Архелай. На свете все возможно. Вопрос в другом — получилось ли это у тебя?

Пигмалион. Да. Но это всего-навсего факт. Интересны же не сами факты, а их объяснение. Простите за откровенность, но мне очень досадно, что вы, художники, лишены интеллекта.

Экрасия (наставительно). Не согласна. Художник с помощью вдохновения мгновенно постигает те истины, к которым так называемый ученый, долго и тупо корпя в лаборатории, приходит много позже него.

Архелай (Экрасии, сварливо). Что ты в этом понимаешь? Разве ты художница?

Акис. Да заткнитесь вы оба! А ты, Пигмалион, подавай нам искусственных людей. Тащи их сюда.

Пигмалион. Это мужчина и женщина. Но, честное слово, сначала я должен объяснить…

Общий стон.

Да, я…

Акис. Нам нужны не объяснения, а результаты.

Пигмалион (обиженно). Вам, видно, очень скучно. Никому из вас нет дела до науки. Прощайте! (Слезает с алтаря и идет к храму.)

Несколько юношей и девушек (вскакивая и бросаясь вдогонку). Нет, нет! Не уходи. Не обижайся. Мы хотим взглянуть на искусственную чету. Мы согласны слушать. Нам страшно интересно. Рассказывай все, что знаешь.

Пигмалион (сдаваясь). Я задержу вас всего на две минуты.

Все. Хоть на полчаса. Продолжай, Пигмалион. Ну пожалуйста! (Тащат его назад и подсаживают на алтарь.) Гоп! (Занимают прежние места.)

Пигмалион. Как я уже отметил, предпринималось немало попыток получить протоплазму в лабораторных условиях. Почему же синтетическая плазма неизменно оказывалась непригодной?

Экрасия. Вот ты и ответь на это.

Новорожденная (подражая Экрасии и стараясь показать свое умственное превосходство над нею). Ясно почему! Потому что она была мертвая.

Пигмалион. Недурно для ребенка, милочка. Но мертвое и живое — понятия весьма относительные. Сейчас ты тоже живая, но через каких-нибудь два месяца станешь вдвое более живой. Порок синтетической протоплазмы состоял в том, что она не могла аккумулировать и проводить Жизненную силу. Она была все равно что магнит из дерева или громоотвод из шелка, то есть непроводником.

Акис. Что за чушь? Кому это взбредет в голову делать деревянный магнит и ждать, когда он что-нибудь притянет?

Пигмалион. Тому, кто настолько невежествен, что не отличает дерева от железа. В былые дни люди не умели различать предметы, потому что владели лишь примитивными методами анализа. Они получали соединения, схожие с протоплазмой, и не замечали разницы между ними и ею. А разница была, только люди не умели ее уловить, потому что анализировали поверхностно и неполно. Не забывайте: эти бедняги стояли почти на том же уровне, что наши теперешние идиоты. Нам и в голову бы не пришло оставить их в живых после появления на свет. Вот смотрите: сегодняшняя новорожденная уже интуитивно знает многое такое, до чего величайшие физики прошлого вряд ли дошли бы и после сорока лет непрерывного труда. Заложенное в ней чувство времени, пространства и количества дает ей возможность бессознательно решать задачи, которые прежде требовали от крупнейших математиков многолетних сложных вычислений и такого умственного напряжения, что эти ученые, погружаясь в свои выкладки, нередко забывали дышать и чуть ли не погибали от удушья.

Экрасия. Оставь этих темных доисторических недоносков и вернись к своей синтетической чете.

Пигмалион. Приступив к созданию синтетических людей, я не стал тратить время на протоплазму. Мне было совершенно ясно, что если в лабораторных условиях можно получить протоплазму, то в них же можно пойти и дальше, получив вполне развитую мышечную и нервную ткань, кости и тому подобное. Зачем сажать семя, если ничуть не труднее сразу сорвать цветок? Я перепробовал тысячи комбинаций и наконец нашел-таки способ аккумулировать жизненную энергию высокого потенциала.

Архелай. Высокого — чего?

Пигмалион. По-тен-ци-а-ла. Иначе говоря — напряжения. Жизненная сила — не такая простая штука, как кажется. При высоком напряжении ток ее может превратить мертвую ткань в мозг философа, при низком — в гниющую массу. Вы не поверите, если я скажу, что даже в человеке жизненная энергия нередко падала от нормального, человеческого уровня до уровня полипа, в результате чего развитие тканей продолжалось уже в уродливой, низшей форме, получившей название рака, и шло до тех пор, пока низшая форма не убивала высшую, а затем самым жалким образом погибала сама.

Марцелл. Оставь первобытные племена, Пигмалион. Они интересуют тебя, но нагоняют скуку на молодежь.

Пигмалион. Я только стараюсь, чтобы вы поняли… Итак, вокруг меня бушует Жизненная сила, и я попытался создать органы, способные аккумулировать ее, как батарея — электричество, и ткани, которые могли бы ее проводить и направлять. Сконструировать глаза, более совершенные, чем у нас, и уши, улавливающие более широкую гамму звуков, оказалось нетрудно; но эти глаза и уши не видели и не слышали, потому что были невосприимчивы к Жизненной силе. Когда же я открыл, как сообщить им такую восприимчивость, положение еще более усложнилось, поскольку первым следствием моего открытия явилось превращение этих глаз и ушей в массу белых червячков.

Экрасия. Экая мерзость! Сейчас же замолчи!

Акис. Не хочешь слушать — уходи. А ты, Пиг, рассказывай.

Пигмалион. Я продолжал опыты. Так как выяснилось, что Жизненная сила низкого напряжения создает не уши и глаза человека, а лишь червячков, я принялся совершенствовать ткань, пока она не стала наконец восприимчива к высоким напряжениям.

Архелай (с живейшим интересом). Так, так. А дальше?

Пигмалион. А дальше глаза и уши переродились в раковую ткань.

Экрасия. Фу, какая гадость!

Пигмалион. Нисколько. Это был серьезный шаг вперед. Он настолько окрылил меня, что, оставив глаза и уши, я сконструировал мозг. Переделывал я его раз двенадцать, но все-таки добился, что он стал аккумулировать Жизненную силу, причем оказалось, что он воспринимает достаточно высокое напряжение и не разряжается; то же случилось с глазами и ушами, когда я подключил их к мозгу. Таким путем я создал безрукое и безногое чудовище, которое прожило целых полчаса.

Новорожденная. Полчаса? Стоило ради этого возиться! А почему оно умерло?

Пигмалион. Кровообращение работало ненормально. Но я наладил его и доделал остальное — руки, ноги, словом, весь организм. Так был создан мой первый человек.

Архелай. А кто его лепил?

Пигмалион. Я.

Марцелл. Выходит, ты сперва попробовал сам и лишь потом прибег к моей помощи?

Пигмалион. Разумеется. И пробовал я не один раз. Мой первый человек был мерзким животным, такой мешаниной ужаса и нелепости, какой вы, не видавшие его, даже представить себе не можете.

Архелай. Ну, раз ты приложил к нему руку, воображаю, что это было за зрелище!

Пигмалион. Нет, беда тут заключалась не в форме тела. Понимаете, сам я ничего не выдумывал, а просто копировал собственные размеры и контуры. Вы же знаете: ваятели частенько так делают, хоть и не признаются в этом.

Марцелл. Гм!

Архелай. Кха!

Пигмалион. Внешне с ним было все в порядке. Но вел он себя с самого начала ужасно, а дальше начался такой кошмар, что мне этого даже не описать. Мой питомец хватал и заглатывал все, что попадется. Выпивал в лаборатории все жидкости. Я пытался внушить ему, чтобы он ел лишь то, что может переварить и усвоить, но он, конечно, не понял меня. Из того, что он поглощал, усваивалось лишь очень немногое; извергнуть же прочую мерзость он был не в состоянии. Она отравила ему кровь, и он погиб в муках, воя от боли. Тогда я сообразил, что создал доисторического человека: ведь и в нашем организме есть рудименты устройств, позволявших примитивному человекообразному обновлять свое тело за счет поглощения мяса, зерна, овощей и прочей грубой, противоестественной пищи, а непереваренные ее остатки выбрасывать наружу.