Газета окончательно испортила Антону настроение: Хэмпсон разговаривал с ним, как с простаком, который, может быть, и знает немножко историю, но ничего не смыслит в нынешней политике. В самом деле, кто, кроме простака, мог поверить, будто Чемберлен и Гитлер так «повернут события», что все опасности и тревоги «останутся позади»? Кто, кроме «дипломатического недоросля», мог возомнить себя хитрецом, который умело выведал у подвыпившего Хэмпсона тайный замысел английского посла добиться поворота в отношениях между Англией и Германией, уговорив своего премьер-министра отправиться в Берхтесгаден? Только невежественный провинциал мог поверить словам молодого англичанина настолько, что провести беспокойно ночь в ожидании утра, когда об этом «открытии» можно было бы рассказать Пятову или Двинскому. Действительно, простак, провинциал, недоросль!..

Уже на Унтер-ден-Линден, в двух домах от полпредства, Антон решил повернуть назад, чтобы не смешить Володю своей жалобой на вероломство Хэмпсона. Однако, повернувшись, он встретился почти лицом к лицу с Тихоном Зубовым.

— Ты чего тут? — удивился Тихон.

— В полпредство шел… — смущенно ответил Антон.

— А отчего так рано? — спросил Тихон, пожимая ему руку. Тихон поднял воротник легкого пальто, спасаясь от холодного ветра, но голова оставалась непокрытой, и его кудри буйно дыбились, делая голову неправдоподобно огромной. — Вызвали, что ли?

— Нет, не вызвали, — ответил Антон, не решаясь рассказать Тихону ни о том, зачем спешил в полпредство, ни о том, почему повернул назад. — Рано проснулся, а заняться нечем…

— Я редко просыпаюсь рано, — признался Тихон и, посмотрев в низкое, облачное небо, добавил: — Особенно в такую погоду.

— Так почему же не спал? — неосторожно спросил Антон и тут же пожалел: показав на окна полпредства, к которому они уже подошли, Тихон объявил, что ему позвонили отсюда ни свет ни заря и сказали, чтобы он немедленно явился. Антон поспешно приложил палец к губам и повел глазами в сторону «шупо» и крепких парней в просторных плащах, стоявших у полпредских дверей и смотревших на друзей испытующе и строго.

Тихон махнул рукой.

— А дьявол с ними! Они прослушивают наши телефоны и уже знают, что меня вызвали сюда.

— Кому и зачем я потребовался? — спросил Тихон дежурного, когда тот впустил их.

— Григорию Борисовичу, — ответил дежурный. — Но сейчас он наверху, подожди.

Дежурный повернулся к Антону с вопрошающим и требовательным ожиданием: мол, а тебе чего тут надо? Антон виновато пробормотал, что хотел бы видеть Пятова. Тот еще не пришел, и дежурный посоветовал Антону подождать в приемной. Друзья уселись в низкие старые кресла, обитые красным плюшем, и стали перебирать положенные на столик свежие московские газеты и журналы. Центральное место в газетах занимали события в Чехословакии, где чешские немцы-нацисты устроили в Судетской области настоящий путч. В течение одной ночи после яростной речи Гитлера в Нюрнберге они захватили вокзалы, почту, телеграф, прервали связь всех судетских городов с Прагой. На помощь им через границу были переброшены две тысячи вооруженных германских эсэсовцев под командованием офицеров. Нацисты разгромили полицейские участки, захватили оружие, заняли ратуши и стали полными хозяевами городов с значительным немецким населением.

— А из Лондона все это кажется поворотом событий в лучшую сторону, — раздраженно сказал Антон, швырнув газету через столик Тихону.

Тот удивленно уставился на Антона, ничего не понимая. Бросив взгляд на газету, Тихон снова поднял теперь уже обеспокоенные глаза на друга.

— Ты еще не доехал до Лондона, — проговорил он в недоумении. — Как ты можешь знать, что и как кажется Лондону? Наитие? Или что?

— Нет, не наитие, — ответил Антон, криво усмехаясь. — Вчера мне почти целый вечер доказывали, что события повертываются в лучшую сторону и все опасности вот-вот останутся позади.

— Кто же эти оптимисты? — уже не скрывая насмешки, полюбопытствовал Тихон Зубов. Выслушав Антона, коротко изложившего разговор с Хэмпсоном, осуждающе заметил: — Он или глуповат, или жуликоват, этот твой англичанин.

— А я ему поверил, — с горечью произнес Антон. — Поверил, как дурак, простак, провинциал, как — ты правильно сказал — дипломатический недоросль.

— Ну я же пошутил.

— Пошутил, а попал в точку.

— Да ну тебя к дьяволу! Сказал тебе, что пошутил. Я вовсе не думаю, что ты недоросль. Ты просто новичок, которому предстоит еще многому научиться.

Их разговор прервал Двинский. Появившись в дверях приемной, он неторопливо оглядел поднявшихся друзей, хотел что-то сказать Зубову, но промолчал и показал толстопалой, с перстнями рукой на Антона.

— А вас кто вызвал?

— Меня никто не вызывал, — ответил Антон растерянно. — Я пришел сам… Хотел рассказать о предстоящем визите Чемберлена, а нынче об этом уже напечатано сообщение во всех газетах.

— А как и что вы узнали о визите?

Антон торопливо рассказал, умолчав о высказанной уверенности и надежде Хэмпсона на благоприятный поворот событий: зачем повторять вранье?

Двинский прищурил свои большие, с красными прожилками глаза, глядя на Антона, но не видя его, — вероятно, мысли советника были далеко от этой приемной. Постояв так с минуту, он улыбнулся весело, даже радостно, словно неожиданно нашел что-то важное и нужное. Будто загребая воздух ладонью, он взмахнул толстой рукой.

— Пошли-ка оба со мной…

В кабинете Двинский указал молодым людям на знакомый им полукруглый диван у низкого столика, а сам снял трубку внутреннего телефона, набрал номер и сказал с той веселой оживленностью, которая поразила в нем Антона там, в приемной:

— Знаешь, оказывается, наш «англичанин», которого мы посылали с Пятовым и Зубовым в Нюрнберг, узнал от секретаря Гендерсона, что тот уезжает сегодня вечером в Мюнхен. Да, да, конечно, это естественно… И Гендерсон берет своего секретаря, с которым, как я говорил тебе, нам удалось установить кое-какие отношения. И я подумал, что хорошо бы послать в Мюнхен вместе с Зубовым и Карзанова. Может быть, ему удастся узнать у своего приятеля кое-что. Да, да, разумеется, это потребует некоторых усилий и расходов. Я думаю, что Пятову удастся устроить это через Баумера — он жаден до водки и икры, а прибавить одного человека к большой группе корреспондентов, которая направляется туда, ему, наверно, удастся без особого труда.

Двинский положил трубку на рычажки и подошел к столику, за которым сидели друзья. Опускаясь в кресло, он поглядел на Антона с виноватой улыбкой.

— Надеюсь, вы не будете сильно обижаться, если мы еще немного поэксплуатируем вас?

— Обижаться я не буду, — отозвался Антон неуверенно, — но…

— Что «но»? Что «но»? — требовательно повторил советник.

— У меня два «но», — сказал Антон, смелея. — Во-первых, на Хэмпсона особых надежд возлагать нельзя.

— Это почему же? — с шутливым удивлением произнес Двинский.

Советник перестал улыбаться, когда Антон начал рассказывать о своих сомнениях и подозрениях в отношении молодого англичанина, а затем даже помрачнел. Выслушав Антона, он помолчал, потер мешки под глазами, потом заговорил медленно, точно думая вслух:

— Возможно, что Хэмпсон намеренно обманывал вас, как и вашу спутницу, а может быть, сам обманывался и все еще обманывается. Возможно, ваш англичанин тоже поверил кому-то и на обнаруженный обман будет реагировать так же резко, как вы. Для него разочарование в тех, кому он верит, может оказаться куда более тяжким, чем ваше разочарование в нем.

Советник нагнулся немного и заглянул в опущенные глаза Антона. Вероятно, он увидел в них что-то такое, что заставило его ободряюще улыбнуться.

— Подождите записывать вашего английского приятеля в разряд обманщиков, рано еще отвертываться от него.

Двинский выпрямился, положил перед собой белые пухлые кисти рук, выровнял пальцы и повелительно сказал Антону:

— Теперь второе «но».

— Второе «но» — это Англия. Мне же надо ехать туда.