И Элиза кивнет.

— Ну как ты могла оказаться настолько глупа? — скажет ее мать.

Эббот сочувственно поцокает языком. Глаза Софи и его встретятся. И между ними электрической дугой пролетит по воздуху смертельная ненависть. И он вдруг подумает, что не совершил ли ошибку, придя к матери. Возможно, иметь дело с отцом было бы безопаснее. Поскольку они католики, об аборте не может быть и речи. Но если бы они и были готовы пойти на компромисс с верой, то все равно оставалась опасность утечки информации, и первоначальный скандал возрос бы в геометрической профессии, если бы семья Брэчтмэннов вывезла свою беременную золотую девочку делать аборт где-то за пределами США. Нет, аборт — неподходящий выход из положения.

Элиза должна родить. Может быть, удастся организовать подходящую свадьбу с кем-то? Ей только что исполнилось семнадцать. Стоит только объявить о свадьбе — и люди пойдут чесать языками, и снова возникнет опасность еще более крупного скандала, который может уничтожить пиво «Золотая девочка». А если пятно позора ляжет на пиво, то компания понесет громадные убытки. Вот так история!

С Эбботом было не так сложно. Надо расплатиться с ним хорошенько, да и выставить его на все четыре стороны. Если заплатить ему достаточно и, возможно… А почему бы и нет? Заплатить ему, и пусть он даст ребенку свое имя, заберет его с собой и навсегда исчезнет из их жизни.

— Скажите мне, мистер Эббот, вас устроит, если все это будет оценено в полмиллиона долларов?

Полмиллиона долларов — это больше, чем Эббот мог просто себе вообразить. Он даже не стал обсуждать эту сумму — ну и дурак же он был, — побоявшись, что Софи откажется, если он попытается торговаться с ней.

И вот в феврале шестьдесят девятого Софи поставила в известность, что она берет Элизу в Европу на школьные мартовские каникулы, покататься на лыжах в Цюрсе и в Лехте, затем купят себе кое-что в Париже и в Лондоне… Она молила Бога, чтобы мужу не пришла в голову мысль разделить их компанию. Правда, она знала, что в течение следующих месяцев он будет занят строительством еще одного пивоваренного завода, девятого по счету, в Денвере.

Путешествие в Европу затянулось. В апреле Софи послала телеграмму в школу Святого Марка, в Калузе, сообщая им, что Элизе помогает в занятиях какой-то репетитор. В школе все были потрясены. Что это еще за нелепость? Однако Брэчтмэнны были богаты и могущественны, и добрые традиции обязывали сделать реверанс перед их причудами.

В начале мая в разговоре с мужем по телефону Софи сказала ему, что они, возможно, задержатся за границей на всю весну и лето во Флориде, такая дьявольская жара, да и Франц занят новой пивоварней. А когда Франц сказал, что надеется выбраться к ним на недельку в середине месяца, она пришла в восторг. «Ах, дорогой, — сказала она, — это будет просто замечательно!» И испытала неописуемое облегчение, когда он через несколько дней сообщил, что в Денвере возникли проблемы и он не сможет к ним приехать.

Софи много думала, как лучше все устроить. Должен ли ребенок родиться в Европе или в Штатах? Если в Европе, то исчезновение будет абсолютным. Однако Эббот наотрез отказался покидать Америку. Софи подозревала, что существует темное европейское прошлое, от которого он скрылся, и больше эту тему не затрагивала.

В июне Эббот встретился с беременной Элизой в Нью-Йорке и отвез ее к акушеру-гинекологу, которого рекомендовал ему какой-то давний друг из Лондона. Эббот сказал гинекологу, что они только что приехали из Англии и нужно, чтобы кто-то присмотрел за Элизой и принял у нее роды. У него пока нет в Америке медицинской страховки, но он заплатит доктору вперед наличными, если он захочет.

— Нет-нет, не делай глупостей, именной чек вполне подойдет, — сказал ему доктор.

Спустя два месяца в больнице Ленокс-Хилл, на углу Семьдесят седьмой улицы и Парк-авеню, родилась Хэлен Эббот.

— В августе шестьдесят девятого, — сказал Эббот. — Спустя пару дней после краха с акциями по лесу.

— Это было…

— Девятнадцатого.

— Вы были там, когда родилась девочка? — спросил Мэтью.

— Да.

— А Софи Брэчтмэнн?

— Она была в Нью-Йорке, но в больницу ни разу не приезжала. Я зарегистрировал Элизу Брэчтмэнн под именем Элизы Эббот — миссис Чарльз Эббот.

— Стало быть, вы говорите…

— Нет, я не говорю, что Элиза когда-либо была моей женой. У вас есть дети, мистер Хоуп?

— Да.

— Когда ваша жена рожала, вас просили показать свидетельство о браке?

— Гинеколог жены знал, что она…

— Она показывала ЕМУ свидетельство о браке?

— Нет.

— И тот врач, к которому мы приехали в Нью-Йорк, тоже не спрашивал об этом. Мы представились ему как муж и жена, вот и все. Мистер и миссис Чарльз Эббот. А Софи открыла на наше имя текущий счет в Нью-Йорке. Из этого счета мы оплатили гонорары доктору и все расходы по больнице. На чеках были отпечатаны имена Чарльз и Элиза Эббот. А когда родилась моя дочь, то в больничных записях она была зарегистрирована как Хэлен Эббот.

— Значит, на вашем пути не осталось и следа Элизы Брэчтмэнн. Как же вы хотите доказать…

— Тогда-то я и не думал о том, чтобы доказывать что-либо, мистер Хоуп. Я делал то, за что мне заплатили. Присматривать за Элизой во время родов, принять из ее рук ребенка, да и скрыться с глаз долой из ее жизни. Так я и сделал, вернулся обратно в Калифорнию. Вырастил Хэлен, которая стала очаровательной молодой женщиной.

Мэтью промолчал.

— А потом мне пришло в голову, что я обманут. Эта тайна стоила гораздо больше, чем они мне заплатили.

— Поэтому вы и вернулись обратно в Калузу.

— Вы правы. Как раз перед Рождеством появился нежданно-негаданно в доме Софи…

— И попросили у нее миллион баксов.

— И оказался в больнице, потому что Элиза забеспокоилась. Она наверно подумала: о, Бог мой, он явился сюда через столько лет, а с ним снова пришла угроза для компании. Потому-то она и позаботилась обо мне на свой лад — напустив на меня отряд головорезов, чтобы они помогли мне изменить намерения. — Он горестно покивал. — Но я получу свои денежки, мистер Хоуп, попомните мои слова. Арт Хэрли ездил в больницу Ленокс-Хилл, искал там доказательства. И нашел сиделку, которая в то время работала в родильном отделении. И теперь мы знаем, что есть нужные доказательства.

— Что за доказательства?

— Фотографии. Люси была там, когда их делали.

— Люси?

— Ну, эта сиделка. Люси Стронг.

— И что же снято на фотографиях?

— Элиза с ребенком, который лежит у ее груди.

— А Софи Брэчтмэнн видела их?

— Пока что нет.

— А почему вы их не показали?

— Потому что у нас их еще нет.

— А у кого же они?

— У какого-то Джонатана Пэрриша, который их делал, — сказал Эббот.

Леона выбралась из зеленого «ягуара», закрыла дверцу и направилась к двери магазина. На зеркальном стекле окна было выведено: «Оружейная лавка Бобби. Оружие покупается, продается и обменивается. Все принадлежности для стрельбы».

Она глубоко вздохнула, повернула дверную ручку и вошла в магазин. Колокольчик над дверью звякнул. Мужчина, стоявший в дальнем конце магазина, повернулся к ней. Он выглядел совсем не так, как человек, который, по ее понятиям, должен торговать оружием. Это был не мощный, мужественный, загорелый стрелок, а, напротив, круглолицый маленький мужчина в брючках цвета хаки и в спортивной рубашке с короткими рукавами. Он широко улыбнулся во весь рот, увидев Леону.

Повсюду, куда ни посмотри, было оружие. На стенах магазина винтовки и дробовики. В витринах вдоль двух стен лежали пистолеты. Но больше всего их было в центральной витрине.

— Добрый день, мадам, — сказал мужчина, выходя навстречу ей из-за прилавка. — Я Бобби Ньюкс, а это мой магазинчик. Могу я помочь вам выбрать оружие?

Оружие. Это слово будто выстрелило в нее. Да, она пришла сюда купить оружие. Но то, что оно было названо вслух, неоспоримо определяло его смертоносную силу. Оружие. Она была окружена в этом магазине орудиями смерти.