шапочкой, едва державшейся на макушке, с неприятной улыбкой, желтыми зубами и маленькими бегающими глазками. Субъект этот производил весьма удручающее впечатление.

— Вы позволите мне покинуть вас на одну минуту,. ради крайне важного дела? — сказал Норбер, извиняясь перед своими приглашенными, которые утвердительно, наклонили головы.

— По десять пиастров, говорите вы? — спросил он, отводя Фогеля в сторону. — А сколько верблюдов?

— Двадцать пять, по десять пиастров, я нахожу, что это безобразная цена!

— О, нет!., напротив, это крайне дешево. Подумайте только, какое громадное расстояние им надлежит пройти!.. Я жалею только о том, что мы не можем достать за эту цену пятисот вместо двадцати пяти! Соглашайтесь скорее и оставляйте их за нами, но сделайте это так, чтоб эти люди не заметили, насколько они необходимы нам.

— Прекрасно! Будет исполнено по вашему желанию, — ответил Фогель. — Я не прощаюсь с вами, милостивый государь и милостивая государыня, — обратился он к консулу и его дочери, — я буду иметь удовольствие в самом непродолжительном времени увидеть вас на нашем судне!

Затем, неуклюже шаркнув правой ногой, он поспешно удалился к группе верблюжатников.

«Странный компаньон для господина Моони и его приятеля, этого молодого англичанина, такого корректного и элегантного», — подумали господин Керсэн и Гертруда.

Однако удовольствие прогулки в шлюпке заставило их вскоре позабыть неприятную физиономию Игнатия Фогеля. Менее чем в пять минут приглашенные были доставлены на «Dover-Castle», где их встретил очень любезно и радушно капитан, предложивший им с полной готовностью осмотреть судно.

Гости любовались порядком, дисциплиной и необычайной чистотой и опрятностью, царившими на судне.