Экрасия. Очень жаль все-таки, что он умер. Мы лишились неповторимой возможности заглянуть в прошлое. Он мог бы поведать нам предания золотого века.

Пигмалион. Он-то? Нет, это был просто зверь, и притом очень опасный. Он боялся меня и даже пытался убить: хватал, что было под рукой, и норовил стукнуть. Мне пришлось несколько раз задать ему трепку, прежде чем он уразумел, что находится в моей власти.

Новорожденная. Зачем же ты создал мужчину, а не женщину? Та вела бы себя прилично.

Марцелл. Почему ты не создал и мужчину, и женщину? Было бы очень любопытно взглянуть на их потомство.

Пигмалион. Я собирался сделать и женщину, но после опыта с мужчиной об этом не могло быть больше речи.

Экрасия. Почему?

Пигмалион. Это трудно объяснить тем, кто не знаком с первобытным способом размножения людей. Понимаете ли, я мог создать лишь один тип мужчины и женщины — тип, представляющий собой в физическом отношении точную копию наших мужчин и женщин. Это-то и погубило моего бедного самца: я не принял во внимание ужасный доисторический метод принятия пищи. Теперь предположите, что самка оказалась бы не яйцеродной, как наши женщины, а производила бы детей каким-нибудь иным, доисторическим способом. Из-за современного строения ее тела она оказалась бы неспособной к самовоспроизведению. Кроме того, опыт мог стоить ей чрезмерных мучений.

Экрасия. Значит, тебе нечего нам показать?

Пигмалион. Нет, отчего же. Я так легко не сдаюсь. Я опять принялся за дело и убил еще несколько месяцев на разработку пищеварительной системы, автоматически удаляющей отходы, и детородной системы, предполагающей внутреннее вскармливание и вынашивание плода.

Экрасия. Почему ты не придумал, как сделать их похожими на нас?

Стрефон (подавая голос в первый раз после своего несчастья). Почему ты не создал женщину, которую мог бы любить? Вот какую тайну надо разгадать.

Новорожденная. Да, да. Как это верно! Какая великая мысль, милый Стрефон! (Порывисто целует его.)

Стрефон (гневно). Отстань от меня!

Марцелл. Держи свои рефлексы в узде, девочка.

Новорожденная. Что? Кого держать в узде?

Марцелл. Свои рефлексы. Иными словами — бессознательные поступки. Сейчас Пигмалион покажет тебе двух человек, у которых, кроме рефлексов, ничего нет. Пусть эта пара послужит тебе предостережением.

Новорожденная. А они такие же, как мы? Живые?

Пигмалион. Ты задаешь трудный вопрос, милая. Признаюсь честно: я-то сам думал, что создал живые существа, но Марцелл считает их всего лишь автоматами. Однако Марцелл — мистик, а я — человек науки. Он проводит грань между автоматом и живым организмом, я же не берусь сделать это сколько-нибудь удовлетворительно.

Марцелл. Твои искусственные люди не умеют управлять собой. Они только реагируют на внешние раздражители.

Пигмалион. Но у них есть сознание. Я научил их говорить и читать, а теперь они начали лгать. Это очень роднит их с живыми.

Марцелл. Нисколько. Будь они живыми, они говорили бы правду. Ты можешь заставить их повторять любую нелепую ложь, можешь угадать, в чем именно они тебе солгут. Ударь их под колено — они выбросят ногу вперед. Пробуди в них аппетит, тщеславие, похоть, жадность — они будут хвастать и лгать, утверждать и отрицать, ненавидеть и любить, не считаясь ни с очевидными фактами, ни со своими столь явно ограниченными возможностями. А это доказывает, что они автоматы.

Пигмалион (не сдаваясь). Знаю, дружище, но у нас есть доказательство того, что мы потомки существ, столь же ограниченных и нелепых, как эти. В конце концов, наша новорожденная покамест тоже на три четверти автомат. Посмотри, как она себя ведет.

Новорожденная (возмущенно). Это еще что за новости? Как я себя веду?

Экрасия. Раз они не стремятся к истине, в них нет подлинной жизнеспособности.

Пигмалион. Истина подчас настолько искусственна, настолько относительна, как выражаемся мы, люди науки, что ложное и смешное для нас вполне может показаться истинным для них.

Экрасия. Снова спрашиваю: почему ты не сделал их похожими на нас? Разве подлинный художник может мириться с несовершенством?

Пигмалион. Я и не смог. Пытался, но безуспешно. Я убежден, что покажу вам сегодня наивысшие живые организмы, какие только можно сконструировать в лабораторных условиях. Помните: самая совершенная ткань, выращенная нами, не воспринимает столь же высокого напряжения, как продукт естественного развития. Тут природа сильнее нас. По-моему, вы все просто не понимаете, какая неслыханная победа — создать искусственное сознание.

Акис. Довольно болтать! Где твоя синтетическая чета?

Несколько юношей и девушек. Да, да. Хватит разговоров! Заткнись, Пиг! Показывай, Пиг! Тащи их сюда! Живо! Синтетическую чету! Синтетическую чету!

Пигмалион (машет рукой, пытаясь восстановить спокойствие). Сейчас, сейчас. Посвистите-ка им. Свист — раздражитель, который они воспринимают.

Все, кто умеют, свистят, как уличные мальчишки. Экрасия с гримасой затыкает уши пальцами.

Тише! Тише! Довольно! Довольно!

Шум смолкает.

А теперь чуточку музыки. Какой-нибудь танец, только не очень быстрый.

Флейтисты играют неторопливый танец.

Марцелл. Приготовиться! Зрелище будет не из приятных.

Из храма, рука об руку, выходят две фигуры — мужчина и женщина. Осанка у них благородная, сложение безупречное, одежда роскошная. Заметив, что все взоры устремлены на них, они с улыбкой удовлетворенного тщеславия останавливаются на ступенях. Женщина стоит слева от мужчины.

Пигмалион (потирая руки и сияя от гордости за свое творение). Пожалуйте сюда.

Фигуры снисходительно приближаются и располагаются в центре, между скамьями.

Не соблаговолите ли изобразить нам что-нибудь? Вы же так прелестно танцуете. (Садится рядом с Марцеллом и шепчет ему.) На лесть они реагируют особенно активно.

Фигуры, милостиво вняв просьбе, танцуют с некоторой важностью, но вполне прилично и, закончив танец, кланяются друг другу.

Все (аплодируя). Браво! Благодарим! Замечательно! Превосходно! Неподражаемо!

Новорожденная. А любить они могут?

Пигмалион. Да. Они реагируют на любой раздражитель. В них заложены все рефлексы. Обнимешь мужчину за шею, он обнимет тебя за талию. Это у него получается непроизвольно.

Женская фигура (хмурясь). Вы хотели сказать — обнимет меня.

Пигмалион. Вас, разумеется, тоже, если раздражение исходит от вас.

Экрасия. А на самостоятельные поступки они способны?

Пигмалион. Нет. Но я, знаешь ли, не уверен, что мы сами способны на них, хотя Марцелл утверждает противное.

Акис. Может он отвечать на вопросы?

Пигмалион. О да. Вопрос — это уже раздражитель. Спроси его о чем-нибудь.

Акис (фигуре мужчины). Что вы думаете о том, что видите вокруг? Скажем, о нас, наших обычаях и поведении?

Мужская фигура. Я еще не читал сегодняшней газеты.

Женская фигура. Откуда моему супругу знать, что о вас думать, если вы не принесли ему газету к завтраку?

Марцелл. Видите? Он просто автомат.

Новорожденная. Я, пожалуй, не дала бы ему обнять меня. Они мне не нравятся.

Лицо мужской фигуры изображает обиду, лицо женской — ревность.

А я-то думала, они не понимают. Выходит, они умеют чувствовать?

Пигмалион. Разумеется. Повторяю: в них заложены все рефлексы.

Новорожденная. Чувство — не рефлекс.

Пигмалион. Но это ощущение. Когда свет попадает к ним в глаз и на сетчатке получается изображение, мозг воспринимает его, и они поступают соответствующим образом. Когда звуковые колебания, вызванные твоими словами, проникают к ним в ухо и обидное замечание воздействует на кортиев орган, мозг воспринимает обиду, и они поступают соответствующим образом. Не задень ты их, они бы не рассердились. Они просто реагируют на раздражение.